Вспомнить всё, или Снежный танец

Ирина повторила рассказанную дедом Евгения историю, умалчивая о некоторых его репликах относительно моделей.

Евгений молчал и как-то странно смотрел на Ирину. Удивленно и удовлетворенно одновременно, будто ее пересказ дедушкиных слов подтверждал что-то, о чем он и сам знал.

– Почему твой дед сказал, что тебе важна эта информация?

– Однажды я попросил его рассказать о событиях того дня. Отец все никак не мог составить полную картину событий, что-то помнил, что-то в силу малого возраста забыл. И дед пообещал рассказать. Но только моей будущей невесте. Странно, когда я женился в первый раз, он не проронил ни слова.

– Но я – не твоя невеста. Я – твоя гостья.

– Да, не бери в голову. Если дед и вправду решил рассказать, он сейчас уже не очень хорошо понимает, что происходит вокруг. Но я поговорю с врачами. Вдруг, это прогресс, и речь можно вернуть, – казалось, Евгений и верил и не верил в рассказ деда.

– Твой дед правда может говорить. Иначе откуда я узнала бы, как звали твою бабушку? И про ранение? Была повреждена одна нога, а сейчас у твоего деда нет обеих ног. Подумай сам, ну откуда бы?

– Я займусь этим вопросом. Обращусь к лучшим врачам, постараюсь еще раз провести комплексное медицинское обследование. Если бы ты знала, сколько их было, этих обследований. Я не хотел мириться с болезнью деда, приглашал лучших докторов, но все, как один, разводили руками и говорили, что чудес не бывает.

– Значит, бывают.

– Возможно. Ирина, ты не против поужинать со мной? – Евгений явно решил переменить тему.

– А почему я должна быть против? С радостью с тобой поужинаю.

– Вот и хорошо.

Вернувшись в номер после ужина с Евгением, Ирина долго перебирала в памяти события минувшего дня. То ей вспоминался разговор с дедом, если, конечно, его можно было назвать разговором. Скорее всего, монолог, но до чего же странно, что Евгений не понимал речи деда, а она, посторонний для старика человек, вдруг разобрала его речь. Порой Ирине казалось, что она нафантазировала эту странную беседу на террасе, но Евгений частично подтвердил слова деда, а значит, ей не показалось.

Потом мысли Ирины перемещались в конец дня, ей вспоминался ужин с Евгением, его нежный взгляд и ладонь, теплая и жесткая, которой он накрыл ее руку. О чем они говорили? Что-то неприятное случилось за столом, какая-то фраза расстроила Ирину. Что же это было? Ах да, Евгений сказал, что решил купить невесте роскошное платье в одном из бутиков, пока не решил в котором. Старое платье казалось ему простоватым. На замечание Ирины относительно того, что видеть подвенечное платье жениху – дурная примета, Евгений только посмеялся. И спросил, какой размер носит Ирина, пояснив, что его Наталья приблизительно тех же пропорций. Ирина ответила, что не знает точно, вероятно размер 52 по российской шкале. Евгений заметно оживился после ее ответа, достал маленькую алую коробочку. И показал Ирине кольцо – бриллианты в сочетании с нежными топазами, посетовав при этом, что кольцо тоже скромное, и что невеста не любит слишком дорогих вещей. А он, Евгений, готов осыпать её звездами с неба, так она ему дорога.

Ирина сидела, почти не притронувшись к ужину, слушала Евгения и не знала, что ей делать, радоваться за любимого или рвать волосы на голове от невозможности что-либо изменить. Какая-то Наталья поселилась в сердце и мыслях человека, которого Ирина любила, любила так, как никого в этом мире. Даже ребенка, дочь, которая ворочалась в ее чреве, чувствуя волнение матери, Ирина любила меньше. Евгений был для нее всем. Она и дышать начинала и жить, и цвести, лишь, когда рядом появлялся Евгений. И вот, незнакомая ей Наталья отнимет у нее возможность и жить, и дышать полной грудью, и радоваться, глядя в его карие глаза. Когда она успела стать ему столь близкой, эта незнакомка? Хотя упрекать в случившемся Ирина отныне могла только себя. У нее дважды был шанс стать незаменимой. И оба раза Ирина бесталанно упустила этот шанс.

Ирина все никак не могла поверить, что это все, конец всем надеждам, ей так хорошо и уютно было рядом с Евгением. Лишь кольцо, как символ любви к другой женщине, отрезвило ее. И теперь Ирина не знала, как ей жить дальше. Без Евгения. А то, что это именно так и будет, уже не подвергалось сомнению. И даже слова деда, согревавшие ее и дававшие слабую надежду на чудо, блекли по сравнению с правдой жизни.

Не хотелось ни спать, ни есть, ни смотреть «Красотку», которая спасала от дурного настроения многие годы, ни разговаривать с кем-либо. Хотелось просто лечь и отключиться, пока не пройдет эта жуткая свадьба, а потом – очнуться. В своей маленькой квартирке, на диване. И как будто не было ничего. И как будто ее Ева – плод вымышленной любви, а отец неизвестен.

Ирина вдруг почувствовала, что словно еж, лишившийся своих иголок, она превратилась в кусочек ранимой плоти. Это было странное, новое ощущение. Ирина привыкла идти по жизни с забралом, контролировать свою жизнь. Так было проще.

Ирина словно превратилась в легкое драже, лишившееся оболочки. Она растекалась. Она стала беззащитной, и любой порыв ветра мог переломить тонкий стебелек ее теперешнего «я».

На журнальном столе завибрировал телефон и быстро затих. Пришло сообщение. Наверняка, очередная распродажа или бонусы. Ирина неторопливо взяла телефон и ойкнула, сообщение было от Евгения: «Ирин, не спится мне. В глазах сцена – моя бабушка держит дедушку на руках, они вальсируют. Я сам это видел, понимаешь? Бабушка смотрела на деда с такой любовью, какой нет, наверное, больше на этой земле. Я хочу, чтобы у меня была такая любовь. Доброй ночи, мой маленький друг».

«Если он женится, значит, у него уже есть такая любовь. Наверное, эта Наталья – хороший человек, и достойна такого мужчины, как Евгений. А я? А что я? Закомплексованная провинциалка, которая размечталась до неприличия, и которой пора возвращаться на грешную землю, к своим баранам, то есть проблемам. Кропать статьи, потом – стирать пеленки и радоваться тому, что были мгновения, ради которых и жизнь не стыдно прожить», – и Ирина со слезами повалилась в постель, накрыв голову подушкой, чтобы рыдания не разносились по коридору отеля.

Утро застало Ирину спящей на диване, с разметавшимися по подушке волосами. Накануне вечером Ирина была так рассроена, что даже забыла задёрнуть шторы, и теперь солнечный лучик скользил по её лицу, подсвечивая в рыжину её каштановые локоны и вырисовывая на лбу виртуальную морщинку.

Ирина медленно открыла глаза и несколько мгновений раздумывала, где она находится. Мозг сегодня решил, видимо, не просыпаться, чтобы не травмировать себя новой информацией. Ирина нехотя оторвала голову от подушки и посмотрела в окно. Солнце в конце октября. Казалось бы, всё живое должно было радоваться и ликовать под этими прощальными лучами, а Ирине хотелось выть. Она вдруг вспомнила, как вместе с отцом дурачилась в детстве: выла на два голоса по-волчьи, чем очень веселила маму.

Ирина вообще любила, когда мама улыбалась. Кажется, мама была очень красива. И у неё были такие же каштановые волнистые и непослушные волосы, как у Ирины. Даже выпрямленные утюжком, волосы вились у висков, едва начинал накрапывать дождь или стоило Ирине пойти купаться. Ирину в последнее время стали посещать короткие воспоминания из раннего детства. Так, она вспомнила, как папа катал её на закорках по комнатам, и она смеялась от удовольствия, протестовала только мама – в доме висели дорогие люстры, привезённые из зарубежных экспедиций.

Воспоминания были неясные, Ирина не видела чётких лиц, она просто ощущала тепло привязанности, исходившее от дорогих её сердцу людей. Это было так радостно и больно одновременно: хотелось и смеяться, и плакать. Слишком быстро закончилось её беззаботное детство.

Ирина вспомнила, как мама любила сидеть перед трельяжем и расчёсывать волосы, одновременно отражаясь в трёх зеркалах. Ирина никогда не беспокоила маму в эти минуты, просто наблюдала за ней, любовалась чудесными, длинными локонами и мечтала отрастить такие же длинные волосы, которые для маленькой Ирины были олицетворением женственности и красоты.

Как же плакала Ирина, когда в интернате первым делом состригли её длинные роскошные косы, оставив лишь короткий «ёжик» на голове. Так было проще воспитателям, не нужно было возиться с волосами, заплетать их в тугие косы. И Ирина стала такой, как все. Казённое платьице, казённая стрижка, такая же, как у всех панцирная кровать и постельное бельё с биркой. Она стала просто Зотовой, в редких случаях её называли по имени. Только дети, с которыми она сумела наладить отношения. Дети же и прозвали Ирину каланчой за высокий рост. Сначала Ирина очень переживала по этому поводу, старалась быть незаметной, сутулилась. До тех пор, пока Саша, ставший к тому времени лучшим другом, не сказал самые важные для Ирины в то время слова: «Не хнычь. Ты мне и такой нравишься».

Несмотря на то, что Саша имел в интернате определённое влияние, его уважали даже воспитатели, боялись его гнева многие воспитанники, для Ирины у Саши всегда находилось ласковое слово. Он её опекал, хотя и был всего на четыре года старше. Поговаривали, что он незаконнорожденный сын московского чиновника, но сам Саша никогда не поднимал эту тему. Даже Ирине, которая однажды в лоб спросила его, правда ли, что он сын богатого человека, Саша ответил: «Не твоё дело. Не лезь». Однако кольцо он подарил ей на обручение не из «дешёвых». Не самое дорогое, и даже не золото, но серебро такой удивительной работы, что иные золотые кольца меркли в сравнении с подарком. И, конечно, кольцо имело особенную ценность, потому что это был дар любимого влюблённого мужчины. Мужчины, который в одночасье превратился из просто друга в очень дорогого и любимого человека.

Это произошло очень естественно. Просто однажды Ирина и Александр бегали по ржаному полю, Ирина была на невысоких, но острых каблучках, каблук увяз в земле, и Ирина упала прямо в заросли ржи. Рядом упал, смеясь, Александр. Ирина смотрела на синее небо над головой, ей было всего четырнадцать лет, мир улыбался ей ласковым солнышком над головой, облаками-барашками, проплывавшими по небу и спелой рожью, склонившейся над головой. И несмелый поцелуй Саши в щёку показался естественным продолжением летнего дня.

С того дня Саша стал относиться к Ирине, как к своей невесте. И они бы поженились. Опять это вечное «бы»! «Они бы поженились, если бы не…», «У Евы был бы отец, если бы Ирина не…» Это невыносимо, в конце-то концов! Дурацкое сослагательное наклонение, ломающее судьбы.

Из оцепенения Ирину вырвал телефонный звонок. Как же Ирина обрадовалась, увидев, что ей звонит Алёна Геннадьевна. Ирина почувствовала, как необходимо ей сейчас выговориться, выплеснуть боль, накопившуюся внутри. Она схватила телефон, лежавший рядом с подушкой:

Алло. Как я рада вас слышать, Алёна Геннадьевна.

Я тебя не разбудила, красавица?

Конечно, нет. Да если бы и так, вам я всегда рада. Как у вас дела?

То же самое я хотела спросить у тебя. Ты сказала своему Евгению про дочь?

Он – не мой Евгений. Я ничего не сказала.

Почему?

Потому, что у него теперь новая жена и новая жизнь. И я к этой новой жизни не имею ни малейшего отношения.

Ира, Ирочка, да какая разница, что у него жена. Он должен знать правду.

Зачем? У него скоро свадьба, а тут дочь. Зачем? Зачем портить человеку праздник?

Солнышко, ты должна ему сказать. А дальше ему самому решать, как распорядиться информацией. А вдруг он захочет признать ребёнка? Ты хочешь, чтобы твоя дочь всегда чувствовала себя ущербной, с самых малых лет? Ты хочешь, чтобы у неё, как у тебя, не было отца? Говори.

Нет, я хочу, очень хочу, чтобы был отец. Но отец настоящий, а не тридевять земель. Понимаете? Мне не нужны алименты. Мне нужны отношения, и чтобы дочь видела своего отца не в глянцевой хронике, а воочию. Чтобы общалась, чтобы вместе с папой ходила в цирк, в кино, на карусель. А это невозможно. Уже никогда.

Даже если тебе всё кажется невозможным, не лишай дочь отца. Я прошу тебя об этом. Признайся, расскажи ему. Обещай.

Хорошо. Я устала, все говорят мне одно и то же. Хорошо, я расскажу ему. При первом удобном случае.

Вот и славно. Ириночка, извини, ко мне пациент. Давай созвонимся позже. Расскажешь мне новости.

Хорошо, всего доброго.

Пока, моя хорошая девочка. Иринушка?

Да, Алёна Геннадьевна?

А что с Ольгой, я не спросила?

Мы с ней помирились. Долго объяснять, просто её мама не виновата, и отец мой не был виноват, у них никогда не было романа. Ольгу зачали при помощи ЭКО, а папа мой был донором.