Мурен Лужа где-то рядом с полем Елисея;
если я не путую, – в Парижу.
Я намедни ездила до брату.
Жинка Кольки проживает у Морматру,
что за мельницей, у этой самой Лужи.
Представляешь, в этом самом, т.е.
у Парижу, сдвинутые все до одного на баб.
Там художники рисуют вроде мелом,
натуральным мелом, говорю.
Видела картину с вернисажу —
так по ихнему что-ль выставку зовуть.
Так, прикинь, сидит на травке баба,
ну лишь в том, в чем матка родила,
а вокруг усатые мужчины,
тобишь прямо мужики, —
и все в костюмах, т.е.
в этих самых, в пиджаках.
Та картинка прозвана как
«Завтрак на траве».
Вроде как бы, нет у них стола…
Срамота одна и только.
Говорят, что это нынче модно:
завтракать на травке в ниглиже.
Слышишь, Элька, ты поди в Парижу
своего-то Сеньку не пущай.
Он притащит с площади Свободы
к нам в село такую ж моду…
Там поди всех девок охраняй.
Не пущай его до энтого Парижу.
Башня Эйфеля там видна сдалека.
Жуть какая тощая, как пика.
Прям за ней и тянутся энти,
как его, ну – Елисеева поля.
Не пущай.
Пусть заводит свой любимый трактор…
Видела, как он вчерась за Нюркой
глазками водил по ейной юбке —
обтрепал, поди, ей весь подол…
На изломе лета
Крым обретая,
тебя мгновенно забирает
распевом волн
под трепыханьем крыльев чаек
и музыкой бродячих шансонье,
усердно пережевывающих звуки.
И Солнце утром бережно ласкает
мой взгляд
на бархатистость волн и тонкий стан,
еще незагоревшей феи,
на выходе из пены волн
овалом бедр зрачок сужает.
Все блекнет перед ожиданием
неизъяснимо трогательных чувств,
обласканных жарой
и свежестью шампанского в бокале,
где хрупкости стекла
сродни нервозность губ
и легкое дрожанье
удлиненных пальцев твоих рук.
Но роза черная
не ляжет тенью на озере
раскрытых в удивленьи глаз
и поцелуй мой встретит
твои наглухо захлопнутые губы
и легкая истома вдруг промчится по спине
при шелесте скользящего на пол
сиреневого цвета платья…
Посвящение
Поэтессе Инне Яровой
Стрекозий танец твоего смычка
отбросил полог трепетной прохлады
и волн коснулся, замыкая осенний грустный вальс.
И медленно переходя в осенний блюз
и предвещая новые обьятия,
сомнений новых рой явив,
от чудодейственных признаний
на ложе пляжного песка,
оставил след несбывшихся свиданий…
В полночный час усталостью забылся,
и нежно-нежно улыбнулся,
в сон вечный отпустив твои глаза…
Стихом придя к нам в новые рассветы,
усладой рифм его
и музыкой душевной —