Фарватер

Как-то раз я докладывал о проложенном мной курсе. Мы были в каюте, где я пальцем следовал за мною же начерченными линиями на карте.

– … Потом берем на зюйд-зюйд-вест и огибаем…

– А мне кажется, – снова перебил командир, – что не надо ничего огибать и пойти напрямик.

У меня дернулся глаз. Он пререкался со мной уже битую-перебитую склянку.

– Будет повышенный дрейф, мы отклонимся от курса и нас унесет на рифы, придется брать на зюйд-вест, а там – течение, мы потеряем пару дней… – пытался объясниться я, но он упрямо сказал:

– Мы пойдем напрямик, вест-тень-зюйд. И не забывай, как ты должен ко мне обращаться.

Он с наглой ухмылкой посмотрел мне в глаза, как бы спрашивая: “ну что, поспоришь?”. Я почувствовал, как у меня закипает кровь, но я уже вырос достаточно, чтобы в конце концов сдаться.

– Да, сэр, – и ушел, собрав карту.

Спустя какое-то время я с досадой обнаружил, что совесть не позволяет мне бросить товарищей-матросов и свои бывшие обязанности. Запрещать мне никто не стал, конечно. Только Питт как-то, стоя рядом и вирая гафель-гардель, с усмешкой заметил:

– Ну ты и болван, Дюк! Коли дают сидеть на заднице ровно, надо сидеть, а ты?..

Я засмеялся и, закрепив конец, покачал головой:

– Не, я так не могу – привык. Да и куда вы без меня?

Мы с тихим смешком вытерли пот со лба и ушли с палубы. Больше 20 лет с той поры прошло, но эта привычка у меня так и не выветрилась.

Первое время все было гладко, но ко второму году моей службы на высоком посту все снова пошло кувырком.

Был сильный шторм, горбатое Море, страшное голова-ноги. Юного солдата, по глупости своей не прикрепленного спасательным тросом, смыло волной за борт. Я рефлекторно выбросил руку вперед и успел поймать его за шкирку, но в итоге, только одной рукой держась за ванты и утяжеленный лишним грузом, я не удержался сам. Однако, я, благодаря тому, что был прикреплен, повис напротив топтимберса. Только вот зольдик упал в воду. Казалось бы, поднимись по тросу, живи да радуйся. Но нет, я решил, что раз уж оказался за бортом, то надо все-таки спасти парня. Поэтому мне хватило мозгов отвязаться и упасть в воду. На что мне мозгов не хватило, так это на то, чтобы вернуться, когда командир приказал, мягко говоря, залезть обратно. Даже мои наполненные водой и замерзшие уши четко уловили мысль плюющегося ядом командир: или я, конченый идиот, вылезу из воды, или по возвращению он собственноручно выпустит мне кишки, отдаст на корм псам а потом довольно простенько сдерет с меня кожу. Вы меня поняли. Ну, я же уже прыгнул, и даже нашел проклятого мальчишку, так что ж возвращаться с пустыми руками? В общем, умирая от холода, я схватил утопающего за шкварник и, подтягиваясь свободной рукой по тросу, который все еще болтался за бортом, поднялся на палубу. Я, стянув с себя мокрую и ледяную рубаху и уперевшись руками в колени, пытался отдышаться и хоть чуть-чуть согреться. Самые храбрые члены команды оттащили спасенного, чтобы откачать, но даже у них не хватило смелости подойти к горе-спасателю. Я поймал на себе сочувствующие взгляды и смекнул в чем дело. Командир ничего не сказал. Это было затишье перед бурей. Я нашел в себе силы выпрямиться и теперь стоял, сверху вниз глядя на тяжело дышащего и злого как черт командира.

– Вы что-то пытались мне сказать, когда я прыгнул, сэр? Прошу прощения, но я вас не расслышал, – соврал я с издевательским тоном и победоносным видом, приготовив свои уши к взрыву, как если бы кто-то устроил пальбу в пороховой камере. Вдруг он успокоился, что напугало меня больше, чем его пышущее злобой лицо.

– Следуйте за мной. Я хотел бы кое о чем с вами поговорить, – спокойно приказал командир.

– Хорошо, – я не пожелал проявить слабину. Терять мне было уже нечего.

– Прошу обращаться ко мне в соответствии с моим статусом, – все так же вкрадчиво “попросил” командир.

– Есть, сэр, – сквозь стиснутые зубы отозвался я. Ребята смотрели на меня, как на обреченного, когда торопились убраться с поля словесного боя, боясь попасть под горячую руку.

Моя должность меня не спасла, но это были еще цветочки.

Когда в тот же день меня наконец предоставили самому себе, я по привычке пошел искать своего личного духовного и физического лекаря. Кид сидел в артиллерийском погребе, сдувая пыль со своих любимых карабинов и ружей. Я вошел и со вздохом прислонился к дверному косяку. Прежде чем он успел перевести на меня вопросительный взгляд, я сквозь еще целые зубы скорее просвистел, чем сказал:

– Нет, все, хватит. Клянусь, я убью его.

Тут в его глазах мелькнуло то выражение, которого я раньше у него никогда не видел.

– Такими словами не раскидываются, Бешеный, ты бы поаккуратнее.

Ни его, на этот раз, искусственное спокойствие, ни даже упоминание моего шуточного прозвища не помогло.

– Мне нет дела – пусть слышит, хуже мне уже не станет! Да, я сказал это тебе, и всему миру готов разболтать – я убью его! – Тут я безумно расхохотался.

Он вскочил с места, схватил меня за плечи и прошипел:

– Тихо, дурак! Если он услышит, он точно тебя прикончит. Совсем. А ты не можешь драться с ним сейчас, так что захлопнись и терпи.

Он сел обратно на койку и бережно взял в руки очередное ружье. Я как будто успокоился и принялся “зализывать” раны. И тут случилось непоправимое.

– Тем более, он-то не виноват.

Молодая кровь забурлила, сказались нанесенные увечья, я взбесился. Обернулось это тем, что я подскочил, забыв про раненую ногу, и запустил обе руки в волосы, тщетно пытаясь остыть.

– Он не виноват?! А кто, по твоему мнению, тогда виноват-то, а?! Я, что ли, мать твою так?! Я жизнь тому годку спасал, что я должен был делать? Бросить его, взлететь на борт и упасть ему в ноги, как ты?!

Сначала Не Промах сохранял невозмутимость, но как только из моего рта вылетели последние два слова, он вспылил.

– Да! Да, ты должен был упасть ему в ноги и благодарить, что он не застрелил тебя, как только твоя башка скрылась под водой! Он вырастил нас, научил, как жить, а теперь ты стоишь и грозишь ему смертью?! Клянусь, если я еще раз услышу от тебя что-то подобное, я скажу ему!

– Да что с тобой?! Он нам жизнь сломал! От него все наши беды!

– Уверен? – вдруг холодно спросил он. – Если бы не ты, я бы уже три года как был сержантом, а вместо этого меня… – он сжал губы и сильно побагровел, не от злости – от обиды. Я отшатнулся и удержался на ногах только благодаря тому, что погреб был крошечный и растягиваться во весь рост мне было просто некуда.

– Три года… Так вот в чем все дело, – захрипел я. – Это он сказал тебе, когда вы остались вдвоем? Что он бы сделал тебя сержантом, если бы не я? И ты ему поверил?

– А откуда ж мне знать, когда я им не стал только потому, что тебе вздумалось бежать?!

– Ну так ты ж не моя невольница, что ж ты поперся за мной, коли не хотел?!

– Как будто ты бы не поставил мне это в упрек!

– Да даже если бы и поставил, с каких пор ты меня… боишься? – с удивлением спросил я, медленно осознавая, кто стоит передо мной.

– Я не… Подумай, что было у тебя до того, как мы попали сюда? Мы голодали, денег не всегда хватало…

– Я был богаче всех королей мира, – резко перебил я его, – я был свободен.

Мы замолкли, чтобы перевести дух. Я сказал, сам своего голоса не узнавая:

– Если в этом все дело, ты мог сказать прямо: “Дюк, я тебя ненавижу, оставь меня в покое”, а не таить.

– Я не хотел ссориться, брат, – уже спокойнее признался он. – Но ты опять это делаешь – впутываешь меня в ваши разборки! Я еле как выкарабкался, а ты опять хочешь столкнуть меня вниз. Послушай меня, как друга, если я хоть когда-то был им: хватит! Ты ведешь проигрышную войну, Дюк. Если ты откажешься, мы с тобой окажемся в разных лагерях, и в своем лагере ты останешься один, потому что я не хочу больше платить за нашу с тобой дружбу ценой своей жизни.

В его голосе появилась мольба, но я проигнорировал ее и только лишь зло прохрипел:

– Понятно. Знаешь, Кид, я всегда считал тебя змеем, но теперь я хорошо вижу, что ты – слизняк.

Никогда не думал, что смогу столько презрения вложить в одно тихое предложение. Я и сейчас этому удивляюсь. Что ж, видимо, я бешеный и есть. Это была последняя капля в огромной чаше терпения Не Промаха. Он взревел, рванулся в сторону и схватил карабин. Я не стал ждать, пока он меня застрелит, молниеносно уронил шкаф с боеприпасами перед собой и упал на палубу. Прогремел выстрел и мне, впервые в жизни, в бок влетел кусок свинца, но тогда я этого не заметил. Я знал, сколько времени ему понадобится, чтобы перезарядить карабин и воспользовался этим – выскочив из-за своего укрытия, я одним ударом свалил его. Он упал, я тем временем зарядил одно из его ружей и хотел прицелиться, но он быстро отреагировал и пинком выбил у меня палубу из-под ног. Я рухнул рядом и мы, рыча, сцепились в схватке. Единственный раз, когда мы с ним обнялись, кстати. Тяжелее его, я уже вроде как победил и прижал его к палубе, но упустил один момент. Он умело вывернул мне руку и дал коленом под дых. Отвесив мне кулаком в зубы, Кид встал и мгновенно вылетел из погреба, прихватив с собой карабин. Я выплюнул выбитый зуб, поднял другое ружье и – за ним. Я не отдавал себе отчета в том, что делаю. Он уже был на верхней палубе, а я еще не успел подняться. Однако это не помешало мне проделать следующий маневр. Подняв с опердека вымбовку, я швырнул ее ему под ноги. Он споткнулся, и карабин вывалился из его рук. Тут меня охватило странное спокойствие. Я вскинул ружье к плечу и положил палец на спусковой крючок. Я знал, что попаду – с такого расстояния не надо носить гордое имя Не Промаха, чтобы попасть. Все это произошло за долю секунды, так что он не успел бы отреагировать. Я уже был готов спустить курок, а он только сейчас крепко встал на ноги и начал осознавать, что сейчас произойдет. В ту же секунду чья-то нога внезапно выбила у меня из рук ружье и спасла тем самым ему жизнь. Так как большей частью своего тела я еще находился в сходном тамбуре, этой самой спасительной ноге ничего не помешало наступить на мою руку и прижать ее к палубе. Я взвыл, как пес, которому наступили на лапу, и только в тот момент понял, как мне было больно. К ранам от побоев прибавилось мое первое пулевое ранение, на которое я сначала, из-за гнева, не обратил внимания. У меня в глазах запрыгали темные пятна, меня накрыла паника. Мне казалось, я умру, хотя дрожащая от злости рука Кида не сумела пустить мне пулю достаточно ловко, чтобы убить наповал. Тем временем, где-то высоко над моей головой прогремел крик командира: