Метаморфоза. Декалогия «Гравитация жизни»

– И как ты собирался охотиться? – поинтересовалась я игриво.

– Добрался бы до деревни и поймал там курицу, – серьёзно ответил он.

– А дальше что с ней делать? Как бы ты её убил? – удивилась я.

– Ударил бы головой о землю, затем выпотрошил, обмазал толстым слоем глины и закопал в угли под костром, – произнёс он настолько невозмутимо, словно проделывал это сто раз в жизни. Я была просто уверена в том, что подобного опыта у него не было, даже если и видел эту самую курицу не только по телевизору, но и прогуливающейся по двору. Чтобы лишить живое существо жизни, даже ради еды, его надо уважать, в противном случае это окажется обычным убийством. Я вспомнила, как рассказывал тато, что прежде, чем заколоть свинью в селе, он мысленно благодарил её; видела, как бабушка Галя, перед тем как зарезать курицу, успокаивала её, поглаживая по спине и бокам, а сам удар наносила максимально точно, чтобы не вызвать агонии и мучений. Для подобного отношения к животному надо иметь внутреннюю зрелость, и число прожитых человеком лет в данном случае не имеет никакого значения.

– А как же перья? – не унималась я.

– Через пять-шесть часов курица приготовится, перья впекутся в глину и снимутся вместе с ней, – уверенно ответил Алексей.

– Наверное, если голоден, то можно и так, – сказала я, мысленно похвалив своего мужчину.

В полдень я уже была дома. Поинтересовавшись, как прошёл мой поход, тётя Женя ушла в гости к приятельнице, а я побежала к холодильнику в поисках еды. Питаться обособленно мы договорились изначально, поэтому я готовила самостоятельно. Иногда тётя Женя угощала меня горячими чебуреками или сладкими сырниками со сметаной, и в моей полуголодной жизни это становилось настоящим праздником. Зарабатывала я достаточно, к тому же помогали родители, но оставшиеся после оплаты репетитора деньги предпочитала тратить на дорогую одежду и красивые вещи, оставляя на продукты крохи. Выделенный мне персональный холодильник на веранде был всегда пустым, и постепенно тётя Женя заполнила его своими лотками и банками. Экономя на продуктах, я обманывала себя, утверждая, что слежу за фигурой, но на самом деле не имела ни малейшего представления о культуре питания. Устоять перед шоколадкой или банкой сгущёнки не могла никогда, зато супы, каши, мясо, творог и другие важные для организма продукты игнорировала. По пути с работы я заходила в ближайший к дому магазин и, купив варёную колбасу, хлеб, сыр, пакет кефира и непременно халву с конфетами, обеспечивала себе завтрак и ужин на несколько дней. В ЛККЗ столовой тоже не было, поэтому даже в обед приходилось обходиться бутербродом и бананом с кефиром. В присутствии посторонних я делала вид, что ем словно птичка, но стоило тёте Жене поставить передо мной кастрюлю беляшей и уйти в соседнюю комнату – треть горки мгновенно «испарялась». Из-за плохого питания у меня возникали болезненные рези в животе, и чем дальше, тем они становились настойчивей, да и состояние волос и ногтей кричало об этом же, но все сигналы организма я просто игнорировала. Я жила взрослой жизнью и была уверена в том, что лучше знаю, что для меня хорошо.

Заглянув в свой холодильник, я обнаружила лишь старый кефир, лук, картофель, морковь и растительное масло. Разболевшийся как никогда живот требовал немедленно еду, и я побежала на кухню. Прямо на плите стояла огромная кастрюля и нестерпимо пахла. Я открыла крышку. Аромат свежего борща вызвал сильный спазм – я не устояла. Зачерпнув половником овощей, я заметила, что уровень борща в кастрюле понизился.

Позволить тёте Жене заподозрить меня в поедании её борща я не могла, поэтому, пересилив себя, вылила всё обратно, оставив на тарелке лишь маленький кусочек мяса. Через секунду второй, а за ним и третий кусочки отправились утешать мой не на шутку разбушевавшийся живот. Пересилив себя, я остановилась и, убрав все улики, пошла в душ – смывать походную грязь. Вскоре вернулась тётя Женя и предложила вместе с ней пообедать. Конечно же, я очень хотела есть, но, совладав с собой, зачем-то ответила своей стандартной колкой фразой «Спасибо. Я не голодна» и закрылась в своей комнате.

Закончив хлопотать на кухне, тётя Женя постучала в мою дверь:

– Игорь случайно не заходил, пока меня не было? – поинтересовалась она.

– Нет, а что? – предчувствуя разоблачение, нарочито безразлично спросила я.

– Да вот что-то странное, – ответила она, – я положила в борщ несколько кусочков мяса, а когда ела, не нашла ни одного, и подумала: может, Игорь заходил на обед.

Стараясь спрятать нахлынувшее смущение, я отвела глаза. Руки теребили халат, лицо и шея предательски пылали огнём, навернулись слёзы. Сделав вид, что меня всё это не касается, я отвернулась и продолжила сушить вентилятором завитые на бигуди волосы. Мне было стыдно, невероятно стыдно, но признаться я не решилась.

Слухи среди родственников расползаются быстро. О таинственной истории с исчезновением мяса вскоре знали и Игорь с Таней, и Аза Степановна с мужем, и, конечно, Алексей. О том, кто это сделал, все догадывались, но мне ничего не сказали, да и зачем, когда в их глазах я теперь была и воровкой, и лгуньей одновременно.

Приближались вступительные экзамены. Я использовала ещё один шанс, но на этот раз не взяла даже планку прошлого года: твёрдые двенадцать балов по трём предметам. Оказавшись второй раз в схожей ситуации, я реагировала на неё совсем иначе. Теперь у меня были Алексей, жильё, хорошая работа, и самое главное, надо мной не висел ужас неизбежности возвращения домой: тётя Женя разрешила пожить у неё ещё один год. Чем была вызвана такая забота, я не знаю, но отношения Игоря и Танечки двигались в сторону свадьбы, родство двух семейств становилось неизбежным, а я всё же была девушкой члена семьи с той стороны.

Я продолжала работать в ЛККЗ, не теряя надежды получить высшее образование. С каждым годом школьные знания ослабевали, вероятность поступления в институт уменьшалась, но чем дальше, тем отчётливей я понимала, что экономика – не моё призвание. За школьные годы и занятия с репетитором я вобрала в себя столько математики, что от задач и уравнений меня уже подташнивало, и связывать свою жизнь с цифрами я больше не хотела. Во мне всё ещё болело покалеченное машиной красного кирпича самолюбие, но теперь я всё чаще опиралась на собственное мнение и прислушивалась к своим желаниям. Елена Григорьевна рекомендовала мне для начала окончить техникум, после которого шансы попасть в институт были намного выше, и даже предложила помочь поступить в геологический, но я отказалась. Я больше не стремилась поступить куда-нибудь и получить какую угодно специальность. Впервые в жизни я захотела понять себя.

Летом я взяла свой первый отпуск, и мы с Алексеем отправились на несколько дней отдохнуть в палатке на берегу Днепра. В то время Днепр являлся важнейшей транспортной артерией Украины, соединяющей север и юг страны, и сотни кораблей ежедневно отплывали и причаливали к его берегам, преодолевая тысячи километров пути и каскад плотин, объединённых в единую гидросеть Украины. Первой и самой знаменитой гидроэлектростанцией (ГЭС) на Днепре стала Днепровская гидроэлектростанция имени В. И. Ленина (Днепрогэс) – главный объект Государственного плана электрификации страны, построенный в годы первой советской пятилетки. Каневская ГЭС являлась второй после Киевской ступенью каскада и была запущена через год после моего рождения, так что мы с ней являлись почти ровесницами. Во время строительства плотины было затоплено множество плодородных земель вдоль Днепра, население переселено на другие земли, а Каневское водохранилище стало одним из шести крупнейших на Днепре. Шлюз выравнивал разницу уровней воды в водохранилище и нижней части реки, круглосуточно пропуская вереницу гружённых песком, лесом и даже арбузами барж, в сторону Тарасовой горы проходили многопалубные белоснежные лайнеры с туристами, а между городами бегали пассажирские «Метеоры» и «Ракеты».

Путешествие с освежающими брызгами на открытой палубе «Метеора» вдоль живописных берегов Днепра наполнило сердце предчувствием чего-то романтического и прекрасного. Через четыре часа мы сошли на маленькой левобережной речной станции недалеко от Канева. С крутого песчаного склона открывался дивный вид на простор широкой равнинной реки, спокойно переносившей свои воды с севера на юг Украины с незапамятных времён. Я любила Днепр. Любила так сильно, как может любить человек, родившийся на его берегах и с первых дней впитавший его спокойный и сильный характер. Он являлся для меня такой же неотъемлемой частью жизни, как солнце, дождь и древние холмы вдоль его берегов. Он был на этой земле до меня, был со мной и останется после. Моя жизнь – всего лишь миг в его сине-седой биографии.

Среди светлых сосен крутого песчаного берега Алексей установил палатку и развёл костёр, а я тем временем нарвала для чая листьев земляники, малины и ароматных веточек чабреца. Россыпью алели бусинки земляники, а на колючих кустах висела тёмно-красная дикая малина. Закончив с обустройством лагеря, Алексей повесил на толстую ветку над огнём казанок с водой и решил отправиться на рыбалку. Привязав крючок к леске, он при помощи сосновой ветки соорудил что-то наподобие удочки, под ближайшим кустом складным ножиком выкопал в песке ямку и начал высматривать червей. Похоже, что стать ужином для рыбы в планы червей не входило (во всяком случае, не в этот раз). Провозившись часа два, Алексей вытащил половину случайного скитальца, да и то такого тощего, что пришлось выбросить. Не отчаиваясь, он прицепил на крючок мякиш хлеба и забросил удочку в воду. Сверкающее в закатных лучах зеркало реки дышало покоем. Умиротворённая рыба становиться нашим ужином тоже не хотела (во всяком случае, не в этот раз). Порой мне казалось, что первобытный дух охотника периодически просыпается в Алексее, побуждая совершать городского домашнего мальчика странные поступки. Конечно, он очень стремился поймать эту рыбу, и не столько для ухи, столько для того, чтобы в моих глазах выглядеть настоящим мужчиной, и я тоже этого хотела, но ещё и потому, что нуждалась в подтверждении правильности своего выбора.

В закатных сумерках активизировались дремавшие в жару комары. Пискляво жужжащие чёрные полчища роились над нами, беспощадно жаля сквозь брюки и рубашку. Они забирались в волосы, лезли в уши и в нос, а я даже умудрилась прожевать парочку. Ночью в лесу оказалось раздражительно, и даже элементарный поход к ближайшим кустам в туалет превращался для моей оголённой попы в настоящую пытку. В попытке защититься от назойливых кровососущих мы бросили в костёр несколько веток с сырой хвоей, надеясь укрыться в дымовой завесе, но вскоре у меня начались рези в глазах и полились слёзы. Прокоптев, словно днепровские лещи, мы не выдержали и забрались в палатку, но даже там нас преследовал высокочастотный писк, а двукрылые твари так и норовили добраться до моих рук и лица. Как мы ни старались укрыться – было уже не до романтики: оказавшиеся под днищем палатки шишки постоянно вдавливались в спину и бока, а от земли тянуло холодом даже через сложенный вдвое спальник.

На следующий день рыба опять не захотела идти на контакт. Подбодрив Алексея, а заодно и себя тем, что это просто не рыбное место, я решила искупаться. Раскалённым диском в зените застыло августовское солнце, и казалось, что всё живое погрузилось в полуденный сон. Оглядевшись вокруг, я сняла купальник и нагишом побежала в воду. Песок кусал пятки, и, едва добравшись до живительной прохлады, я тут же нырнула. Проплыв немного под водой, почувствовала резкий перепад температуры. Холод сковывал тело. Течение усилилось. Чем это грозит, я хорошо знала. «Ну вот!» – только и подумала я и, не теряя драгоценных секунд, начала плавно выруливать по направлению течения в сторону берега. Страха не было, лишь голос внутри повторял: «Вперёд!» Стараясь дышать, как научил меня тато, я синхронно работала руками и ногами, разрезая ладонями толщу воды. В какой-то момент поняла, что не чувствую ног. Предположив, что это судорога и надо срочно лечь на спину, я не могла решиться потерять из виду жёлтую спасительную полосу. Волевым усилием я перевернулась. Взгляд тут же провалился в бездонное небо без единого облачка, за которое можно было хотя бы мысленно ухватиться. Голова лежала на воде, тело немного расслабилось, руки гребли в направлении берега, вот только где он – оставалось догадываться. Вскоре вода вновь потеплела, и, нащупав дно, я остановилась. Купальник и Алексей всё так же беззаботно загорали на берегу, но теперь уже метрах в тридцати от меня, а спокойная ещё несколько минут река клокотала бушующими водоворотами. Похоже, заработал шлюз на ГЭС. В детстве я часто наблюдала, как меняются скорость и характер течения реки, когда включались турбины и большой массив воды подавался или спускался из шлюзовой камеры. В такие моменты взрослые старались загнать ребятишек на берег, да и сами не особо стремились устраивать заплывы на глубину. Убедившись, что водовороты далеко, я вновь легла на спину, расслабила напряжённые плечи и, закрыв глаза, мерно покачивалась на шелестящих волнах.

К вечеру запасы еды закончились, на пустой крючок «глупая» рыба не ловилась, и, кое-как скоротав ночь на чае и ягодах, рано утром мы сели на «Ракету» и отправились в Канев, ко мне домой – за едой и медикаментами. После двух бурных ночёвок на земле я сильно простыла, а может, подхватила какую-то инфекцию от цветущей воды. Позывы писать участились, причиняя острую боль.

Родители были на работе, и, достав из аптечки горку медикаментов, мы с Алексеем принялись их изучать. В детстве меня лечили преимущественно народными средствами, согревая, растирая и отпаивая травами, поэтому, кроме цитрамона, ничем другим я не пользовалась, а если и приходилось что-то принимать, то лишь то, что давала мама. На одной из упаковок с названием «Цистон» я увидела слово, похожее на «урологический». По смыслу немного подходило, но что за странные тёмные таблетки у меня на ладони, я не понимала. Резкая боль внизу живота заставила всё это проглотить даже без воды, усилив по совету Алексея двумя таблетками антибиотика. Не знаю, что из этого помогло, но часа через два стало немного легче. Оставаться на ночь и знакомиться с моими родителями Алексей не захотел, даже несмотря на то, что в моём состоянии отходить далеко от унитаза было всё ещё проблематично. Возможно, ему было неловко из-за того, что я простыла, а может, просто не был готов принять на себя роль моего парня в глазах родителей. Отыскав в очередной раз для себя оправдание его поступку, я вновь уступила, пожертвовав на этот раз уже своим здоровьем. Мы пообедали маминым жарким с мясом, я открыла трёхлитровую банку домашнего томатного сока, который у родителей получался невероятно вкусным, и, собрав бутерброды в дорогу, мы извинились в записке за съеденную еду и поспешили на последнюю «Ракету» в Киев.

Осень пролетела бы незаметно, если бы не одно обстоятельство: неожиданно Алексей исчез. Без предупреждения, без какой-либо весточки он словно растворился или перенёсся в параллельный мир. Несколько раз я спрашивала у Игоря, но он тоже ничего не знал. Я сильно беспокоилась. Прождав в неведенье неделю, я не выдержала и вечером после работы поехала к Азе Степановне в Дом творчества юных, где она руководила детским кружком.

– Алексей сейчас в Одессе, – понимая пикантность ситуации, вкрадчиво сказала она.

– Как в Одессе? В какой Одессе? – обескураженно переспросила я.

– Два дня назад он позвонил мне и сказал, что находится в Одессе на Дерибасовской. Попросил выслать деньги на обратный билет. Но ты не волнуйся, он скоро приедет, – похлопав меня по руке, утешила она.

От этого известия легче не стало. Ясно было одно: ничего плохого с ним не произошло, и он скоро приедет.

Через день, как ни в чём не бывало, Алексей с розой в руке появился на пороге ЛККЗ. С трудом досидев до конца рабочего дня, я быстро оделась и, не говоря ни слова, вышла на улицу. В ответ на прямой вопрос он лишь пожал плечами и посмотрел на меня своими бархатными глазами. Объяснить, зачем поехал в Одессу, он никак не мог, как не мог и вспомнить, каким образом обнаружил себя на Дерибасовской улице, словно вместо него был мешок с песком, который кто-то взял и погрузил сперва в поезд, а затем выбросил посередине улицы. Но больше всего поразило, что о своих планах он никому ничего не сказал. Произошедшее показалось мне настолько нелепым, что никаким образом не вписывалось в моё понимание допустимого, и, не найдя разумного объяснения, я постаралась обо всём поскорее забыть. Зажмурив глаза, решила, что, если я не вижу проблему, значит, и она меня тоже, а следовательно, её не существует.

Приближался 1991 год. Новогодние праздники тётя Женя решила встречать у родственников, Игорь с Таней уединились в квартире на Сырце, а мы с Алексеем остались в доме. Это была наша первая годовщина, и хотелось побыть наедине. Я вдруг поняла, как сильно к нему привязалась. Это было какое-то наваждение: я просто не могла без него жить. Незримым магнитом нас тянуло друг к другу, словно наши души и тела кто-то смазал клеем и мы оказались сцеплены навеки. Нас объединяли схожий взгляд на мир, общие интересы и, конечно же, хороший секс. Моя зависимость от Алексея разрослась настолько, что, ослепив разум и поработив тело, угрожала стать фатальной. Я жила только им и готова была на всё, лишь бы он был со мной. Он по-прежнему нигде не работал и не собирался. Мама каждый день приносила сыночку кастрюльки с супом и кашкой, отец привозил с огорода овощи и фрукты, а сестра нередко давала брату деньги. Я понимала, что Алексей не принц из моих детских грёз, но он стал для меня чем-то незаменимым. Я пребывала словно в дурмане, в каком-то липком тумане, который обволакивал моё сердце, мой разум и мою волю. Ничего странного в наших отношениях я не замечала, а на все попытки тёти Жени и родителей меня образумить реагировала, словно разъярённая волчица, отстаивающая свою территорию и право собственного выбора.

В феврале у меня задержались месячные. Обеспокоенная, я поехала на работу к Азе Степановне в надежде на поддержку. Я сильно переживала и хотела хотя бы с кем-нибудь об этом поговорить, хотя доверительно-откровенных разговоров у нас с ней никогда не было. Алексей по-прежнему делился с мамой подробностями наших интимных отношений, о моих чувствах к её сыну она знала и, как взрослая женщина, понимала, что у молодых людей рано или поздно нечто подобное случается. К тому же тётя Женя как-то рассказывала, что у Азы Степановны якобы есть какие-то экстрасенсорные способности, передавшиеся ей от бабки по цыганской линии, но я в это никогда не вникала, хотя в данной ситуации очень хотела, чтобы это было именно так. Никаких других признаков у меня не было, но я понимала, что возникшую проблему надо как-то решать, причём срочно. Выслушав меня, Аза Степановна перекрестилась и со словами «Господи, прости!» положила руку на мой живот. Через несколько минут тепло сконцентрировалось в низу живота и волной разлилось по моему телу. Утром пошли месячные. Вероятнее всего, произошедшее оказалось обычным совпадением, но тема экстрасенсорики была тогда на пике популярности, каждый второй рассказывал о своих необычных способностях, а другая половина населения хвасталась «чудесным излечением» хромых, кривых и даже онкобольных, а ещё – превращением алкоголиков в трезвенников, гуляющих мужей в верных, а сварливых жён в ласковых и нежных. По вечерам улицы городов пустели и население СССР, уставившись в телевизор, погружалось в сверхъестественные «установки на исцеление» Анатолия Кашпировского, следило за магическими пассами рук Аллана Чумака и пило «заряженную» им через экран воду. Центральное телевидение страны транслировало таинственные сеансы экстрасенсов, способствуя массовой истерии среди населения, привыкшего безоговорочно верить всему тому, что говорили средства массовой информации. Большинство действительно верили – верили по-настоящему, как только могут верить изголодавшиеся по альтернативной информации люди, десятилетия удерживаемые за железным занавесом в ежовых рукавицах советской пропаганды и неожиданно узнавшие, что существует другая реальность. Тысячными тиражами расходились газеты с фотографиями инопланетян и летающих тарелок, печатались интервью с «украденными» для опытов землянами и чудесным образом возвращёнными в добром здравии обратно. На телеэкранах бились в конвульсиях «заколдованные» экстрасенсами люди, без обезболивания «проводились» сложные хирургические операции, «излечивались» неизлечимые болезни. Внезапно проросшие группы обезумевших религиозных фанатиков в оранжевых и белых одеждах пели свои мантры в подземных переходах, бойко по ходу торгуя сопутствующей литературой, а возле кафе гроздьями висли хиппи и бичи. Сообщения о бандитских разборках и нападениях рэкетиров на предпринимателей дополняли эту новую реальность, так непохожую на ту взрослую жизнь, которую я видела в детстве и к которой когда-то стремилась. Я не понимала и не принимала окружающую меня действительность, и мне казалось, что всё это временно, что вот-вот закончится и надо только переждать, и ещё чуть-чуть продержаться. И я держалась – держалась за Алексея. Это был мой спасательный круг в бурлящем водовороте хаоса.