Кайкен

– Черт, это наше дело!

– Не кипятись. Тебя вроде как временно отстранили. И вообще ты еще лежишь в больнице. Все, что ты сейчас можешь сделать, – это подать жалобу на неизвестное лицо в комиссариат Пантена.

Фифи был прав. Но кое-какие возможности у Пассана еще оставались. Например, позвонить прокурору, связаться с Лефевром… В общем, разворошить муравейник. А главное, извернуться, но добиться, чтобы вести следствие поручили ему.

– Тебя Кальвини вызывал.

– Зачем?

– Без понятия. Завтра. С утра пораньше.

– В воскресенье?

– Он дома будет. Мне дали адрес. Я тебе его эсэмэской вышлю.

Оливье дошел до своей машины. Это приглашение не сулило ему ничего хорошего.

– Что новенького насчет Гийара?

– Не в курсах.

– Разузнай. А насчет Леви?

– А что там может быть? Испарился мужик, только его и видели.

Да, пожалуй, ему теперь уже не поможешь. Разве что кадиш[28 - Кадиш – здесь имеется в виду поминальная еврейская молитва, прославляющая святость имени Бога.] прочитать.

– Ну ладно. Чем вы сейчас заняты?

– Мороженое едим.

– Где?

– На Монпарнасе.

Пассан вспомнил, как в те времена, когда он работал в спецназе, ему пришлось охранять свидетеля-албанца: пока длился процесс, этот человек жил в отеле «Меридиан», на авеню Коммандан-Мушот, как раз за вокзалом Монпарнас. Сегодня гостиница вошла в сеть «Пульман», но вряд ли ее архитектура сильно изменилась. А он знал в ней все ходы и выходы и отлично ориентировался на каждом этаже. Имея пару-тройку помощников, он сможет обеспечить детям безопасность. Пассан продиктовал Фифи адрес и назначил встречу возле отеля через полчаса.

Сидя за рулем «субару», он задумался о еще одной нависшей над ним опасности – исходившей не от убийцы, а от Наоко, вернее, от ее плана приобрести билет до Токио в один конец. Она много раз клялась ему, что ее жизнь навсегда связана с Парижем и что, даже если они разойдутся, она никуда не уедет из этого города. Bullshit![29 - Чепуха! (англ., жарг.)] У детей были японские паспорта. Что это означало? Что она в любой момент может сесть на самолет и улететь, прихватив с собой потомство. Легко!

Из предосторожности он заранее навел справки. Случись подобное, он мог бы обвинить Наоко в похищении детей, их незаконном вывозе из страны и еще нескольких милых шалостях, но между Францией и Японией не существовало никаких соглашений об экстрадиции. Что бы ни предпринял Пассан, он будет в проигрыше.

Но так ли уж решительно она настроена? Неужели ночное происшествие настолько ее напугало? Или дело довершили его собственные подозрения на ее счет? Двигаясь к Порт-Майо, он не переставал воображать ее замкнутое, плоское, как лист бумаги, лицо в окружении чернильно-черных волос. Он хорошо знал это ее выражение. Еще в начале их супружества, стоило ей на него рассердиться, и Пассана неизменно встречала эта обрамленная черной каймой маска. А ночью, если он пытался ее приласкать, она молча поворачивалась к нему спиной.

Он старался успокоиться, рассуждая рационально. Карьера, финансы, дом – вся жизнь Наоко была связана с Францией. К тому же она постоянно твердила, каким козырем для детей станет то обстоятельство, что они будут свободно говорить на двух языках. Неужели она готова все это бросить? Начать жизнь с нуля?

Наоко не питала иллюзий относительно положения в Японии, переживающей жестокий кризис. Никто не судил ее родную страну так строго, как она. Для нее трава на рисовых плантациях Хонсю явно не зеленела ярче, чем в других местах. Но после того, как ей в холодильник подбросили обезьяну с содранной шкурой, как на ее детей напал неизвестный вампир, собаке выпустили кишки, а лучшую подругу перерубили пополам, последняя помойка показалась бы ей привлекательнее пейзажей Мон-Валерьен.

69

Наоко с трудом приподнялась и спустила с кровати ноги. Каждое движение требовало напряжения всех сил. Задерживая дыхание, она медленно выдернула из вены иглу капельницы. Затем коснулась ступнями пола и встала. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы собрать волю в кулак и не упасть.

Все хорошо. Идти она может. Пассан принес ей чистую одежду. Она порылась в шкафу и достала все, что ей было нужно. Натянула трусы и легкое платье, обулась в босоножки. Местная анестезия еще действовала: боли она не чувствовала. Сверху накинула бледно-голубой плащ. Пассан не забыл даже про ее сумочку. Отлично.

Она рискнула выглянуть в коридор. Ни души. Наоко вышла из палаты и бесшумно притворила за собой дверь. Повесила сумку на плечо и двинулась вперед, прижимаясь к стене. С каждым шагом ее походка становилась увереннее. Если кто-нибудь попадется навстречу, наверняка примет за обычную посетительницу, явившуюся в субботу навестить больного родственника. Оставалось только найти искомое.

За несколько часов до того она лежала на носилках в коридоре отделения скорой помощи. Она так и не поняла почему: то ли не было свободной палаты, то ли все врачи были заняты. Она терпела боль, чуть приглушенную уколом, рассматривала окружающую обстановку и читала вывешенные на стенах плакаты.

Шестое чувство иностранки. Постоянно держась настороже, она развила в себе обостренное чутье и научилась считывать любые сигналы с точностью, какая и не снилась французам. Попадая в любое государственное учреждение – на почту, в мэрию, в больницу, – она запоминала каждое произнесенное слово, брала на заметку каждую подробность. Она никогда не подписывала договор на аренду жилья или квитанцию о доставке товара, не прочитав все, что написано в документе, включая строчки, наб ранные мелким шрифтом.

Больница Робера Дебре специализировалась на педиатрии и редких детских заболеваниях. Наоко предположила, что в подобном заведении, где проводят время дети и подростки, не может не быть специальных помещений для игр и вообще заполнения досуга. Когда Синдзи попал с аппендицитом в больницу Неккера, она после операции сама водила его в большой зал, где на столах лежали настольные игры и книжки и стояли компьютеры. А там, где есть компьютеры, может оказаться и Интернет. Если ей чуть-чуть повезет…

Она вошла в лифт и спустилась на второй этаж. Просто мамочка, разыскивающая заболевшего ребенка. Единственным элементом, нарушавшим стройность образа, оставалась ее шаркающая походка, наводящая на мысли об отступлении японской армии после битвы за Окинаву.

В конце коридора показалась табличка «Открытое небо». Ниже примостилась еще одна: «Взрослым вход воспрещен». Охранника у дверей не было. Разрисованные граффити стены, настольный футбол, музыкальные инструменты. Посетители досугового центра были одеты в классический молодежный прикид – джинсы и майка. Самые невезучие сидели под капельницами в пижамах.

Наоко обратила внимание на нескольких мальчиков за компьютерами. Они колотили по клавишам с такой энергией, словно от этого зависела их жизнь. Ни одной свободной машины. Большинство играли, но у какого-то парнишки монитор светился страничкой Фейсбука.

Она подошла к нему и вежливо спросила, нельзя ли ей на минутку за его компьютер. Лицо мальчика осветилось широкой улыбкой, в которой угадывался будущий мужчина. Наоко подумала, что недалек тот день, когда Синдзи и Хироки тоже станут подростками – наверняка такими же беззаботными и неотразимыми, как этот парень.

Она быстро загрузила специальный сайт, позволяющий писать по-японски. Хозяин компьютера – он оказался очень высоким, не меньше метра восьмидесяти пяти, – остался стоять рядом с ней.

– Это что, японский? – удивленно спросил он, как будто она пользовалась эльфийским языком из «Властелина колец».

Она кивнула, уже сожалея, что вступила в разговор. Если Пассан додумается провести расследование в больнице, он обязательно выйдет на этого парнишку, и тот, конечно, вспомнит о ней. И тогда Пассану будет достаточно проверить все жесткие диски больничных компьютеров.

Она подключилась к Фейсбуку. Вбила полузабытое имя, и на экране появилась фотография. На лице улыбка, но какая-то недовольная. В общем-то, она почти не изменилась. Наоко пробежала пальцами по клавишам и получила еще одно подтверждение. Несмотря ни на что, она все еще числилась в списке ее друзей. Вдруг безобидное лицо расплылось перед глазами, на него наползла перекошенная от злобы и забрызганная кровью физиономия, виденная ею накануне. Наоко не смогла сдержать дрожи.

Еще несколько ударов по клавишам. В ящике всего одно сообщение, состоящее из единственного слова.

– С вами все в порядке? – всполошился мальчик.

– Конечно. А почему ты спрашиваешь?

– Вы так побледнели…

– Да нет, все нормально, – улыбнулась она. – Ничего, если я еще на минутку займу компьютер?

Парнишка широко развел руки. Она смотрела на него как сквозь толщу воды и представляла, как на дне шевелятся водоросли.

– А куда мне спешить? Все равно тут делать нечего.

Наоко не посмела спросить, чем он болен. Зашла на сайт «Японских авиалиний». Из осторожности выбрала японскую версию.

Есть рейс на завтра, в 11:40. Она вбила фамилии пассажиров и номер своей кредитной карты. Не «Визы», которой пользовалась постоянно, а второй, «Америкэн экспресс», о существовании которой никто и не подозревал. Она специально хранила ее на случай непредвиденного отъезда. В глубине души она всегда чувствовала себя преступницей и была готова в любую минуту сорваться с места и удрать как можно дальше.

Еще пара щелчков мышкой, и она получила подтверждение брони на билеты. Ей казалось, что цифры и буквы на экране складываются в чудовищный узор из внутренностей Сандрины.

Лишь она одна могла понять смысл послания.