Небо и Твердь. Новая кровь. Часть 1

– Как хочешь. Я не стану сама ему говорить. Веришь мне? Если не хочешь, чтобы он знал, то и я ничего не скажу.

– Верю, – искренне проговорил Анэйэ. – Не говори ему. Пожалуйста. И никому.

Случай с дверью был… воистину самым кошмарным за всю его жизнь. И он предпочитал о нём не вспоминать.

– А что до твоих успехов в изучении истории? – подняла айэ Алийерэ менее щекотливую тему. Холодный свет резко очерчивал её тонкие черты лица, превращая глаза в чёрные провалы. – И твои глупые вопросы, которыми ты успел замучить всех наставников?

Анэйэ широко улыбнулся.

– Не я их мучаю, а они меня. Они не дают ответов на мои вопросы, хотя в том и суть наставника – отвечать, когда спрашивают. А моя задача – искать ответы. Вот ты, айэ Алийерэ, ты-то всегда отвечаешь на все мои вопросы.

– Да? – чёрные губы старшей ученицы слабо изогнулись в подобии улыбки. – По-моему, мне достаточно часто приходится напоминать тебе, что ты слишком увлекаешься в своих поисках истины, которой, быть может, и вовсе не существует.

– И всё же ты меня одёргиваешь, желая мне добра, а наставники – потому что они не соображают ничего и по природе своей гнусные создания, – Анэйэ вспомнил про Эррамуэ и ещё шире улыбнулся. – Спрашивай построже с Эррамуэ, когда придёт время. Он меня сегодня разозлил.

– Разозлил? – подняла брови айэ Алийерэ. – Чем же он посмел тебя разозлить?

– Я для него делал сегодня кое-что. Меня это утомило.

Вообще-то это был жест доброй воли Анэйэ, – ведь он сам предложил другу помощь для Эламоно. Однако потом Эррамуэ слишком резко отвечал своему господину. «Не говори о том, о чём не знаешь и чего не видел, мой царственный брат», – сказал он, и это не были речи риндо. Анэйэ успел пожалеть о том, что сначала попытался заступиться за друга перед айэ. Наверное, Эррамуэ снова забыл, что, пусть он и старше Анэйэ, однако не его отец – Властелин Небес. Пусть отдувается за надменность перед Алийерэ. Подумав о своём сокрытом возмездии, Анэйэ почувствовал себя хорошо.

– А об отце не волнуйся, милая айэ, – спокойно и важно сказал мальчик. – Я готов произвести на него впечатление.

Его клонило в сон – от внутреннего волнения, скрываемого так тщательно, как не каждая девица скрывает от подруг имя избранника. Он лёг спать рано, ещё когда ночь царила в Небесах, и во сне сражался с Создателем и побеждал.

Глава 2. Речная Твердь. В терем, затерянный среди сосен, ходит кошмар

Жизнь невероятно тяжела, когда никто из взрослых не желает тебя понимать.

Отец, всегда в добром расположении духа, всегда улыбающийся, всегда готовый помочь с тренировкой и в разборках с младшей сестрой, стоило признаться ему, сказать правду – начал смеяться, тряся объёмным животом под суконной домашней рубахой, и с отвратительною насмешкой, не по-отцовски, приговаривать: «Когда это мой мальчик успел заделаться в сказители? В княжеском замке ты бы обязательно пригодился со своим мастерством сплетать небылицы! Разве небопочитатели не к нам заходят утречком на каждое полнолуние, ограждая дом как раз от таких гостей?»

О матери и говорить нечего. Стейя Ринетта, отстранённая, прохладная и надменная, как звёздный купол, никогда особо и не интересовалась делами сына. Ей он даже не пробовал рассказать. Отцу пытался довериться – но отец сам первый спрашивал: «Почему у моего мальчика такие гигантские чёрные омуты под глазами? Всю ночь чертей ловил сачками?» А потом смеялся, не верил. Если уж отец не мог ему поверить, то мать не стала бы даже выслушивать до конца.

Младшая сестрица Ольтена была неугомонной пятилеткой. То время, что она не проводила в глупых играх с дочерями богатых вельмож округи, Ольтена отдавала лишь одному занятию: порче братовой жизни. Он был бы не прочь поболтать с ней по душам, вот только она на это вряд ли была способна. Если Ольтена сидела больше пяти минут, не разорвав ни одной книги и не испоганив ни одного платья (платьев у неё было много и все, несомненно, высшего качества), ей становилось очень плохо, и она торопилась удовлетворить свои естественные потребности.

Иными словами, он был одинок в своём горе, и не было ни одной души на свете, способной принять его и утешить – или хотя бы желающей.

Обо всём этом думал, ковыряя серебряной вилкой недоеденную оленинку, Сарер от роду стайе Алвемандских, сын и наследник владык Соснового Края, будущий правитель одного из трёх великих Речных стайений, а также просто угрюмый десятилетка в богатом кафтане.

Обыкновенно вся семья ела вместе и в неформальной обстановке. Но сегодня на вечер у отца был запланирован пир со зваными гостями – дворянами и богатыми купцами Края. Так что Неист Алвемандский с утра был очень занят – подготовкой, вероятно, – домой заявляясь только по делу. Стейя Ринетта с дочерью Ольтеной обедали у себя в женском теремке, а Сареру пришлось есть в одиночестве. Ну да он был и рад. Присутствия рядом с собой тех, с кем непременно пришлось бы взаимодействовать так или иначе, он бы сейчас не вынес.

– Шестайе желает чего-то ещё? – учтиво спросил, просунув голову в дверной проём, Мирлас, слуга и наставник Сарера. Всем взрослым мальчикам из благородных семей полагается иметь такого шута, который делает вид, будто очень нужен и полезен, а по факту не делает вообще ничего.

– Нет, не желает. Будьте так добры, прекратите называть меня «шестайе», – сказал Сарер, бросив на Мирласа косой взгляд. Если бы здесь была мать, она бы, качнув обручами на длинной тонкой руке, произнесла раздражённо: «Ты опять огрызаешься».

«Да, огрызаюсь, – со злобой подумал Сарер. – И ничего этот идиот мне не сделает».

Физиономия наставника с отвратительно узким взглядом маленьких глазок расплылась в улыбке.

– Извиняюсь, если чем-то не угодил шестайе. Просто Вы изволили говорить столь капризным тоном, когда среди бела дня не более часа назад приказали одеть вас в парадный костюм. Ваш покорный слуга не смог Вам угодить, даже не заслужил благодарных слов в свою сторону. Теперь же я из опаски расстроить шестайе решил уточнить, не надобно ли Вам чего ещё…

– Я же сказал: хватит меня так называть! – перебил Мирласа Сарер, сжав вилку в ладони, и отвернул голову от двери. Но он даже спиной почувствовал, как дурацкая улыбка наставника стала ещё шире.

– Как Вам будет угодно. Вы желаете, чтобы я обращался к Вам, как к князю Рек и Морей? Или к царю Камней и Гор?

– Уходи и дай поесть, – Сарер с силой вонзил вилку в бурое мясо. Наслаждаясь тем, что успешно вывел из себя юного своего господина, Мирлас помолчал несколько мгновений, а потом сказал напоследок:

– Как Вам будет угодно, ваше Небесное сиятельство.

И исполнил приказ, судя по удаляющемуся старческому шарканью и скрипу затворившейся двери.

Сарер с трудом оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на окно. Злоба, вскипевшая в нём, медленно остывала. Слишком медленно.

За окном неторопливо спускалось к земле плавными умиротворёнными движеньями благословение Небесное – снежок.

Отвлекая себя от обиды на Мирласа и весь мир, Сарер около пяти минут наблюдал за тем, как белоснежные точки липнут к стеклу и тают. В углу комнаты трещали поленья. Очаг дымил вовсю несмотря на то, что был день. Деревянные стены поскрипывали вокруг, с опаской глядя на заключённый в каменную ловушку костёр, как будто боялись того, что огонь может перекинуться на них. Дух просмоленной сосны наполнял всё в комнате, даже пищу. Запах смоляка почитался за чудесное благовоние в Крае Сосновом, так что им дышали все очаги знатных господ на много вёрст кругом.

День этот был отвратителен. Но, о Небеса, лишь бы он длился как можно дольше.

Крепко держась за ворот своего богато расшитого кафтанчика, как утопающий держится за соломинку, Сарер встал из-за стола и оставил оленину недоеденной. Мысль о том, что скоро минует полдень, заставила его почувствовать прилив тошноты. Страх, какой чувствует загнанное в угол животное, не первую уже минуту осознающее, что счастливого исхода не будет, – такой страх качнул в нём распростёртыми чёрными крылами. Сарер никогда не умел как следует бороться с этим отвратительным чувством беспомощности. Он потеребил себя за воротник, глядя на стол. Вид недоеденного блюда привёл его в уныние, страх превратил уныние в серую тоску. Ещё раз посмотрев на окно, Сарер обнаружил, что белые мотыльки-снежинки слегка ускорили свой танец.

На улице не было тихо – кричали дворовые ребятишки, лаяли псы, женский голос тянул верхние ноты распевной народной мелодии. Но из окна ничего этого не было видно, только снежинки кружились на фоне чёрных сосен, и потому казалось, что всё это веселье, песни и игры, и лай собак, и жизнь – всё это где-то очень далеко. Здесь, в пропахшем деревом, смолой и дымом Алвемандском теремке, кроме Сарера, будто и не было никого.

Никого…

Нет, пошла высоко в Небеса эта оленина, оставаться больше тут нельзя. Он отлично знал, что произойдёт, если долго находиться в одной и той же комнате. Да, был день, снежный пасмурный день в глухой сосновой чаще – но день, это самое главное. Днём ничего с ним не случится… И всё же, всё же рисковать не стоит. Надо срочно куда-то пойти – желательно, чтобы с кем-то пересечься. Говорить с людьми ой как не хочется, но достаточно просто увидеть хоть кого-то, даже этого бездельника Мирласа.

Развернувшись, Сарер быстрыми шагами подошёл к тёмной деревянной двери, украшенной резными рисунками каких-то птиц и растений. Когда он отворил дверь и уже почти вышел в коридор, в спину ему беззвучно ухнуло чьё-то ледяное дыхание – вдоль хребта пробежали мурашки, затылок онемел на мгновение. Он резко захлопнул за собой дверь с такой силой, что она скрипнула высоким голосом, жалуясь на плохое обращение. Внезапный холодок этот, исчезнувший так же резко, как и появился, дал знать Сареру, что он действительно долго засиделся за той олениной. Если бы сейчас была ночь… вместо холодка бы пришло кое-что другое.

Сарер шёл к женской половине терема. Он шагал, высоко задрав голову и широко переставляя ноги, как маленький солдатик на выступлении. Наверное, очень много шумел. За недлинным коридором начиналась зала – самое большое помещение на втором этаже, хотя из-за деревянных бревенчатых стен и декора в виде длинноногих столиков с лубяными фигурками животных комната эта будто уменьшалась вдвое и выглядела не как часть резиденции знатного стайе, а как внутренность теремка из волшебной сказки. В эту же залу снизу вела витая лестница, перила которой были украшены оскаленными рысьими головами. Пролетая мимо лестницы, Сарер мельком посмотрел вниз и встретился взглядом с поднимающимся Мирласом, в руках у которого была стопка книг.

– Шестайе намеревается потревожить свою маменьку? – протянул наставник с таким лицом, как будто застиг мальчика за свершением какого-то преступления.

Сарер не ответил ему. Книги в руках означали то, что сейчас у старого прохвоста настроение надоедать с наукой и чтением. Не желая портить день очередным лишним разговором ещё больше, Сарер бесстрастно продолжил свой путь к женской половине. Обитель стайе Алвемандских была достаточно скромной по размерам относительно дворца Тширекских стайе из Дубравы или, о Небеса, Святуманского замка Йотенсу, и народу здесь водилось в разы меньше, как и всяческих непреложных правил. Ходить на женскую половину не возбранялось, тем более, если хотелось навестить сестру.

Удача оставила Сарера. Шёл-то он к сестре, но из трапезной навстречу ему шагнула изящная высокая тень, звякнув при появлении серебряными обручами на белых тонких запястьях.

– Сарер? – слегка удивлённо спросила мать. – Что ты тут делаешь? Разве ты не должен был уже давно заниматься с наставником в библиотеке?

– Матушка, я как раз закончил завтракать и собирался…

– Не ври мне, Сарер. Невозможно так долго завтракать. На дворе уже день. Почему ты всё ещё не с наставником над книгами?

– Я хотел зайти к…

– Твоей сестре? Ольтена занята, я дала ей работу. Она уже давно делает дело, а ты почему всё ещё прохлаждаешься, Сарер? Думаешь, книги сами себя прочтут? – когда стейя Ринетта отчитывала сына, её глаза оставались бесстрастными и холодными. С такими глазами она могла бы делать выговор крестьянскому мальчишке. – Если ты считаешь, что твои уловки помогут тебе избежать занятий, ты жестоко ошибаешься.

– Да, матушка, – процедил Сарер сквозь зубы. – Я не стану избегать занятий и уклоняться от выполнения своих обязанностей. Просто хочу зайти к Ольтене. Ненадолго. На пару минут.