Мегрэ и строптивые свидетели

– Не сердитесь, господин комиссар. Вы же знаете, что я только дебютант. Для меня это возможность многому научиться.

Не звучала ли легкая ирония в его голосе? Он был вежлив, даже слишком вежлив. И абсолютно холоден, несмотря на свое внешнее дружелюбие.

Да, это, безусловно, был представитель новой школы, из тех, которые полагают, что следователь прокуратуры должен с начала до конца вести следствие и что роль комиссара сыскной полиции сводится только к тому, чтобы выполнять его приказания.

Жанвье, стоявший в дверях и слышавший весь разговор, обменялся с Мегрэ красноречивым взглядом.

Глава 2

Мегрэ никак не удавалось скрыть свое дурное настроение, и он приходил в бешенство при мысли, что следователь это заметил и, конечно, считает, что причиной раздражения Мегрэ является его присутствие, а это было правдой лишь наполовину. Ведь еще утром на бульваре Ришар-Ленуар история с шарфом вызвала у него множество мрачных мыслей. Этот Анжело такой свеженький, такой энергичный, казалось, только что соскочил со школьной скамьи. Может быть, он необыкновенная личность, один из тех людей, которых можно пересчитать по пальцам в каждом поколении, или же ему протежируют какие-то влиятельные лица, иначе вместо назначения в Париж он прозябал бы долгие годы в какой-нибудь провинциальной дыре. Когда помощник прокурора представлял их друг другу, молодой чиновник ограничился рукопожатием настолько крепким, что оно могло показаться дружеским, но при этом не сказал ни одного слова из тех, к которым так привык комиссар Мегрэ. Конечно, он не мог сказать, как говорили старые коллеги: «Весьма рад встретиться с вами». А иные смущенно бормотали: «Счастлив снова работать с вами».

Трудно было представить, что Анжело никогда не слышал о нем. Однако он не проявил ни уважения, ни интереса. Было ли это нарочитым стремлением показать Мегрэ, что его популярность не производит на молодого человека впечатления? Или это было просто отсутствием любопытства, непритворным равнодушием представителя нового поколения?

По взглядам, которые бросал на него молодой следователь, Мегрэ решил, что, возможно, это просто юношеская застенчивость или известная деликатность. И это смущало его еще больше, чем равнодушие. Он чувствовал, что за ним наблюдают, и пытался сохранить спокойствие. Он негромко сказал Жанвье:

– Займись пока «рутиной».

Обоим было ясно, что за этим скрывается.

Затем он повернулся к Арману Ляшому. Тот был небрит и без галстука.

– Я полагаю, что здесь найдется комната, где нам будет удобнее поговорить? – И добавил, снова ощутив промозглую сырость воздуха: – Желательно, чтобы она была протопленной…

Дотронувшись до старомодного калорифера, он убедился, что центральное отопление выключено.

Арман Ляшом не пытался быть любезным. Он помолчал, как будто что-то взвешивая, а потом устало опустил плечи и покорно сказал:

– Пройдемте сюда.

Не только в атмосфере дома, но и в поведении его хозяев чувствовалось нечто странное. Как уже заметил комиссар Иври, вместо рыданий, суматошной беготни, сбивчивых рассказов были слышны только приглушенные шаги, видны приоткрытые двери, за которыми скрывались люди, следящие за каждым шагом представителей сыскной полиции.

В слабо освещенном коридоре Мегрэ заметил в узкой щели приоткрытой двери темные волосы, блестящие глаза и стройную фигуру какой-то женщины.

В холле второго этажа Арман Ляшом повернул налево и толкнул дверь в старомодную гостиную, где около железной печки сидели двое стариков.

Сын не сказал ни слова, даже не представил вошедших. Отцу можно было дать не меньше семидесяти пяти лет, а может быть, и все восемьдесят. В отличие от Армана он был свежевыбрит, в чистой рубашке и черном галстуке.

Он поднялся с большим достоинством и спокойствием, как будто бы председательствовал на каком-то заседании, поклонился и обернулся к жене, которая, по-видимому, была его ровесницей. Половина ее лица была парализована, и неподвижный глаз казался стеклянным.

Старик помог ей подняться, и оба безмолвно вышли в другую дверь.

Вероятно, это была та самая гостиная, где обычно собиралась вся семья, это чувствовалось по расположению мебели, по вещам, разбросанным повсюду. Мегрэ сел и повернулся к следователю Анжело:

– Вы хотите что-либо спросить?

– Прошу вас, спрашивайте сами.

Следователь остался стоять, прислонившись к косяку двери.

– Я попрошу вас сесть, месье Ляшом, – продолжал Мегрэ.

С таким же успехом он мог бы обратиться к стенке. Все вокруг казалось призрачным, реальным был только дождь за окном, который шел не переставая.

– Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете.

– Я ничего не знаю.

Голос был тусклым и монотонным. Арман смотрел в сторону, избегая взгляда Мегрэ.

– Покойный был вашим старшим братом, не так ли?

– Да, это мой брат Леонар, я уже говорил об этом вашему коллеге.

– Кондитерская фабрика еще существует?

– Конечно.

– Кто ею управлял? Он?

– Председателем правления является наш отец.

– Но кто фактически управлял фабрикой?

– Мой брат.

– А вы?

– Я занимаюсь выдачей материалов и экспедицией.

– Ваш брат давно овдовел?

– Восемь лет тому назад.

– Вы были в курсе его личной жизни?

– Он всегда жил здесь, вместе с нами.

– Тем не менее я полагаю, что вне этого дома у него могла быть личная жизнь, друзья, приятельницы, знакомые.

– Не знаю.

– Вы заявили районному комиссару, что исчез бумажник.

Арман кивнул.

– Какая сумма могла находиться в этом бумажнике?

– Не знаю.