Вспомнить всё, или Снежный танец

– Ты, – и Ирина отступила вглубь комнаты, чтобы спрятать в полумраке свою фигуру.

– Да, это я. Решил проверить, как у тебя дела, – Ирина стояла так близко к Евгению, что ощутила слабый аромат алкоголя, видимо, Евгений за ужином пил вино или что-то покрепче. Вопрос только: с кем он ужинал? И снова сердце Ирины сжалось и захотелось убежать куда глаза глядят, лишь бы не длить эту муку. Только бежать было некуда, поэтому нужно было улыбаться и делать вид, что всё просто отлично, лучше не придумаешь, чудесно, волшебно, что она, Ирина, счастлива и рада за Евгения и ей не терпится повести его под венец. Или это девушек ведут под венец? Да какая разница? Нужно делать вид. А потом, когда всё закончится, поскорее убежать из Москвы, сжигая мосты, удаляя все его телефоны из записной книжки и все свои аккаунты из социальных сетей. Где есть он.

– У меня всё отлично, – улыбнулась Ирина, глядя в глаза Евгению. И замерла, увидев в его взгляде что-то новое, чего она не замечала раньше. Желание. Которое в некоторых случаях хуже равнодушия. И этот некоторый случай как раз представился. Ибо что может быть хуже желания человека, который вот-вот женится? И искушения ответить на его желание, даже если потом эта минутная слабость принесёт боль. Побыть рядом с любимым, даже если он любит другую. О, какой самообман. Дать себе сойти с ума, пусть ненадолго, зато сколько воспоминаний она увезёт в свой Н-ск, сколько ночей она будет ощущать тепло его губ на своей коже. Какой соблазн соблазниться, и ответить Евгению взглядом, полным желания! Тем более, что это так легко, нужно просто перестать сдерживаться.

От усталости и переживаний у Ирины подкосились ноги, и Евгений подхватил её и прижал к себе. Да так крепко, что Ирина почувствовала, как бьётся его сердце. Стало тяжелее дышать, губы пересохли, Ирина не решалась поднять глаз, стояла, уткнувшись носом в плечо Евгения, и почти не дышала.

– Ирин, ты знаешь, я всегда хотел сказать, что люблю тебя. С первой встречи, с первого взгляда на твоё фото, с твоего первого письма на сайте. Не знаю, может быть, ещё раньше, в своих снах. Просто знай это. Я люблю тебя, – и Евгений жадно впился губами в губы Ирины. Всё стало неважно, все её обиды, страхи улетучились с этим поцелуем. Ирина вернулась обратно, из своего прошлого, она снова стала собой. Она любила и не скрывала больше этого. А вдруг всё можно вернуть? Эта мысль билась в её голове, и признание в собственной беременности готово было сорваться с её губ, когда Евгений отстранился и сказал: «Я люблю тебя. Но теперь я связан по рукам и ногам. И я не могу этого изменить». Евгений, видимо, протрезвел и стал реалистом, таким, как обычно.

Ирина снова опустила глаза, мечтая, чтобы вечер поскорее закончился. Надежды таяли, словно восковая свеча. И надо же было быть такой идиоткой, чтобы показать ему свои чувства! Теперь он, пожалуй, ещё и пожалеет её. Вот ужас.

Когда за Евгением закрылась дверь, Ирина заперла её на ключ и сползла по двери на пол, прочувствовав все её неровности своей спиной. И закрыла лицо руками. Лицо горело, щёки, словно обожжённые, рдели под холодными руками. Вся кровь устремилась к голове и к сердцу. И никому не пожалуешься. Виновата только сама. Сама оттолкнула мужчину, сама сбежала из его спальни, не открыв инкогнито, сама приехала на свадьбу любимого человека, хотя эта свадьба хоронила все её надежды.

Без слёз, с пустой тяжёлой головой, легла спать.

На следующее утро Евгений, словно и не было ночного разговора, вёл себя непринуждённо, шутил за завтраком, с аппетитом уминал ватрушки, а Ирине кусок в горло не шёл. Она неулыбчиво смотрела, как приносили и уносили подносы с чашками, блюдцами и тарелочками, ограничившись чашкой сладкого зелёного чая и сушкой.

– Что-то ты плохо кушаешь, гостья. Что случилось с твоим аппетитом, он скучает?

– Я на диете. Решила немного ограничить себя, чтобы тебе не было за меня стыдно на свадебной церемонии.

– А почему мне должно быть стыдно за тебя? Ты замечательно выглядишь. Худой ты выглядела какой-то грустной, – улыбнулся Евгений.

– Ну, спасибо. Значит, теперь я толстая?

– Нет, ты прекрасная. И ты мне очень нравишься именно такой. Не люблю «вешалок». Колются.

– Отлично, значит, я зря переживала.

– Абсолютно зря. Поэтому поешь, нам сегодня предстоит дальняя дорога. Поедем к моему деду в Рязань.

– В Рязань? Так далеко?

– Мне кажется, или твоя историческая родина ещё дальше от Москвы?

– Да, но…

– Никаких «но». Я хочу познакомить тебя с моим дедом. Он замечательный. Таких больше нет. Поэтому ешь, и поехали.

…Дорога заняла часа два, больше времени потеряли, выезжая из Москвы. Дед Евгения жил в пригороде Рязани. У него был отличный рубленый дом. Жил не один, а со своим младшим сыном, дядей Евгения. Дом окружал сад, наверняка прекрасный в пору цветения. И сейчас кое-где цвели запоздалые флоксы, а вечнозеленая туя, высаженная в качестве живой изгороди, также не навевала ещё грустных мыслей о приближавшейся зиме. Всё это Ирина смогла рассмотреть в замочную скважину калитки, пока Евгений с шофёром ходили в ближайший магазин за продуктами. Единственное, что она не смогла рассмотреть, так это огромную овчарку, сторожившую владения. Которая проявила себя басистым лаем, едва Евгений нажал на кнопку звонка рядом с калиткой.

Дядя оказался плечистым и высоким, но Евгений всё же превосходил его и по росту, и по ширине плеч.

– Женька у нас самый крупный в помёте, – засмеялся Николай, когда Ирина стала невольно сравнивать родственников: «У меня-то девки выше сто восьмидесяти не выросли, и слава Богу. Женщинам рост только мешает, потому что высокая женщина не выглядит слабой, а женщина должна быть слабой, или выглядеть ею, иначе тяжко ей придётся. На лошадях пашут».

Ирина притихла, ей, с её ста восьмидесятью тремя сантиметрами не на что было и рассчитывать. Слабой она не выглядела. Наверное, именно поэтому, учась в институте, таскала в авоськах тяжеленные фолианты, и никто не предлагал помощи. Вот она разгадка: несмотря на худобу, Ирина ну просто физически не могла выглядеть миниатюрной. Наверное, и Евгений считает её рабочей лошадкой, которая вынесет все удары судьбы. А Наталья, невеста Евгения, наверняка среднего роста, белокурая, светлоглазая, вряд ли похожа на Барби, скорее домовитого склада. Евгений далеко не глуп, он не выбрал бы в жёны модель, скорее, банковскую служащую или дизайнершу.

Участок оказался довольно длинным, и у Ирины было много времени для того, чтобы представить себе будущую жену Евгения, их страстные поцелуи и, наконец, первую брачную ночь где-нибудь в Венеции или Париже. На душе скребли кошки, когда Ирина вслед за Евгением и его дядей Николаем входила в дом.

Несмотря на внешний вид дома, стилизованного под русскую избу, пусть и 21 века, внутри дом оказался очень удобным. В нём всё было сделано и расставлено очень практично, поскольку в доме помимо Николая и его жены, жил инвалид Великой Отечественной войны, отец Николая и дед Евгений, Глеб Евгеньевич. «Значит, Евгения назвали в честь прадеда», – подумала Ирина, когда Евгений шепнул ей на ухо, как обращаться к деду.

Между тем, Николай исчез за дверью одной из комнат, послышался лёгкий скрип, и в гостиную вошёл дед Евгения. Именно вошёл, а не вкатился, потому что при виде Глеба Евгеньевича, не хотелось отводить глаз, его не было жаль, он не пробуждал жалости к себе, к своей немощи или к своему возрасту, а старику исполнилось девяносто три года. Даже стариком его назвать можно было только с натяжкой: лицо почти без морщин, волосы чуть с проседью. Удивительно, с каким уважением время отнеслось к этому человеку. Оно его не изуродовало, а наоборот, сделало лицо ещё более мужественным. И даже тот факт, что у деда не было обеих ног, и глаза были почти неподвижны из-за слепоты, не менял главного – дед определённо вызывал симпатию и уважение. «Как странно», – подумалось Ирине: «Я его совсем не знаю. Слышала о нём очень мало. Но я его почти уже люблю, словно родного человека». Евгений также успел шепнуть Ирине, что дед не разговаривает – сказались последствия инсульта.

– Добрый день, Глеб Евгеньевич, – улыбнулась Ирина. Дед повернул голову в её сторону, вслушиваясь в интонации голоса, помолчал немного и кивнул головой, очевидно в знак того, что день действительно добрый.

– Дедуль, привет, – и Евгений подошёл к деду, встал перед инвалидным креслом на колени и опустил голову на дедушкины руки. Дед попытался улыбнуться и обнять своего внука дрожащими руками. Ирина отвернулась в сторону, чтобы не разрушать магию встречи внука и деда неуместным любопытством.

– Я слышал, ты стал плохо есть, дедуль, – повысил голос Евгений, видимо, дед ещё и не дослышивал: «Я привёз тебе твои любимые макароны, сейчас пожарю мяса, и мы все поедим. Сегодня можно нарушить предписания врача. Дедуль, как я рад тебя видеть». И Ирина увидела, как на глазах дедушки заблестели слёзы. Видимо, в последнее время внук всё реже навещал своего любимого деда.

Евгений отправился на кухню, а Николай, его жена Алёна, Ирина и Глеб Евгеньевич остались в комнате. Дед жестом указал, где бы ему хотелось находиться. Он выбрал место спиной к окну, остальные присутствующие расселись на двух небольших, но удобных дивана.

Ирина оказалась одна, и была этому рада. Дед повернул голову в её сторону, нельзя было сказать, что он вглядывался в неё, дед уже давно ничего не видел, но от его взгляда Ирину бросало то в жар, то в холод. Ей казалось, что она на экзамене, и экзаменует её сама жизнь, и от того, понравится она Глебу Евгеньевичу или нет, зависит многое, а возможно, и её судьба. «Нет, конечно, это глупости», – внушала себе Ирина, но ничего не могла с собой поделать, и снова её глаза встречались с глазами слепого дедушки Евгения.

– Ирина, а чем вы занимаетесь? – нарушил тишину Николай. Ирине показалось, что дед был недоволен вопросом сына.

– Я пишу. Я журналистка.

– Понятно. Сейчас пишете о племяннике, видимо?

– Нет, о нём я уже написала. Давно.

– Но вы приехали вместе с ним, я и подумал…

– Евгений Борисович пригласил меня на свою свадьбу.

– Вот оно что, – только и нашёлся Николай, а его жена пристальнее взглянула на Ирину.

– Деточка, а вы замужем, у вас есть детки? – спросила Алёна, хотя Николай и толкал её локтем в бок, пытаясь образумить.

– Нет, я не замужем. И детей тоже нет.

– Понятно. Ну, всё впереди, – Алёна, видимо, решила послушаться мужа и свернуть разговор на личные темы.

– У вас здесь очень красиво, – Ирине захотелось сказать что-нибудь приятное хозяевам. А поскольку ей и в самом деле понравилось жилище родственников Евгения и сад, комплимент прозвучал сердечно и искренне. Дед наклонил голову, слушая Ирину, он явно заинтересовался ею. Наверное, ему, как и Николаю и его жене, было непонятно, какое отношение Ирина имела к его внуку, раз тот счёл нужным их познакомить. Ирина сидела, как на иголках, пока в комнату не вошёл Евгений и не пригласил всех в столовую залу.

Замечательный обед и ностальгический вечер воспоминаний, отодвинули факт присутствия Ирины на второй план. Ирина старалась по возможности быть незаметной, говорить мало и реже смеяться.

Иногда Ирине казалось, что она находилась в кругу близких ей людей, а порой она изнывала от желания сбежать куда-нибудь из уютной гостиной. Когда за окном начали сгущаться сумерки, Ирина тихо выскользнула в прихожую и прошла на веранду.

В воздухе клубился туман, пахло горелым, вероятно где-то жгли сухие ветки. Было морозно, Ирина пожалела, что не взяла свою накидку и уже повернулась, чтобы исправить свою ошибку, как увидела рядом с собой парализованного деда. Ей показалось, что он пристально вглядывался в её лицо.

Ирина улыбнулась и произнесла, не надеясь быть услышанной: «У вас отличный дом. И внук у вас необыкновенный. Он вас любит». Дед в ответ что-то забормотал.

У деда были отличные вставные челюсти, но он был настолько слаб, что было трудно разобрать его речь. Ирина сначала прислушивалась из вежливости, кивала головой, глотая слёзы. Затем, просто, без единой мысли в голове уставилась в окно, за которым кружились хлопья первого снега. И неожиданно поймала себя на том, что речь дедушки стала более осмысленной. Сначала Ирина начала разбирать отдельные фразы, затем, с удивлением для себя услышала из уст старика: "Что, нравится тебе мой внучок? Любишь его? Только за любовь бороться надобно. Вот, послушай нашу с его бабкой историю. Был 40-й год. Мы только сыграли свадьбу, когда Верушка поняла, что беременна Борькой. Родился он в мае 1941 года, в июне меня забрали, война началась. Где только не воевал, был контужен, осколок мины попал в ногу, пришлось ампутировать. Я Верушке ничего не написал о том ранении. Перевели в тыл, не захотел возвращаться домой, хотел быть полезен стране. В мае 45-го вернулся домой, без предупреждения.

Открывает Верушка дверь, Боренька мамку за ногу держит, в руке игрушка какая-то. Увидела меня Вера, ахнула, потом скользнула взглядом по фигуре и застыла. Я ж на костылях, и обрубок вместо ноги. Смотрит она на меня и молчит, а Борька не признал папку, плачет, за мамкину юбку держится. Понял я, что не такого меня ждали и ушёл.

Пошёл в закусочную за углом, сел за стол и заказал водки на все деньги, что были: себе на горе и всем мужикам на радость. Опустил глаза в стакан. Сижу мрачный, думаю, куда податься. И чувствую на себе взгляд. Поднимаю голову: стоит моя Вера в дверях, мальчонку нашего на руках держит и улыбается: "Милый, дождалась". Так мы и стали дальше жить. И никогда тот день не вспоминали. Так-то. Хранили мы с Верушкой покойной тот день в тайне. Да вот захотел поделиться, сколько ещё жить осталось, не знаю. Женька не поймёт, он меня не слушает, думает, я совсем плохой. Женька хороший, но уж больно врачам верит. А те меня давно со счетов списали. Только ты, девонька, и можешь меня услышать. Не должен он ни на ком жениться, кроме тебя. Нашей ты породы. Такая же бодливая. Бодаешься с жизнью. Ты верная, я знаю. Женька только с тобой счастлив будет. Не нужны ему эти модельки, не по-людски жить с тем, кто руки свои в твоих карманах держит. Расскажи Женьке про нашу с бабкой историю, да скажи, что я сам просил тебя ему рассказать. Давай, с Богом, холодно тут. Отвези меня в гостиную».