– Да, – сказала ему молодая жена приятеля, – много где гуляли, всю постель истоптали.
Алешка пришел несколько растерянный, такая женская откровенность его смутила.
– Надеюсь, ты быстро ретировался, чтобы не мешать в таком святом деле? – похихикала я над ним.
Этот самый Юрка и сидел сейчас у нас, пил с Алешкой водку и не смущался, и тем более не терял аппетита от Катиных действий, которые были необыкновенно к столу.
Я пошлепала ладонью попку смеющейся дочки.
– Катерина, – строго сказала я. – Катерина, дай я тебя запеленаю, не мешай.
– Так и зовёте ее Катерина?
– Нет, вообще-то она у нас Лапушонок.
– Лапушонок, – задумчиво протянул Юра.
– Надо же, как женщины умеют придумывать ласковые названия своим детям, одна моя знакомая называла дочь «дочечка». Так удивительно, не дочка, не доченька, а дочечка.
Но вернемся к будням. После месяца стали давать ребенку яблочный сок, который отжимали из тертых яблок через марличку, марличку потом кипятили. Пластмассовую терку мама тоже прокипятила, и ручка у нее оплавилась, и я так и пользовалась теркой с расплавленной ручкой.
Вообще, мама была склонна прокипятить всё, и Алексей смеялся: – Теща и меня готова прокипятить, прежде чем пускать к дочери.
В общем, яблоки, а потом, в четыре месяца творожок, который брали на молочной кухне, позднее овощи и яичный желток. Алексей не убирал за дочкой даже в начале, когда всё пахло только творожком. Поднимал ее за ножки, щупал ползунки и кричал: – Зоя, скорей, там шишка.
Нас навестила пара с физтеха, Марина с Володей. Она училась на первом курсе, а он был лейтенант. Очень приятная была пара, но думаю, скоро ей пришлось выбирать – или институт, или муж. Когда они навещали меня, она была уже беременной.
Катя схватила Володю за палец и всё что-то ему рассказывала, всё что-то гукала и улыбалась, и радостно дрыгала ножками, и они ушли совершенно очарованные ею, а через полгода Маринка сама родила девочку. А вот как сложилась ее дальнейшая судьба, не знаю.
Первый раз Катя перевернулась, как это часто бывает, когда раззява мать меньше всего это ожидает – я положила ее вдоль дивана, а она скатилась и подняла рев, после чего я стала осторожней.
Монотонно текли день за днем. Утром кормление, потом прогулка, совмещенная с походом по продуктовым магазинам. Недалеко располагался магазин внизу жилого дома, слева винный отдел, справа мясной и гастроном, коляску с дочкой я ставила под окна винного отдела, и там же распивали купленное подозрительные матерящиеся небритые личности, и я всегда забирала улыбающуюся или смирно спавшую дочку, над головой которой стоял густой мат.
В начале декабря праздновали Катино полугодие. Мама ей подарила первую куколку Таньку, а Алешка сделал массу снимков дочки. Катя была очень хорошенькая девочка, на нее обращали внимание, я гордилась, что у меня такая куколка дочка. Глаза у нее были сине-фиолетового цвета, и только, если поднести к свету, в глубине глаза вокруг зрачка зажигался ярко желтый огонек, так и светилось золотистым вокруг зрачка.
Наша Катенька
В общем, я была счастлива своей дочкой и думать забыла, что ждала сына, даже разговаривая с ребенком, когда он только бился в животе, называла его Сережкой, а сейчас всё забыла. Но Алешка всё переживал, что девочка.
– Меня как обухом по голове, – так сообщил он по телефону Мельбарду, да еще при теще, которая страшно обиделась за внучку и заодно за весь женский род.
Идем мы с Алешкой как-то вдоль парка домой еще в конце лета, вечереет, но еще светло. Впереди нас из канавы выскакивает четырех-пятилетний мальчишка, рыжий, веснушчатый и грязный прегрязный, ну просто по уши в глине, живого места нет. Вылезает это существо из кустов на дорогу и на минуту замирает, швыркая сопливым носом.
Я везу свою красивую девочку, в чистеньком одеялке, завязанную розовыми ленточками, везу и думаю: как же всё-таки хорошо, что у нас дочь. И вдруг Криминский, когда мы уже прошли мимо, прижал кулаки к груди и застонал:
– Ну почему, почему у меня такого не будет!
Ну, и что скажешь на это? Без комментариев.
У Катеньки после прививки БЦЖ на ручке образовалась мокнущая ранка, которая никак не хотела заживать. При прикорме у нее не было ярко выраженного диатеза, только от яичного желтка и картофеля у нее слегка розовели щечки, но в год я вдруг увидела у нее под коленкой мокнущую ранку, после мандаринов или яиц заметно увеличивалась и чесалась. Подобная же ранка образовывалась и на локте. Ранки были размером с ноготь, не постоянные, то появлялись, то исчезали.
Мама сказала: – В сущности, у нее экссудативный диатез, не прошел ребенку даром твой зуд перед родами. Будет легко цеплять любую инфекцию. – Так оно и оказалось впоследствии.
На седьмое ноября к нам в гости приходит Ирина с Людой Лифшищ, Люда хочет посмотреть дочку мою, и как мы устроились.
Алешка перебирает и засыпает пьяный, свесит тонкие худые руки с дивана, забыв очки на носу. Я аккуратно снимаю с него очки и говорю Люде, перед которой мне особенно неловко за пьяного мужа, Иринка всё же своя.
– Ну вот, опять. Не знаю, что делать, хоть разводись.
– Мужья на дороге не валяются, ты что, – грустно говорит мне Люда, которая не замужем.
В это время, осенью, когда напряжение первых месяцев после рождения Кати начало спадать, Алешка всё чаще и чаще задерживался после работы и приходил домой поздно вечером, сильно наклюкавшись. Я не была готова к такому повороту в своей семейной жизни. Алешка любил выпить, но чтобы по два раза в неделю, бросив меня с малышкой, где-то пропадать, нет, такого я не ожидала, не знала, как с этим бороться, и первое время ничего не предпринимала.
Муж мой пьяный был лучше, чем трезвый, не вредный, не зануда, просто глупел до невероятности, но я не выносила пьяных на дух, выросшая в семье без мужчин, я брезговала пьяными и стелила ему отдельно.
Алешка упирался, ни за что не желал лечь один.
– От тебя несет перегаром, не могу я такой запах вынести, ну что за дрянь ты пьешь, – иди, ложись, где постелено, выталкивала я мужа на диван.
Криминский сидел на постели без очков, беспомощно озирался, и твердил с пьяной настойчивостью:
– Ты на меня сердишься. Ну, за что ты на меня сердишься? Я не лягу спать, пока ты меня не поцелуешь, я не могу заснуть, когда ты на меня обижена.
Меньше всего мне хотелось целоваться, но и надоел он мне до чертиков, и я чмокнула его в щеку, преодолевая отвращение к сильному запаху алкоголя.
К зиме стало еще хуже. Попойки участились, и уже событием стало, чтобы муж пришел домой сразу после работы. Длинные, настойчивые звонки в дверь полпервого ночи. Алешка, которого я жду с половины седьмого вечера, наконец, вернулся домой, не предупредив даже, что придет так поздно. Я сижу, обхватив колени руками, на стуле в комнате, сижу вся зареванная, гляжу на спящую дочь, и темное отчаяние переполняет меня. Это происходит не в первый, не во второй и не в третий раз, это теперь происходит регулярно, Алексей приходит со службы домой поздно ночью, не отвечает на мои вопросы, где он был и с кем пил. Мои вопросы – это покушение на его свободу, он независимый мужчина, а то, что я сижу дома совершенно одна, и нет у меня здесь ни соседей знакомых рядом, ни подруг, которые далеко, ни родителей, только он, это в расчет не берется. Я хочу, чтобы мой муж, соскучившись, бегом бежал домой, чтобы ценил, что его ждут и любят, ну, на худой конец, задерживался на работе по работе, но запах перегара, который густым зловонным облаком окружает моего молодого мужа, когда он приходит в час ночи домой, не позволяют мне сомневаться в том, как он провел время.
Я уже выстирала и вторую партию пеленок, которая его доля, искупала одна Катеньку, в общем, я справилась. Я всё сделала, но теперь я не хочу его видеть, пусть он уходит туда, где ему лучше, чем со мной, а я не открою ему двери, пусть уходит, мне такой муж не нужен.
Звонки прекращаются на время и начинаются с новой силой.
– Зоя, открой, – просит Алексей через дверь, просит довольно тихо, чтобы не разбудить соседей посреди ночи, но я молчу, только размазываю слезы по лицу.
Алексей звонит еще и еще, но я знаю, если я открою, всё пойдет по старому, а ведь надо что-то делать, он сопьется в конце концов. А нужен моей дочке отец-пьянчужка? – нет, не нужен, а мне нужен муж, который где-то шляется? – нет, я всё равно уйду. Не смогу я так жить.
И я плачу еще сильней, правда плачу совершенно беззвучно, вот бабушка вырастила дочку одна, и мама вырастила дочку одна, и мне предстоит то же самое, мне придется растить дочку одной, ну как можно вынести такое пренебрежение со стороны мужа?
Полчаса звонит муж, а потом наступает тишина, примирился он с тем, что я его не пустила, и ушел. Я знаю, он поехал в Подлипки в общагу, электрички еще ходят, пусть едет, пусть живет там, пусть как хочет.
Но потом мне становится страшно – а вдруг он ушел навсегда? Уже всё, полный разрыв? Я открываю дверь. Никого нет, я выхожу на улицу, в зимнюю ночь и стою на тротуаре. Темно, ветрено, звезд мало, на темном небе бегут серые облака, надо возвращаться, а то простужу грудь на ветру. И я иду домой спать, хотя я боюсь ночевать в квартире одна, ну, да привыкну. Я не буду ему утром звонить, пусть сам решает, как быть, а мне всё равно, сколько может вынести человек? Мне нельзя так переживать, а то уйдет молоко. И я иду и, как ни странно, быстро и крепко засыпаю, но утром встаю вся разбитая, замученная, слезы после вчерашнего у меня близко, глотаю капли валерианки, которые в нашей семье пили во все случаи жизни, и начинаю день как обычно, с массажа дочки – ушел муж и пусть работает, пусть только попробует не придти вовремя и сегодня, либо семья, либо водка, тут выбор один.
Алексей приходит злой, но я неожиданно молчалива и закостенела в своем упорстве – приходи домой вовремя или совсем не приходи, таковы правила игры, ты женат, а если любишь погулять, то не надо жениться, нельзя иметь что-то и не платить за это.
– В следующий раз опять не открою, – вот что говорю я мужу. Он не знает, что я всё же выбегала за ним в темноту ночи.
– Мне, может, некуда идти, – возмущенно говорит Алешка.
– Некуда – приходи, как положено, вот и весь разговор, я с пьяницей жить не буду.