Фарватер

Свободен.

Глава XV

Я дождался, пока моя рваная и потому мало напоминающая тюремную “форму” одежда высохла и начал думать, что делать дальше. Одежду все равно придется поменять – я знал, что очень напоминаю дикого человека, который провел 12 лет на необитаемом острове. Карманы у меня, разумеется, были также пусты, как и мой желудок и моя многострадальная голова. Но ни голод, ни отсутствие мозгов у вашего покорного слуги не грызли меня сильнее дикой тоски по “Ла Либре”, по Шебе и по моим пиратским делишкам. Но сантименты пришлось отложить в сторону. Я встал и направился к трактиру “Косой парус”, одному из самых гостеприимных и милых мест из всех, которых я знаю. Заведовала им такая же милая, как и сам трактир, толстушка, имя которой вылетело у меня из головы. Однако в таком виде я к ней заявиться не мог. На Маяке ограбить человека гораздо проще, должен сказать. Жизнь я тому несчастному прохожему сохранил, не переживайте. По крайней мере, я не думаю, что он отдал концы. Я оставил его валяться в том переулке, где и нашел, только лишь стянув у него парусиновую куртку и деньги. Затем абы как остриг отросшие волосы и бороду. Ну, это мою чапальную физиономию конечно симпатичнее не сделало, но теперь я по крайней мере мог не вызывать интереса у жандармов.

Безымянная толстушка меня, слава всем Морям на этом свете, так и не вспомнила. Деликатность не позволила ей подозрительно скосить на меня глаза, как позволила всем остальным. Не могу их винить – несмотря на все мои старания, я представлял собой достаточно дикое и жалкое зрелище. Однако деньги у меня были, и это являлось самым главным для нее.

– Чем могу вам помочь? – проворковала дамочка, вся из себя такая мягкая, кругленькая, пастельная. Первый представитель прекрасного пола, который встретился мне за два года. Я с трудом отделался от этой мысли.

– Каюту на неделю, – попросил я, удивившись, как даже мой голос звучит живее на свободе. Эти два с лишним года прожил словно не я. Как будто это не меня потащили на допрос, как будто не я был осужден пожизненно сидеть в застенках каторжной тюрьмы, будто не я, в конце концов, просидел две недели в трюме, чтобы удрать. Я словно был лишь зрителем своих собственных действий, и вот только сейчас я зажил по-настоящему. Пока я думал о своей жизни, наша пташка уже нашла мне свободное местечко в своем гнездышке и яростно пыталась мне втолковать, как к нему пройти. Я бросил ей несколько монет и удалился. Следующим моим действием определенно было узнать о судьбе “Ла Либре”. Цела она или зловредный вице-адмирал все-таки потопил ее? Этого я не знал, но многое бы отдал, чтобы быть уверенным, что где-то она еще есть. Но это все потом, потом. Я вдруг вспомнил, что не спал четыре дня и неплохо бы это исправить. Давно я не спал так спокойно.

С чего начать мои поиски, я не знал. Хорошо бы вернуться на Усталого путника, но я сомневался, что она все еще там. Тем более, отнятых денег не хватило бы на долгий рейс. Поэтому я решил вернуться в свою стезю, где деньги взять будет уже гораздо легче. От Санта-ди-Шилы до Родины пиратов недалеко, 300 морских миль, так что я напросился на борт первого же попавшегося не-каботажного судна. Меньше недели прошло, прежде чем мы добрались. Я сошел на берег и шумно вдохнул маяковский воздух.

Первой моей мыслью было, конечно, навестить Шебу. Но я этого не сделал. Мне было стыдно. Во время прошлой нашей встречи я был в ее глазах честным человеком, небрежно носящим офицерский мундир. А теперь что? В украденной куртке, весь в наколках, шрамах и рубцах, с разодранным ухом, без пальца, прихрамывающий. О том, что осталось у меня от каторги, я вообще молчу. Мне самому от себя тошно становится, так что ж говорить про Шебу? Допустим, ей нет дела до моего совершенно неблагородного вида, но как быть с тем, что она наверняка знает, кем я стал на самом деле. Я ведь ей соврал… Кроме того, что творилось в моей голове, в душе я боялся, что я ей был уже не нужен. Она – цветущая, красивая женщина. На Маяке много достойных. Рано или поздно я вынужден был бы вернуться – я не могу без нее. Но не сейчас, нет, я должен подумать, что делать, когда я снова увижу ее, что сказать при встрече.

Не могу не рассказать об этом случае. Шел я, значит, своей дорогой, как вдруг мне в руку вцепилась чьи-то цепкие пальцы. Я подпрыгнул, готовясь отбиваться, но сразу выдохнул – это была старая цыганка. Ее смуглое лицо, испещренное морщинами, крючковатый нос и пронизывающие синие глаза мне кого-то напоминали, но я не был особо удивлен – вероятно, в раннем детстве мать часто сбагривала меня ей. А может, она и была матерью моей или Кида, кто знает? Цыганки – это женщины, многие из которых могли похвастать своей красотой, и, вероятно, эта в молодости крутила несусветным количеством мужчин, но славились они еще кое-чем. Не у многих эта небесная красота сохранялась до старости. Цыганка дьявольски улыбнулась и протяжно прохрипела:

– Дюк…

Я вздрогнул. Я не слышал своего имени 29 месяцев, все это время я был просто номер 759.

– Ты права, это я, – усмехнувшись, чтобы скрыть волнение, сказал я. – А теперь дай мне пройти.

Ее когти только крепче впились в мою обшивку.

– Как тебе понравилась каторжная жизнь, а, морячок?

Я состроил недовольную гримасу.

– Я с 11 лет там, я привык. На Маяке все знают?

– Кто-то знает, кто-то нет, – уклончиво ответила она. – А я давно это предсказала.

– Ну-ну.

– Хочешь, расскажу, что с тобой будет дальше?

– Я не хочу знать свое будущее. И платить я тебе не…

– О, вижу, вижу! – воскликнула она, закрыв глаза и протянув руку вперед. Я вздохнул и понял, что сопротивляться бесполезно – люди, считающие женщин слабыми созданиями, никогда не были пойманы старой ведьмой. Закрыв свободной рукой глаза, я про себя начал молиться, чтобы это быстрее закончилось. – Да, в этот раз ты вылез сухим из воды, малыш, – наконец начала она, открыв свои всевидящие очи. – Но потерять то, что тебе всего дороже, тебе придется еще дважды, – выставила два костлявых пальца. – И оба раза из-за женщины.

– Кажется, первый из них мне известен.

– Врешь! – взвилась она.

– Произойдет он из-за тебя, а потеряю я, видимо, свою правую рабочую руку, – со смешком ответил я, глядя, как мое предплечье приобретает синеватый оттенок.

Она покачала головой, не оценив шутки.

– Что тебе дороже всего, знаешь только ты, но это уж точно не рука!

– Может быть, но если ты думаешь, будто я ей вовсе не дорожу, то ты глубоко ошибаешься, – с этими словами я стряхнул с себя ее когти и ушел прочь.

– Берегись, Дюк! – кричала она мне вслед. – Берегись своих слабостей, но еще больше остерегайся своей силы.

Я зашел в первый попавшийся паб. Меня быстро обслужили. Отдохнув и забронировав себе каюту, я вышел на свежий воздух покурить. Вот стою, я стою, пока не случилась самая счастливая случайность в моей жизни.

Раздались крики. Сначала я не придал им большого значения – дело не редкое, но среди толпы мне послышался знакомый голос. Я, не веря себе, повернулся и начал высматривать того единственного человека в толпе. Да, слух не подвел меня. Когда он приблизился, я выбросил руку вперед и перехватил несущегося сломя голову Тима.

– Пусти!.. – взревел он, пока не поднял глаза. – … те?..

Я не стал дожидаться, пока он сыграет все эмоции, от ужаса до радости (или огорчения, кто ж его знает) и втащил его в паб. Заставить Тима бегать было непросто, значит, что-то случилось.

– От кого несешься?

Я давно отпустил его, но его руки все еще находились в том положении, в котором я их держал.

– Вы живы?!

– Как видишь. Что случилось, говорю?

– Н-но п-почему?

Я встряхнул его и заорал:

– Тим, что случилось?!

Люди с удивлением смотрели на эту странную сцену, но я не обращал внимания. В руках бывшего юнги я заметил что-то золотое. Откуда бы у него взялся золотой браслет?

– Опять украл? – спросил я, забрав украшение у него.

Он удивленно воззрился на браслет у меня в руке, пока наконец не вспомнил, что же все-таки произошло. Ноги у него подкосились, мне понадобилось снова схватить его за локоть, чтобы он не упал.

– Меня повесят! – дрожащим голосом сообщил он мне.

– Тихо! Такие вещи не говорят вслух, неужели я тебя ничему не научил? – я посадил его на стул и дал ему чей-то стакан виски, который он тут же осушил. Его владелец хотел было устроить разборку, но я нетерпеливо поднял руку в требующем тишины жесте. Как ни странно, это сработало. – Тебя не повесят. Ты украл его? – я помахал браслетом в воздухе.

Он дерганно кивнул.

– Они пробежали мимо, не бойся. – Я не соврал, топот давно затих вдали.

– Они вернутся. Меня поймают. И казнят.

– Успокойся, – я спрятал браслет в карман и положил руку ему на плечо. Когда у двери действительно послышались шаги и голоса, я незаметно стянул с кого-то шляпу, нахлобучил ее ему на голову, закрыв лицо, сделал ему жест пригнуться, откинулся сам и “заснул”, одним глазом следя, чтобы Тим не выдал себя. Я сидел к двери спиной, но знал, что они сейчас стоят в дверях, злобно зыркая по сторонам и спрашивая прохожих, не видели ли они такого-то парня. Поднялся крик, и ювелирных дел мастера с констеблями выперли из паба. Я выдохнул. Тима под огромной шляпой совсем не было видно, было непонятно, то ли он – куча выкинутых мной вещей, то ли мой пьяный товарищ, решивший скукожиться. Я усмехнулся и снял с него спасительную шляпу. Его в тот момент было не узнать, он больше походил на мертвеца, чем на живого человека. Я потрепал его по все такой же кучерявой голове и со смешком спросил:

– Ну что, бандит, живой?

Воришка мне не ответил. Я покачал головой и попросил бутылочку чего-нибудь вкусного, но не сильно пьянящего (и дешевого). С каждой кружкой пива его лицо начинало приобретать все более теплые цвета. Когда я решил, что шило вернуло его к жизни, я отодвинул его кружку в сторону и сказал: