Ничто ему не ответило.
Он засунул руку под подушку и сжал пальцами корешок сокрытой там от посторонних глаз книги.
– Небо, будь к нам милосердно, – проговорил Сарер и накрылся одеялом с головой. Он знал, что эта фраза не спасёт его, потому что она никогда не спасала.
Подушка медленно нагревалась. Мальчик не видел в темноте под одеялом, но он знал, что на его подушке изображён сосновый лес – частокол стволов и косые солнечные лучи. Несмотря на всё, картина эта всегда грела ему душу. Странно, ведь, наверное, он должен был ненавидеть её. Одной рукой вцепившись в книжку, другой – медленно поглаживая старую жестковатую подушку, он засыпал с обречённостью в сердце, как засыпает человек, знающий, что завтра утром его ждёт казнь.
Только она ждала не утром.
Прошло около получаса. Холодок змеился у ножек кровати, откуда-то проникнув. Сквозь усталость, дрёму и равнодушное принятие собственной судьбы мальчик почувствовал сначала ногами, затем – поясницей, спиной, шеей и, наконец, головой эту прохладу. Ни одеяло, ни подушка, ни священная книга Неба и Тверди не остановила её, не могла задержать ни на миг прибытие змея. А кафтан – задержал. Сарер провалился в сон, наполовину осознавая это, и с облегчением обнаруживал, что голоса не звучат в его голове, никто не зовёт его чужим именем, в благословенной тьме зеркального мира не горят из мрака чьи-то зелёные узкие глаза. Отвернувшись от своих чувств, от себя самого и от чужого холода, он, как выгибающийся перед игрой кот, извернулся клубочком в дальнем уголке собственного сознания и все силы направил на то, чтобы забыться, забыть всё на Свете и – заснуть. Чтобы следующий день настал поскорее.
…
Он открыл глаза и сел на кровати. Это был не следующий день, это была ночь – всё та же ночь. Он знал, что находится во сне, что по-настоящему он сейчас спит, но ни вернуться обратно в неосознанность, ни просто лечь и не двигаться, дожидаясь прибытия рассвета, было невозможно. Он мог только сидеть или встать.
Зато теперь Сарер своими глазами видел холодок, что пробирался в его комнату из окна – бледно-зелёная матовая дымка текла плавно, медленно. Она окутывала его кровать плотным туманом, но глянуть вниз и посмотреть на неё мальчик не мог – только догадывался, что она там есть. Вся остальная комната утопала во тьме. Гигантским усилием Сарер дёрнул руку наверх и схватил сам себя за воротник. Кафтан на месте, он по-прежнему в своей одежде.
Похоже, сейчас это помогает. Время шло, но никто всё не появлялся.
Сарер сидел на кровати, глядя в глубину комнаты, долго-долго. Будь этот мир реальным, то прошло бы два часа. Иногда, уставая, чувствуя, как ослабевает страх, он оглядывался назад, на криво лежащую у изголовья подушку. Бледно-зелёная дымка источала мягкий ядовитый свет, и рисунок на подушке – сосновый лес – можно было разглядеть без проблем. Сарер глядел на него минут пять, вдыхая грудью родное тепло. Он даже почти почувствовал аромат тайги.
Что-то шелестнуло в дальнем углу, у шкафа, и Сарер резко повернул голову в ту сторону.
Шершаво касаясь стены боками, узкое длинное тело появилось между дверью и шкафом и медленно поползло к кровати.
Два огромных ярко-зелёных глаза навыкате смотрели в лицо мальчику без выражения, без ненависти и без злобы. Раздвоенный язык появлялся и исчезал у кончика пасти. Чешуйки на слабом дымчатом свету мерцали тысячью салатовых отблесков. Тело гигантского змея медленно струилось из щели у шкафа, оно, подобно миражу, менялось постоянно – то становилось широким и толстым, и тогда казалось, будто чешуйчатая кожа трещит по швам, то уменьшалось до размеров ужика. Гигантские кольца накладывались друг на друга и перекатывались сами через себя, а голова змея оставалась на одном месте – глаза, почти достигнув кровати, блестели совсем близко, совсем близко.
Сареру захотелось разрыдаться, как маленькому ребёнку. Он знал, что сейчас уже может двигаться, но не имел сил и пошевелиться – от простого отчаяния.
Он же так старался весь день. Он не снимал парадной одежды, потому что знал, что она пугает змея. Он не оставался надолго один в комнате, чтобы не позволить змею заранее забраться в его голову. Он почти заснул на пиру, в кругу людей, где змей бы не тронул его. Почему они встретились снова? Почему каждой ночью повторяется одно и то же – как бы он ни молился, как бы ни просил…
Почему Небеса так равнодушны?
Зелёные глаза не приближались и не отдалялись. Змеиное тело прекратило увеличиваться и теперь беспорядочно клубилось во мраке у шкафа. Тело было ужасающе большим, мысль о том, какую часть комнаты оно занимает, приносила с собой болезненный страх. Сарер старался не смотреть туда, но оторвать взгляда от пронзительной зелени глаз кошмарного своего сна он не мог.
– Как же ты мне надоел! – проскулил мальчик, его голос прозвучал тонко и глухо. – Уходи…
Глаза медленно расширились вниз и вверх, исходящий от них свет опрокинул на одеяло длинные зелёные тени. Тоскливый ужас уколол Сарера куда-то под сердце, он вскрикнул и подскочил, врезавшись спиной в высокую спинку кровати. Змей положил голову, которая тоже вдруг стала высокой, как у барана, на дальний угол одеяла, ножки кровати жалобно скрипнули. Сарер кубарем скатился на пол и, пригибаясь вниз, как бешеный пёс, в два прыжка оказался у окна и распахнул ставни. Зимняя ночь была безмятежна.
Не думая ни секунды, Сарер выскочил из окна, навстречу темноте, морозной ночи и сосновому лесу. Пухлый сугроб смягчил падение, он не ощутил боли, приземлившись в снег клубочком, только холод резанул его по ногам и рукам, как острой сталью. Дрожа и спотыкаясь, он покарабкался в сторону тайги, проваливаясь по колено, совершенно не чувствуя на себе тепла одежды. Слёзы замерзали у уголков его глаз. Он уже прекратил чувствовать ток крови в своих пальцах, когда решил остановиться и посмотреть назад. Мальчик увидел за несколькими десятками аршинов свой родной терем; из окна под крышей, где располагалась его комната, медленно вытекала в снег, – туда, куда он приземлился минуту назад, – длинная тёмная лента, поблескивая зелёными малахитами глаз.
Сарер развернулся и бросился бежать дальше.
Он падал, вставал, опять падал, замерзая, прижимался к деревьям, ломал тонкие кусты, оставлял на них клочки своего чудесного нового кафтана и штанов, не особо за это переживая. Всё его существо желало лишь одного – сбежать, спрятаться, укрыться от погони; как северный олень, отбившийся от стада, старый и голодный, хромая, мчится по тундре от неспешно рысящих за ним по пятам волков, зная, что как бы он ни нёсся сейчас, выжимая из себя последние силы, хищники нагонят его – рано или поздно, но это было неизбежно, – так же и для Сарера конец был неизбежен, и он это знал прекрасно. Но по-прежнему бежал, оглядывался вокруг – годится ли это дерево, чтобы залезть на него? Можно ли спрятаться в этой ложбине? Наконец взгляд его наткнулся на чёрный провал среди белизны невысокого пригорка – нору какого-то большого животного. Недолго думая, Сарер кинулся в её сторону и нырнул во мрак, нащупал руками холодную стену из земли и снега и свернулся около неё клубочком, с хрипом налаживая дыхание и одновременно ощущая, как кровь его оборачивается льдом, всё медленнее и медленнее двигаясь в жилах. Было холодно, как в сердце облака.
Он ненавидел этот страх, это унижение побега. Иногда ему хотелось развернуться и встретиться лицом к лицу с ужасом, преследовавшим его с шести лет, дать отпор, даже если и придётся погибнуть в итоге. Но зелёный взгляд лишал его воли. Он превращал его из Сарера Алвемандского, будущего стайе, в простого ребёнка, дрожащего в испуге перед обыкновенным кошмаром… Нет, не вполне обыкновенным. Сарер бы сам смеялся, услышь он от другого мальчика признание в страхе перед сном, но только его сон каждую ночь повторялся, и что бы он ни делал и как бы ни пытался скрыться, итог был один.
Ощутив прилив тошноты, он крепко зажмурил глаза. Он же знал, что Змей найдёт его даже в этой берлоге, даже на верхушке самой высокой в лесу сосны. Он же всё знал…
Руки Сарера тряслись, когда он обхватил себя, чтобы успокоиться хоть немного. Нет, здесь нельзя оставаться. Когда у входа покажется плоская зеленоглазая башка, путей к отступлению не будет. Надо выбраться и бежать снова – через мороз и усталость. Надо найти укрытие подальше, надо оторваться на большее расстояние.
Что-то зашевелилось рядом, и Сарер закричал, как девчонка. Он совсем не подумал, что это логово может кому-то принадлежать. В его снах редко бывал кто-то, не считая его и змея. Стрелой вылетев из берлоги, мальчик замотал головой, как выбравшаяся из норки полёвка, оглядывающая Небо в поисках теней остроглазых чеглоков. Змея не было видно. Отскочив ещё на пару аршинов, Сарер посмотрел на зияющую пасть норы, стараясь разглядеть, лезет ли кто из неё. Но ничего не происходило, если там и был кто-то внутри, то он успокоился, выгнав прочь незваного гостя, и догонять его, чтобы наказать за вторжение, явно не собирался.
Сарер уж было собрался броситься наутёк, пока кошмар не пришёл за ним, но не успел сделать и пары шагов, как его озарила идея. Вернувшись к поляне с норой, мальчик сел на корточки у дерева, руками вцепившись в холодную кору. Он замерзал быстрее и быстрее, уже не чувствовал собственных ног. Сердце тоже замедлило свой бешеный стук; Сареру подумалось, что в настоящем мире он бы умер уже – ни выносливостью, ни терпимостью к холоду он не обладал. Здесь он не мог умереть, но неизвестно, насколько это было хорошо.
Змей явился за ним через пять минут. Вдалеке замерцали зелёные огоньки. Он приближался небыстро, но неостановимо, подобно злому року. Длиннющее тело растянулось во мраке за его головой. Когда Змей вполз на полянку, и его пасть в жутком подобии ухмылки оскалилась в лицо Сареру, мальчик понял, что сейчас сбежать ему уже не удастся. Чёрные кольца складывались высоченной пирамидой на краю поляны, шёпот мельтешащего языка вливался в сознание ядом: «Мирлас-Мирлас-Мирлас…» Прижавшись макушкой к стволу сосны, Сарер закрыл глаза. Он много раз слышал, как змей повторял это имя, настигая его. Сперва мальчик думал, что это как-то было связано с его противным наставником, но вскоре догадался, что тот идиот здесь ни при чём. Змей обращался к Сареру, называя его чужим именем.
«Я не Мирлас, я Сарер Алвемандский… Я Сарер Алвемандский. Стайе Алвеманда…»
Пару шагов… он мог сделать пару шагов?
Не открывая глаз, чтобы не видеть ужасающего своей громоздкостью узора перекатывающихся чёрных колец, без конца меняющихся в размерах, мальчик рванулся в сторону берлоги и упал прямо у входа, взбив руками фонтан снега, который весь полетел вглубь норы.
Что бы там ни таилось, оно не может оказаться страшнее Змея!
Раздался раздражённый рык. Сарер, поднявшись на четвереньки, откатился в сторону и пополз к голым кустам, кучкой собравшимся неподалёку от пригорка. Оглянувшись, он закричал, увидев нависающую над ним змеиную голову; в зелёных однотонных глазах чёрные зрачки стремительно сжимались и расширялись, низкий двоящийся и троящийся шёпот шелестел на кончике дёргающегося языка: «Мирлас». Язык почти касался лица мальчика. Он быстро выдохся и замолчал, подняв руки к лицу, но успел бросить короткий взгляд на нору – что-то копошилось там, чёрные бугры шерсти или перьев вздымались над сугробами. Если житель логова, разгневавшись, выберется наружу, он, быть может, отвлечёт Змея! Сарер был готов пойти на что угодно, чтобы избежать в эту ночь медленного, мучительного умирания без смерти. У него уже удалось отсрочить приход кошмара, одевшись перед сном в лучший из своих нарядов, быть может, сегодня утро наступит прежде, чем он успеет попасться? Прежде, чем чёрные упругие кольца сожмут его тело, ломая рёбра и сдавливая в кашу внутренние органы, прежде, чем он захлебнётся собственным криком, переходящим в хрип и свист?
Язык коротко хлестнул Сарера по рукам, как холодным кнутом. Змей подался прочь резким движением. Мальчик, хватаясь руками за ветки кустов и стволы тонких ёлок, кое-как поднялся на ноги. Зелёные глаза по-прежнему глядели на него не мигая, но туловище Змея двигалось назад, его что-то тянуло; Сарер не смог разглядеть во тьме, что это было за животное, выбравшееся из берлоги и случайно спасавшее ему жизнь, но разбираться с этим вопросом он не собирался. Вдыхая и выдыхая громко, почти вслух, он развернулся и – опять побежал, утопая в снегу и врезаясь в стволы деревьев. Он привык убегать и бояться так, как другие дети привыкли перед сном тихо молиться Небесам и засыпать мирно, зная, что впереди их ждёт новый день, новые приключения, новые радости. Сарер засыпал, зная, что впереди его ждут страх и боль.
Каждую ночь, уже четыре года.
«Небеса даруют вам своё благословение, и через десять лет вы забудете о своём страхе», – произнёс сегодня брат Энрит, когда Сарер попросил небопочитателя посмотреть, что говорят Небеса о его судьбе.
Глава 3. Сын Тёмного повелителя встречает своего отца
Звёзды белёсой россыпью покрывали стройные башни замка, короткие шпили у четырёх башенок – северной, восточной, южной и западной, покатые склоны крыш, у краёв которых отшлифованная до идеальной гладкости ромбообразная черепица нависала над поверхностью облака, бросая на снег тени чернее Тьмы. Лишённый пустой роскоши, какого бы то ни было декора, исключая острые, как короткие клинки, каменные зубья, гребешками возвышавшиеся вдоль хребтов-переходов между сторожевыми башнями и жилыми помещениями, Тёмный замок Хралуна был, тем не менее, очаровывающе красив, как крыло стервятника над мёртвым полем, – чёрная, могильная красота, простое изящество воплощённого зла. Серебристые переливы, трепещущие на крыльях синичек, бросали тут и там тонкие полосы ледяного света, которые, как струйки прозрачной водицы, стекали вдоль остроугольных наклонов к черепичным шестиугольникам, окаймлявшим кирпичный шатёр кровли главной части замка.
Анэйэ долго стоял, задрав голову, рассматривая ленивые танцы звёзд, порхавших с башенки на башенку, от свода к своду. Его разум был пуст и свободен от всех тревог и переживаний. Во всяком случае, так он себя убеждал. Он стоял во главе длинной цепочки жителей Уррэйва, свободных воителей-жрецов, присягнувших одному только Тёмному Повелителю и называвших себя Прасыновьями Луны, личных дружинников Нерайэ Уррэйва, их риндо, их жён и детей, меллей со всех ближних облаков и прочих желающих продемонстрировать своему Владыке, с каким нетерпением они ждали его возвращения, каким воодушевлением они переполнены, встречая его. Большая часть из них была вполне искренна в своих чувствах, их лица, утопавшие в кромешной мгле и очерченные звёздным светом, выражали неподдельное торжествование, мало общего имевшее с гримасами льстецов и лживых шавок, только и ждущих повода лизнуть ногу хозяину. Народ ждал своего вождя, который ушёл, обещая вернуться с надеждой, и сдержал своё обещание.
Анэйэ был одет в простое чёрное платье с широкими рукавами и узким подолом. Приколотый серебряными булавками у высокого воротника, айише его был расшит незатейливыми узорами, характерными для одеяний большинства присутствовавших уррайо, – полумесяцы, звёзды и кошачьи глаза с суженными зрачками. В Уррэйва никогда не водилось лишних средств на существование, что уж там говорить о парадных нарядах. Проводившиеся на Светлых Небесах обряды, праздники, обращения меллей к народу были полны роскошной красы, богатства и величия, – из этого перечня уррайо могли претендовать только на последнее, и то с трудом. Колонна из полсотни человек, мрачные чёрные одеяния, слегка колышущиеся на ветру плащи. Призрачный звёздный свет на кирпичных зубьях старого замка. Да уж, всё это скорее напоминало траурную погребальную процессию или встречу душ самоубийц у кургана, чем собор верных поданных, готовых вновь принять своего Повелителя. Анэйэ недавно читал книжонку с Тверди – один из самых ценных трофеев, доставшихся Тёмной столице после последнего «разрушительного» набега, с ночи которого минуло уже четыре сотни лет. В ней как раз описывалось народное предание о танце мертвецов вокруг могильных свечей и о том, как перед своей жуткой пляской покойники точно так же недвижно стоят в тени когтистых деревьев и ждут Князя Усопшего – вождя своего и ведущего на балу. Видать, много лет назад какой-то твердынец умудрился живым сбежать с Тёмных Небес и по возвращению своему рассказал товарищам с земли о том, как принято наверху встречать своего Повелителя.
Айэ Алийерэ стояла слева и сзади от Анэйэ Уррэйва, как младший из них не по возрасту, но по положению родственник государя. Справа от наследника стоял его риндо Эррамуэ. Ссадина на лбу, доставшаяся ему после вчерашней тренировки с айэ, всё ещё кровила на морозе, поэтому мальчик поминутно поднимал руку ко лбу и вытирал проступавшие тёмно-алые капли. Анэйэ чувствовал смесь жалости, стыда и довольства, замечая это краем глаза.
Ночь, как всегда, была холодна и черна. Анэйэ молча благодарил звёздных синичек за то, что они не покидали его и мелькали порой от одного края процессии к другому, как будто специально для Тёмного наследника освещая лица присутствовавших. Но их свет не грел, и пальцы Анэйэ мелко дрожали. Он прятал эту дрожь в длинных рукавах шёлковой лёгкой котты. Он привык справляться с холодом и скрывать от посторонних глаз свою слабость.
Но сегодня будет светлее, чем день назад, чем половину месяца назад. Этой ночью жители Тверди не увидят Луны, поднимая головы со дна мира, как унылые свиньи в хлеву. Этой ночью зачинался новый месяц. Плотные тёмные клубья стольного облака сокрыли Луну от земли – Уррэйва проходила прямо под ней, как случалось двенадцать раз в году. Сейчас прямо над головами собравшихся уррако плыл гладкий лик их матери.
Анэйэ не мог дождаться, когда она обнимет Уррэйва своими бледными лучами и подарит ему возможность видеть. Но этого нужно было ждать. Совсем недолго, но ждать…
– Славься, Тёмный Повелитель! – раздался клич с севера. На севере с Уррэйва соседствовала облачная база, где в дозоре стояли уррайо, подчинявшиеся Айери Лэйо. Северное облако, Дождеоблако, было большим, старым, его сердце давным-давно окаменело. Когда облако живёт так давно, что в его груди появляется сердце, оно перестаёт кружить и метаться, и замирает, словно Небесное светило. Дождеоблако давным-давно замерло навеки, прицепившись своим краем к столице, и сейчас принадлежало ближайшему другу и соратнику Тёмного Повелителя, отцу Эррамуэ. – Слава!
– Слава! – отозвались дозорные с башен Тёмного замка. – Слава Повелителю Тьмы! Слава сыну Луны, слава отцу нашему!
Анэйэ поднял вверх правую руку, когда отзвучали голоса глашатаев, и медленно повернулся на четверть круга, оказавшись лицом к западу. Его движение повторили сначала айэ Алийерэ и риндо Эррамуэ, за ними – остальные уррайо. Мужчины и женщины, дети и старики, в эти мгновения все они были объединены перед прибытием своего отца, своего властелина, они были тенями, приветствующими ночь, звёздами, встречающими Луну. Время прошло быстро.
В вышине раздались громкие хлопки – сильные, резкие движения живой плоти рвали ледяной воздух. Это вожаки отряда Прасыновей взмыли с четырёх угловых башен Тёмного замка на могучих крыльях облачных львов и прочертили мрак над Уррэйва пронзительно-чёрными полосами. Рёв зарокотал в глубинах бесцветной бездны над головами Анэйэ, Эррамуэ и других уррайо. Четыре пары гигантских крыльев били в воздухе, разбрасываясь тычинками света и клочьями тьмы. Уррайо, сидя на спинах огромных Небесных кошек, отвели их западнее и заставили кружиться вокруг своих осей, кидаться, как на добычу, на пушистые перья нерождённого снега, и мало-помалу их хаотичный танец развеял налёт туч над столицей.
И, сначала на самом западном краешке чёрного облака, затем всё ближе и ближе, матерь-Луна лучик за лучиком пронизывала сугробы, искря снег сотнями и тысячами льдинок, распираемых мёртвым светом. Светило ночи медленно обнажалось над Тёмной столицей. Прежде сокрытое плотным слоем мягких слоистых облаков, которые ранним вечером нагнали специально для проведения церемонии, оно обрушило на Уррэйва свой холод, свой ледяной огонь.