Строгий репетитор

– Ты права, это гадко и мелочно, – кается Марек, немного отдышавшись. – Я, наверное, и правда завидую Адаму. Но ты тоже должна меня понять, мне сейчас нелегко.

Это лживое покаяние, здесь все слова – ложь. Но это правильные слова, и они производят на Юлию должное впечатление. Панночка останавливается под фонарем, на сверкающем присыпанном снежной крошкой тротуаре и пытливо смотрит Мареку в глаза.

– Я рада, что ты нашел в себе мужество это признать, – говорит Юлия и протягивает Мареку руку. – Мир!

– Мир, – говорит Марек и пожимает маленькую прохладную ручку Юлии.

Он хочет сказать Юлии, что она позабыла в трамвае книжку и уже тянется к сумке, когда Юлия говорит,

– Посмотри, какой снег! Это просто волшебство!

И тут только Марек замечает, что снег пошел сильнее. Снег словно сыплется из-под колпака фонаря, снежинки медленно кружатся в конусе света и падают на русые волосы Юлии и ложатся на её ресницы. У Марека сжимается сердце, в это мгновение он отчетливо понимает, что безнадежно влюблен в Юлию.

Панночка хочет идти дальше, вверх по улице, но Марек её останавливает.

– Постой, – говорит он. – Ты такая красивая. А еще этот снег…

– Это, наверное, последний снег в этом году, – замечает Юлия. – Уже март, все скоро растает, и Варшаву будет не узнать.

Панночка замечает, что Марек не может оторвать от нее глаз и улыбается ему немного смущенно.

– Ну, что ты так на меня смотришь?

Марек неловко обнимает Юлию и хочет поцеловать. Но панночка отталкивает его.

– Дурак! Ну зачем ты все испортил! – говорит обиженно Юлия и убегает вверх по улице.

– Юлия, постой!

– Не смей ходить за мной! Не провожай! – кричит ему Юлия, и Марек остается стоять под фонарем.

Он стоит и смотрит, как панночка доходит до угла и поворачивает к дому. Тогда Марек прячет руки в карманы пальто и шагает восвояси, он проходит мимо трамвайной остановки и выходит на мост через Вислу. От речной воды тянет ледяной сыростью, то и дело налетает ветер. Марек кутается в свое старенькое пальто и поднимает воротник. Дойдя до середины моста, Марек останавливается и достает из висящей на плече холщевой сумки книгу Адама и держит её в руке, словно взвешивает.

– Бросить, что ли, в воду и дело с концом? – спрашивает он сам себе.

Марек уже размахивается, чтобы швырнуть бумажный сверток в Вислу, но в последний момент останавливается, представляя, как будет мучиться Юлия, когда поймет, что позабыла в трамвае книгу.

– А пускай помучается, раз я для неё пустое место! – думает про себя Марек.

– Нет, нужно быть выше этого, – возражает Марек сам себе. – Вот как я поступлю. Я завтра же верну Юлии эту книгу. И пускай она сколько угодно милуется со своим Адамом. Я выброшу Юлию из своего сердца. И не стану за ней бегать. Мало ли хорошеньких панночек в Варшаве?

Марек пробует улыбнуться, хотя на душе кошки скребутся. Он прячет сверток с книгой в сумку и идет дальше через мост.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Марек заходит в подъезд, останавливается возле квартиры пани Сольски и достает из кармана ключ. Осторожно, чтобы не щелкнул замок, он отпирает дверь и переступает через порог. Марек стоит в темной прихожей, прислушиваясь в полночной тишине. В квартире тихо, только шумит вода в ванной комнате. Марек бесшумно разувается и вешает пальто на крючок.

– Не иначе, квартирантка плещется, – думает про себя Марек. – Как её? Мария, или нет, Марта… Никогда не поверю, что она так поздно возвращается со службы. Наверное, ходила на свидание.

Марек пытается вспомнить, как выглядит эта Марта. Кажется, она, совсем молоденькая, наверное, его ровесница. И еще Марта носит очки с круглыми линзами в проволочной оправе. И у неё чудесные полные губки.

– Да, губки у панночки хороши, – думает про себя Марек.

Он продрог, пока шел через темный город, и не прочь выпить горячего чаю, но боится разбудить пани Сольски. Марек должен пани Сольки плату за комнату, которую он снимает, и должен не за один месяц. Даже подумать страшно, сколько злотых он должен хозяйке!

На цыпочках, с холщевой сумкой в руке Марек проходит по коридору, и половицы предательски скрипят под его ногами. В квартире у пани Сольски довольно странная планировка. Комнаты всего три – две хозяйка сдает, в третьей живет сама. Еще есть чулан и какая-то небывало просторная кухня или, если угодно, гостиная, где кроме дивана и этажерки с книгами есть еще обеденный стол, раковина, газовая плита, холодильник и шкаф с посудой. Марек думает, что скорее всего комнат в этой квартире было четыре, а кухня совсем крохотная. Покойный муж пани Сольски сломал одну стенку, и получилось довольно просторное помещение, не то кухня, не то гостиная. И вот на пороге этой самой гостиной Марек останавливается, настороженно вспушиваясь в тишину. Под окном горит уличный фонарь. Его холодный свет серебрит стекло и ложится на крашенные коричневой краской половицы. На стене над плитой поблескивают овальные абрисы сковородок, висящих на крючках. Слышно, как из крана в раковину капает вода. Возле окна сгустком темноты угадывается старый диван.

Марек проходит по кухне, берет с плиты чайник и жадно пьет из носика. Напившись, Марек так же тихо выходит в коридор, собираясь неслышно проскользнуть в свою комнату. Проходя мимо ванной комнаты, Марек слышит, что вода уже не льется из душа, и замечает, что дверь чуть-чуть приоткрыта, выходит, квартирантка забыла накинуть крючок на петлю. Марек проходит мимо, потом возвращается, останавливается возле двери и заглядывает в щелку. В ванной комнате висит жаркий водяной пар. Клубы пара сверкают в электрическом свете. Марек видит запотевшее зеркало, пожелтевший кафель на стенах и молоденькую панночку, стоящую возле ванны.

– Марта Пшелембская, вот как её зовут, – неожиданно вспоминает Марек.

Пани Пшелембская вытирает полотенцем свои длинные цвета меди волосы. На квартирантке нет ни клочка одежды, она только-только вылезла из ванной, она голая, как младенец. По белой гладкой коже поблескивают капельки влаги.

– А Марта хороша, – удивляется Марек. – И как я раньше её не замечал?

У Марты покатые плечи, тяжелая красивая грудь с немного оплывшими большими ареолами сосков. Панночка совсем не худышка, но назвать её толстухой язык не поворачивается. У Марты небольшой симпатичный животик и широкие бедра, ножки у неё полные и гладкие, с узкими коленками и крепкими щиколотками.

Закончив с волосами Марта принимается вытирать полотенцем грудь, Марек сглатывает слюну и опирается рукой о дверной косяк. Внезапно ему становится тяжело дышать. Марта поворачивается лицом к висящему над раковиной зеркалу и спиной, к стоящему за дверью Мареку. У панночки чудесные круглые, как мячики ягодицы. Мареку хочется кусать эту белую кожу, хочется войти в ванную, встать на колени и провести языком по полной ляжке и поцеловать по очереди эти милые ямочки под коленками. Он тихо стонет, прячет руку в карман и поглаживает сквозь ткань брюк свой налившейся кровью член. Член у Марека твердый, словно вырезан из дерева, он упирается в ширинку с такой силой, что кажется еще немного, и оторвутся пуговицы.

– Ну что это за мука такая… – стонет Марек.

Он стоит возле приотворенной двери в ванную и не может оторвать взгляда от голой Марты Пшелембской, которая вытирается полотенцем. Тем временем Марта ставит ножку на край ванны и тщательно вытирает пах и лохматит полотенцем коротко подбритые лобковые волосы. Она вытирает ямочку под коленом, полную белую голень и маленькую стопу. Вешает полотенце на крюк, оборачивается к зеркалу и со скрипом проводит рукой по запотевшему стеклу. Марта смотрится в зеркало, наклонив голову на бок. Проводит пальцем по бровям и поправляет волосы. У Марты Пшелембской чудесные полные губки, щечки с ямочками и смешной курносый носик. Марта стоит у зеркала в костюме Евы и смотрит на свое отражение пристально, задумчиво и как-то невесело. Держа ладонь, как чашу, она приподнимает свою левую грудь, словно взвешивает, и вздыхает. Потом Марта берет с полочки очки в проволочной оправе, надевает их на нос и сразу становится похожа на учительницу младших классов. Снимает с крючка махровый халат, натягивает на плечи и завязывает пояс. Она выходит из ванной и налетает на стоящего в коридоре Марека.

Марек смотрит на Марту Пшелембскую мутными глазами. Сам не зная, что делает, Марек целует панночку в полные губы. Губы у неё мягкие и теплые, и в первое мгновение Мареку кажется, что она отвечает на поцелуй. Но потом Марта спохватывается, она силится что-то сказать, прижимается к стене и отталкивает Марека руками.

– Вы что себе позволяете? – громким шепотом спрашивает Марта, глядя сквозь стекла очков на Марека испуганными глазами. – Немедленно прекратите, пан! Я буду кричать, слышите?

– Простите, пани Пшелембская, – говорит Марек. – Я сам не знаю, что на меня нашло…

Ему становится страшно, что Марта сейчас закричит и перебудит весь дом. А пани Сольски вызовет полицию. Марта поправляет халат на груди.

– Как вы посмели? – растерянно спрашивает она. – Какой же вы нахал, пан!

– Простите, – повторяет Марек, – я совсем не хотел вас обидеть.

Марта недоверчиво усмехается, поправляет очки и уходит по коридору. Панночка открывает дверь к себе в комнату, задерживается на пороге, оглядывается на Марека и быстро заходит в комнату. И тут же распахивается другая дверь в самом конце коридора, и из-за двери выглядывает Ядвига Сольски.

Она щурит глаза, всматриваясь в освещенный тусклой лампочкой коридор и, само собой, замечает Марека.

– Добрый вечер, пан, – говорит она тихо. – А у меня как раз до вас разговор.

Марек вздыхает, он стоит, привалившись к стене и старается выглядеть уверенным в себе и беспечным.

Хозяйка не торопясь подходит к Мареку. Это высокая стройная женщина лет сорока. У неё вытянутое лицо, большой тонкогубый рот и нос с горбинкой, такие носы еще называют «римскими». Пани Сольски идет по коридору квартиры с прямой спиной, расправив плечи и высоко держа голову. На хозяйке домашние туфельки без каблуков и черный атласный халат с золотым крылатым драконом.

Он останавливается в двух шагах от Марека и внимательно разглядывает молодого человека, наклонив голову на бок.

– Пан Дембицкий, – говорит домохозяйка низким с хрипотцой голосом. – Вы мне клятвенно обещали принести нынче денег за комнату. Вы обещали мне вчера. И еще на прошлой неделе. И на позапрошлой. И в прошлом месяце тоже обещали, если мне не изменяет память. Так я жду.