Когда наступит тьма

Когда наступит тьма
Жауме Кабре

Большой роман
Один воспитанник сиротского приюта вырастает и мстит всем, кто его бросил. Одного изощренного вора крадет картина, которую он украл. Одна книга смотрит с полки на то, как один будущий нобелевский лауреат сходит с ума в день своего долгожданного триумфа. Один писатель сочиняет роман и грозит издателю покончить с собой, если книгу не напечатают. Один бывший солдат, уже совершенно лишившись рассудка, все не может забыть проигранную битву и гибель товарищей на поле боя….

Жауме Кабре (р. 1947) – крупнейшая звезда каталонской литературы; его книги переведены на десятки языков, их тиражи превышают миллион экземпляров, а его эпохальный роман «Я исповедуюсь» был удостоен многочисленных премий. «Когда наступит тьма» – ослепительный калейдоскоп, в котором перемешиваются и переплетаются истории бессердечия, глупости, гнева, алчности, недоразумений, недопонимания, страшных и смешных человеческих душ, людей во власти обстоятельств и страстей. Здесь у всех руки в крови, убивает каждый – нечаянно или нарочно, по зову души, по долгу службы или якобы по необходимости, в действительности или в грезах, – и едва ли найдется хотя бы одна абсолютно невинная жертва. Когда наступит тьма, виновны окажутся все.

Жауме Кабре

Когда наступит тьма

Маргарите

Мертвецов я уважаю; даже когда они еще живы.

    Эммануил Роидис

Не так уж это трудно, умирать.

    Манфред

Клянусь, это был несчастный случай.

    Популярное высказывание неизвестного автора

Jaume Cabrе

QUAN ARRIBA LA PENOMBRA

Copyright © Jaume Cabrе, 2017

All rights reserved

Перевод с каталанского Александры Гребенниковой

В оформлении переплета и суперобложки использована картина Жана-Франсуа Милле «Смерть и дровосек» (1859).

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

© А. С. Гребенникова, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022 Издательство Иностранка®

Мужчины не плачут

1

– Папа, не бросай меня одного.

– Ты не один. Смотри, смотри. Видишь, сколько детей во дворе?

– Я хочу домой.

– Домой нельзя.

– Тогда останься тут со мной.

– Не говори глупостей!

– Папа…

– Ох, ну не плачь же, сука.

– А как же мама?

– Я же сказал тебе, не реви! Запомни навсегда: мужчины не плачут.

– Папа…

– Я в воскресенье приду тебя навестить, хорошо?

– Папа…

– Плакса. Ну, поцелуй меня. Давай же, поцелуй меня, паскуда! Что, не хочешь? Тогда в воскресенье не приду. Сам виноват. И слушайся старших, понял? Чтоб мне не жаловались на твое поведение.

Новые, незнакомые, угрожающие тени; таинственные шорохи и звуки, каких он никогда не слышал по ночам. Кашель незнакомых детей. Широко раскрыв глаза, новичок решил не засыпать, чтобы никакое чудовище, затаившееся во мраке, не застало его врасплох. Пристально глядя во тьму, он завидовал тихому храпу, раздававшемуся неподалеку. И думал, что ночь будет томительно долгой. А главное, зачем же папа… Как же… Пока тени не смешались и он не решился наконец сказать, мама… Мама, что с тобой случилось?

Что за вой! Ужас нового дня застал его врасплох. Он понял, что хоть и боялся, а задремал, так и не сумев защититься от чудовищ. А теперь злобный голос орал ему: «Эй, ты, да, ты, я тебе говорю, ты чего, возомнил себя принцем из третьей палаты? Вставай, пошевеливайся!» Наскоро разгладив простыни, дети молча спешили куда-то с полотенцами и зубными щетками, которых у него не было, и почему же папа не захотел, чтобы я, ведь можно было дома, правда… Да? Эй-ты еще не знал, где туалет. Просто сел на кровать и заплакал. И тут отвратительная рожа орущего надзирателя наклонилась к нему, оказавшись возле самого его носа, и так зверски на него рявкнула, что он в ужасе опрокинулся на постель. Это было жуткое лицо, краснощекое, с выступающими скулами. А от воплей становилось еще страшнее. Потом я узнал, что горлодера зовут Энрик, но он всех заставлял его звать Энрикус. Щеки у него были малиновые, голос резкий и противный, а обязанности состояли в том, чтобы будить ребят, следить за тем, чтобы на переменах никто не прыгал через острый частокол и не напоролся на него, как оливки нанизывают на палочки для мартини, – поди, слыхали, что это такое, а? Еще он чинил громоздкие стиральные машины и обслуживал котлы отопления. Стриг мальчишек налысо. Лапал нас в душе. И скорее всего, заведовал чем-то еще: мы постоянно видели, как он шастает туда и сюда, следя, чтобы ничего от него не ускользнуло. Были там и поварихи, и крестьянин, копавшийся в огороде на задворках. И монахини, молчаливо пролетавшие мимо по коридорам в головных уборах, похожих на крылья чаек, и учившие нас всякой ненужной ерунде, все, кроме сестры Матильды: она единственная смотрела нам прямо в глаза и иногда трепала по щеке, чтобы ты улыбнулся. И учила неграмотных читать. Над ними начальствовала настоятельница с на редкость злобным взглядом. Томас уверял, что именно такие глаза у дьявола.

– А к тебе почему никогда и никто не приходит?

– Не твое дело. Понял?

И больше у меня никто об этом никогда не спрашивал. Мамочка, папа меня не навещает.

– Томас.

– Чего тебе.

– Ты в этом уверен?

– В чем?

– В том, что у настоятельницы взгляд точь-в-точь такой же, как у дьявола.

Триста ребят в главном корпусе. Тридцать мальчишек в третьей палате. Трое друзей: Тони, Тон и Томас; он к ним примкнул. И не решался ни у кого спросить, почему именно мой отец никогда меня не навещает? Ведь он же мог бы меня навестить? У кого это можно узнать? И почему нельзя пожаловаться настоятельнице, что Энрикус пристает ко мне, когда мы в душе?

– Она тебя прямиком пошлет ко всем чертям.