– Да, вот что… Он как-то говорил, что отправится в Юту, к отцу. Собирался доехать автобусом до Солт-Лейк-Сити.
Той ночью они общались по рации. Гиллель, с головой накрывшись одеялом, говорил очень тихо, чтобы не услышали родители:
– Вуди? Все в порядке? Прием.
– Все в порядке, Гилл. Прием.
– Вечером к нам приходил Кроуфорд. Прием.
– Чего ему надо? Прием.
– Тебя искал. Прием.
– И что ты ему сказал? Прием.
– Что ты в Юте. Прием.
– Здорово придумал. Спасибо. Прием.
– Не за что, приятель.
Следующие три дня Вуди прятался в пристройке. Наутро четвертого он на рассвете вышел и спрятался на улице, чтобы дождаться Гиллеля и проводить его в школу.
– Ты с ума сошел, – сказал Гиллель. – Если тебя кто-нибудь увидит, тебе крышка.
– Мне там душно. Хотел ноги размять. И потом, боюсь, если Хряк не увидит меня в школе, он опять за тебя примется.
Вуди проводил Гиллеля до школьного двора и, как обычно, смешался с толпой учеников. Но в то утро директор Хеннингс приметил незнакомого мальчика и сразу понял, что тот не из его школы. Вспомнил особые приметы, перечисленные в объявлении о розыске, и вызвал полицию. Через минуту к школе подъехал патруль. Вуди сразу его заметил и хотел удрать, но наткнулся на Хеннингса.
– Простите, молодой человек, вы кто такой? – строго спросил Хеннингс, крепко взяв его за плечо.
– Беги, Вуди! – закричал Гиллель. – Спасайся!
Вуди вырвался из рук Хеннингса и кинулся бежать со всех ног, но подоспевшие полицейские задержали его. Гиллель бросился к ним, крича:
– Не трогайте! Не трогайте его! Вы не имеете права!
Он хотел растолкать полицейских, но Хеннингс не пустил его. Гиллель разрыдался.
– Оставьте его! – заорал он вслед полицейским, уводившим Вуди. – Он ничего не сделал! Он ничего не сделал!
Оторопевшие школьники во внутреннем дворе смотрели, как Вуди сажают в полицейскую машину, пока Хеннингс и учителя не приказали им разойтись по классам.
Гиллель все утро проплакал в медицинском кабинете. Во время перерыва на ланч к нему зашел Хеннингс:
– Ну-ну, мой мальчик, пора вернуться в класс.
– Зачем вы это сделали?
– Директор интерната предупредил меня, что, возможно, Вуди появится здесь. Твой друг совершил побег, ты понимаешь, что это значит? Это очень серьезно.
После перерыва Гиллель с тяжелым сердцем пошел на уроки. Хряк с нетерпением поджидал его.
– Час мести пробил, Креветка, – изрек он. – Твоего дружка Вуди тут больше нет, и после уроков я тобой займусь. Тебя ждет чудесное собачье дерьмо. Ты уже пробовал собачье дерьмо? Нет? Это будет твой десерт. До последней крошки съешь, ням-ням!
Едва прозвенел звонок с последнего урока, как Гиллель пулей вылетел из класса; за ним несся Хряк с криком: “Ловите Креветку! Ловите его, устроим ему праздник!” Гиллель промчался по коридорам, но потом не выскочил в дверь со стороны баскетбольной площадки, а, пользуясь своим маленьким ростом, прошмыгнул через поток спускавшихся вниз учеников, взлетел по лестнице на второй этаж, по пустым коридорам добежал до каморки привратника и затаился там, стараясь не дышать. Кровь стучала в висках, сердце бухало прямо в уши. Когда он отважился выйти, уже стемнело. Он на цыпочках крался по школе в поисках выхода и вскоре узнал коридор, ведущий в редакцию газеты. Проходя мимо, он заметил, что дверь приоткрыта, и услышал какие-то странные звуки; застыл на месте и прислушался. Он узнал голос миссис Чериот. Потом раздался звук шлепка, а за ним – стон. Заглянув в щель, он увидел директора Хеннингса. Тот сидел на стуле, а на коленях у него кверху задом лежала миссис Чериот в спущенной юбке и трусах. Он крепко, но любовно шлепал ее по ягодицам, а она при каждом ударе сладко постанывала.
– Шлюха! – сказал он, обращаясь к миссис Чериот.
– Да, я жирная мерзкая шлюха, – повторила она.
– Шлюха! – подтвердил он.
– Я была очень плохой ученицей, господин директор.
– Ты была скверной маленькой шлюшкой? – спросил он.
Гиллель, в полном недоумении от представшей ему сцены, резко распахнул дверь и крикнул:
– Грубые слова – признак озорства!
Миссис Чериот вскочила с пронзительным криком.
– Гиллель? – заикаясь, проблеял Хеннингс.
Миссис Чериот подтянула юбку и вылетела за дверь.
– Чем это вы занимались? – поинтересовался Гиллель.
– Мы играли, – ответил Хеннингс.
– Это больше похоже на озорство, – констатировал Гиллель.
– Мы… мы упражнялись. А ты что тут делаешь?
– Я прятался, потому что ребята хотели меня побить и накормить собачьими какашками, – объяснил Гиллель, но директор его уже не слушал, он искал в коридоре миссис Чериот.
– Прекрасно. Аделина? Аделина, ты здесь?
– Мне можно дальше прятаться? – спросил Гиллель. – Мне правда страшно, Хряк со мной не знаю что сделает.
– Конечно, очень хорошо, мой мальчик. Ты не видел миссис Чериот?
– Она ушла.
– Куда ушла?
– Не знаю, куда-то туда.