Скарфинг. Книга первая

Скарфинг. Книга первая
Зофия Мельник

Мифическая Великая Тартария – мир матриархата, державный василиск с ощеренной пастью и стрелкой на хвосте, отлитые из стекла магистрали пневмопочты тянутся из дома в дом, связывают друг с дружкой города империи, позорные столбы на площадях, рабы в кожаных трусах и масках, с клетками целомудрия на гениталиях несут по мощеным улицам паланкины со знатными дамами, циклопические постройки и туннели канувшей в небытие цивилизации нефилимов, барышни-жандармы и агенты тайной канцелярии, затянутые в черный латекс, их глаза скрывают линзы с напылением из дицианина, парящие в небе виманы, фермы, где самцов держат, как скот, откачивая семенную жидкость для изготовления омолаживающих масок и бальзамов… Гелий Чижов – студент Тобольского университета отправляется в столицу Великой Тартарии, чтобы узнать секрет эфирного электричества…

Приключенческий фантастический роман с бдсм-тематикой. Телесные наказания, мужское и женское доминирование, стимпанк, альтернативная история, конспирология.

Зофия Мельник

Скарфинг. Книга первая

Полезно записывать сны.

Мирче Элиаде

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Науму снится, что на слушанье по их делу верховная судья явилась в чем мать родила. Из одежды на барышне только золоченая цепь с судейским знаком. И этот знак в виде гербового щита с василиском лежит между ее полных тяжелых грудей. Судья уже не молода, но еще хороша собой. У нее миловидное холеное лицо, накрашенные свеклой полные губы, витые кольцами каштановые волосы и белые, как сахар округлые плечи.

– Я, верховная судья Великой Тартарии, рассмотрев все обстоятельства дела, – голос судьи раскатистым эхом отдается от купольного свода палаты. – Приговариваю братьев Чижовых к пожизненному рабству. После оглашения приговора бить обоих кнутом…

Наум оглядывается по сторонам и видит, что судья не одна явилась на слушанье голышом. И секретарь, и писец, и палач, и жандармы, словом, все, кто присутствует в судебной палате – не потрудились прикрыть свою наготу, и сами этого словно не замечают. Разве что у палача на ногах сандалии в римском стиле на шнуровке. И только Наум и Гелий одеты в залатанные и испачканные маслом заводские комбинезоны. Братья Чижовы слушают приговор, стоя на коленях на истертом мозаичном полу. Их руки и ноги закованы в кандальные браслеты.

– Ох, – вздыхает Гелий, услыхав про порку кнутом, и зябко поводит плечами.

Невысокий и худенький, с копной русых, выгоревших на солнце волос, Гелий кажется мальчишкой рядом с широкоплечим и угрюмым Наумом.

– Дадут десять кнутов, – шепчет Наум. – Ничего, братишка, ничего…

– Тяжко? – спрашивает Гелий, глядя на старшего брата с тревогой.

– Ну-у-у, – тянет Наум. – Ты кляп покрепче закуси. Будет легче терпеть.

Прежде Наума били кнутом лишь раз, когда поймали пьяным на Прямском взвозе. Кнут это тебе ни ремень и ни розги. Даже удар в полсилы рассекает кожу, и больно так, что хочется кричать в голос. Сам Наум порки не страшится, ему горько думать, что кнута отведает младший брат.

– Ты погляди на нее, такая всю шкуру спустит, – шепчет Гелий.

Братья Чижовы молча смотрят на палача. Дюжая девица с короткой шеей и широкими, как у самца плечами прохаживается возле стойки и жует смолку. На стойке Наум видит плети из сыромятной кожи и конского волоса. Есть там арапник и кнут из коровьей кожи, который еще называют арабской плетью, и тонкий и длинный шамберьер с гибкой рукоятью. На широком и смуглом лице палача застыло скучливое выражение. У девицы раскосые карие глаза и иссиня-черные волосы, собранные в конский хвост.

– Наума Чижова, как зачинщика отправить на Ферму, – продолжает зачитывать приговор верховная судья. – Гелия отдать в услужение. Согласно традиции, государственная лотерея…

– А вот это худо, братишка, – говорит Наум, потому что это и впрямь, куда хуже, чем порка кнутом.

– Нас разлучат, – растерянно шепчет Гелий. – Ох, беда!

Секретарь – невзрачная испуганная барышня с острыми ключицами направляется к подиуму. На подиуме установлен отлитый из стекла лотерейный барабан. Внутри барабана лежат, матово поблескивая, шары из слоновой кости. Всего две сотни шаров. На каждом вырезана фамилия старинного тартарского рода. Барышня робко оглядывается на судью, потом берется за ручку и принимается раскручивать лотерейный барабан. Когда ручка уходит на самый верх, секретарю приходится подниматься на цыпочки.

– Гелька, ты не дрейфь, – шепчет Наум. – Я все одно сбегу.

– Угу. А как оно на Ферме?

– А леший его знает. Я столько небылиц слышал… Братишка, ты меня прости, что так все обернулось.

– Ты это брось! Я не маленький. Знал, на что шел.

– Эх, если бы не Тайная канцелярия, – вздыхает Наум. – Ума не приложу, откуда они узнали!

– Помянешь, черта… Ты погляди, вон там, на последнем ряду!

Взгляд Наума скользит по пустым, расположенным амфитеатром, трибунам. На самом верху, возле прохода он видит высокую девицу в черном латексном комбинезоне и маске. Агент Тайной канцелярии сидит неподвижно, откинувшись на спинку скамьи. Глаза агента спрятаны за стеклянными линзами, а прорезь для рта закрывает проволочная сетка. Это девица похожа на манекен, на гигантского муравья, на коллективную галлюцинацию.

– Это ничего, что у нас сперва не вышло, – шепчет Гелий, с опаской поглядывая на агента. – Попробуем еще раз.

Лотерейный барабан вертится все быстрее, внутри со стуком перекатываются и подпрыгивают костяные шары. Лицо у секретаря становится розовым от усердия. Наконец, один из шаров вылетает через круглую прорезь и скатывается вниз по изогнутому желобу. Барышня передает его судье.

Верховная судья держит лотерейный шар в воздетой вверх холеной белой руке.

– Муниципальный раб Гелий Чижов переходит в собственность…

Близоруко прищурясь она читает вырезанную на костяном шаре глаголицу,

– Семейству… семейству Брошель-Вышеславцевых.

– Брошель-Вышеславцевы, – повторяет Наум, старясь крепко-накрепко запомнить эту двойную аристократическую фамилию, – Брошель-Вышеславцевы, Брошель-Вышеславцевы…

Жандармы поднимают его на ноги и ведут к позорному столбу. Наум оглядывается.

– Я тебя выручу, Гелька! Я вернусь, слышишь! – обещает он младшему брату.

Палач уже натянула на руки перчатки и сняла со стойки кнут. Девица недобро улыбается, глядя на Наума, а потом делает быстрое и какое-то округлое движение рукой. По сплетенному из сыромятных полос кнуту пробегает волна, и его кончик щелкает, будто выстрел.

Жандармы подводят Наума к установленному на массивном крестообразном основании позорному столбу. Сверху на столбе закреплены деревянные колодки с прорезями для шеи и запястий, снабженные шарниром и запором. Наум стаскивает лямки, расстегивает пуговицы и стряхивает с ног комбинезон. Оставшись в исподнем, он подходит к столбу. Почувствовав, чей-то пристальный и словно бы липкий взгляд, Наум поднимает голову и видит, как верховная судья беззастенчиво разглядывает его мускулистое, плотно сбитое тело. Лицо судьи кажется отрешенным, но её темные, подведенные углем глаза, азартно блестят.

Наум невесело усмехается. Он пристраивает запястья и шею в прорези в колодке и принимается разглядывать державного василиска, выложенного черной смальтой на полу судебной палаты.

Одна из жандармов захлопывает и запирает колодку. Шарнир пронзительно скрипит, а запор лязгает так громко, что Наум просыпается…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Над сценой, изображая луну, висит на бечевке круглая газоразрядная колба. В золоченой клетке, держась обеими руками за прутья, стоит девица в блузке из белого шелка и розовых шароварах. Её лицо скрыто чадрой.

– Кто ты такая? И зачем тебя держат в клетке? – спрашивает другая актриса в полосатом халате и туфлях с загнутыми мысами.

Эта актриса играет принца Орхана, проникшего в гарем. Чтобы она хоть немного походила на самца, гример наклеил актрисе небольшую черную бородку.

– Мое имя Михрима, – отвечает девица в розовых шароварах. – И я вовсе не пленница. Если тебе дорога жизнь не пытайся открыть мою клетку. Садись и слушай.

Актриса с фальшивой бородой садится на подмостки возле клетки, скрестив ноги.

– Сейчас ты видишь меня одетой и в чадре. Это для того, чтобы тебя не ослепил блеск моей красоты. Если ты готов, я позволю тебе осмотреть самые опасные и соблазнительные части моего тела.