Командир, узнав мой голос, спокойно уже повернулся на меня. Но старший офицерский чин давал мне некоторые преимущества, и я не испугался. Не сейчас.
– Что вы сказали?
Я в два прыжка оказался на полуюте рядом с ним и повторил:
– Он не виноват. Сэр. Я видел его все это время, и берусь сказать, что на стеньге его не было.
– Неужели? – знакомым мне хитрым тоном уточнил командир. – Кто же тогда виноват? Вы были там тогда, вы должны были видеть.
Далеко не все присутствующие могли уловить что-то в этих словах, а многие из тех, кто мог, попросту забыли о том дне. Но не я. Я не забыл. Я скрипнул зубами. Этот черт задумал играть со мной в игры. Больше всего на свете я хотел задушить его тут же, на этом самом месте. Я ведь уже давно не ребенок.
– Ты помнишь, верно, щенок? – шепотом спросил он. – Конечно, помнишь.
– Но это правда был не я, – еще тише, с отчаянием в голосе, вырвалось у меня.
– Я знаю. А кто же это был на самом деле?
Я моргнул и стряхнул с себя наваждение.
– Никто этого не делал, сэр, – уже во весь голос сказал я.
– Тогда как же вы мне объясните, что без моего приказа был поднят лишний парус?
– Лопнули гитовы, сэр. Это вполне обычное явление.
– Вы можете предъявить доказательства?
– Да какие могут быть доказательства?? – срываясь, махал руками я. – Я могу залезть и показать… вам лопнувшие снасти, если хотите…
– Уж не перечите ли вы мне, Дюк? – перебил командир.
– Конечно, нет.
– Тогда он виновен, – заявил командир, отвернувшись.
– Тогда, – выкрикнул я, – я за дисциплину больше не отвечаю!
Я выпрямился. Неожиданно низкий командир с несколько шокированной физиономией обернулся на меня.
– Так значит, офицер?
– Значит, так, – согласился я, скрестив руки.
Дисциплина входила в мои прямые обязанности, и, отказываясь от нее, отказывался и от остальных тоже. Старпом не последний на судне человек, и что-то от меня да зависело. Я действительно давно уже не ребенок.
Командир знал все это лучше меня самого. Он прищурил глаза и протянул:
– Ах-ха.
За этим последовала мучительно долгая тишина. Наконец он произнес, не отводя своего взгляда от моего:
– Возвращайтесь к работе, все вы. А вы, Питт…
Матрос с готовностью поднял голову.
– Будьте осторожнее в следующий раз. Мало ли что может случиться.
С этой невидимой угрозой в словах, он наконец отвернулся и пошел по своим делам. Я с удивлением обнаружил, что все это время стоял, задержав дыхание. Подошел бледный, как самый дипломатичный флаг, Питт.
– Зря ты это, Дюк. Он же тебе этого никогда не простит.
– Я ему тоже.
– Спасибо.
– За что? Я выполнял свою работу.
Отмахнувшись от его дальнейших бормотаний, я вернулся к подшипнику и ретировавшемуся на ют плотнику.
Как-то наш рейс лежал через Маяк и мы могли сделать тут стоянку.
На причале столпилась куча народа. Я, чуть не раздавив себе селезенку, протиснулся между обнимающейся парочкой и вдруг увидел Шебу. Не знаю, ждала она меня или это была случайность, но я не упустил момент. Я подошел и, подхватив ее за талию, описал с ней круг. Поставив девушку на землю, я оглядел ее в народном красном наряде и с восхищением воскликнул:
– Ты богиня, Шеба… А угадай, кто я? – хвастливо спросил я, обводя рукой мундир.
Она изумленно посмотрела на меня и, улыбнувшись, кинулась мне в объятия, смеясь и говоря:
– Молодец, молодец!
Когда она отстранилась, мы отошли в более тихое место и она спросила:
– А где Кид?
Я посерьезнел и, отведя взгляд, промямлил:
– Он… ну…
– Неважно, я не его ждала, – поспешно произнесла Шеба, уловив мое замешательство. Вдруг она привстала на цыпочки, положила маленькие руки мне на шею и нежно поцеловала.
– Ты вернулся. Как мы и договаривались, – прошептала она. Явственно чувствуя приятное покалывание в щеках, я уточнил:
– Значит, мы…
– Да.
Я повернулся вполоборота и воскликнул:
– Есть еще зачем жить, черт возьми!..