Семейный альбом с титрами

– Нос, нос.

Мама тогда говорила по-грузински лучше, чем по-русски, и странно мне было услышать это, мне, общающейся с родной матерью только по-русски.

Поврежденный мамой нос была вторая легенда в нашей семье. Первая был упомянутый мною рассказ бабушки о пережитом ею ужасе, когда на ее глазах утонул близкий человек, с которым она собиралась связать свою судьбу.

Эта трагедия, произошедшая на Амуре давным-давно в начале века с человеком, от которого для меня осталось только имя, имела, тем не менее, огромные последствия для самой бабушки и для всех нас, ее прямых потомков. Не погибни Коля по глупой случайности в теплый летний день в Иркутске, бабушка вышла бы за него замуж, и не свела бы ее судьба с грузином, и не было бы у нее дочки Нонны, и всё было бы по-другому и, главное, без нас.

Существование близких до моего рождения пугала меня в детстве изобилием непредвиденных обстоятельств, которые, обернись всё по-другому, могли бы изменить течение жизни, и у бабушки были бы дети, но не мама, и позднее, когда мама состоялась, могло бы случится так, что у мамы были бы дети, но не я.

Историю про разбитый нос рассказывали мне не однажды, и оба действующих лица. Мама описывала, как она упала, приземлилась с высоты и боль была страшная, а бабушка рассказывала, как она пребывала в полном спокойствии и благодушии, когда раздались крики, и она увидела бегущую дочь всю в крови. Эта душераздирающая история не имела, тем не менее, больших последствий, у мамы действительно всю жизнь был нос с небольшой горбинкой, но и только.

Из той поры жизни в южной деревне сохранились воспоминания бабушки о прекрасных персиках, которые она ела прямо с дерева, и чтобы вообще понять вкус настоящих персиков, их надо срывать с дерева и сразу есть, а купленные на рынке, снятые зелеными, чтобы их можно было доставить в товарном виде, это все не то. И бабушка отворачивается от персиков, только что принесенных нами с базара. Рассказы бабушки о той поре наполнены солнцем, зеленью, сладостью сочных фруктов, а главное, благополучием. Никакого тебе голода, продразверстки, стрельбы, запаха пороха, вшей. Не слышны и размолвки между супругами. Последние годы мама вела бессистемные записи, и есть в них и воспоминания о той поре жизни: «тогда жили всей семьей, папа с мамой еще не развелись…»

Третья легенда семейная из той далекой поры касалась цвета лица бабушки.

Ехала она в вагоне, жара, раскраснелась, и вдруг сидящий напротив старый крестьянин приподнялся и ткнул пальцем бабушке в щеку.

Она вся вспыхнула, оскорбилась и, отшатнувшись, закрыла лицо платком. Молодой сын крестьянина говорил по-русски и стал извиняться за поступок отца.

– Он подумал, что если пальцем ткнуть, то кровь брызнет или нет?

– И решил проверить! – возмущалась бабуля, но чувствовалось, что ей это польстило.

Я не знаю, в каком году семья Хучуа перебралась в Батуми, но прежде чем они осели в Батуми, им пришлось пожить в Кобулети, а может быть, они там снимали дачу. Есть фотокарточка, где они в Кобулети, есть и воспоминания о великолепных песчаных пляжах Кобулети.

На этой фотокарточке у бабули моей задумчивое, лирическое выражение лица, такое же выражение я часто видела в детстве на лице у мамы.

В Батуми бабушка с дедом и мама оказались в большой комнате в трехкомнатной квартире дома на углу улиц Энгельса и Сталина возле Пионерского парка, в комнате, знакомой впоследствии и мои детям. Мама училась в грузинской школе, дед преподавал русский язык и литературу там же, а бабушка работала, кажется, в аптеке. Кроме русского языка, Самсон Николаевич преподавал латынь в медицинском техникуме, в то время расположенном на улице Горького. Сейчас это здание снесено.

Как-то бабушка вспоминала историю исчезновения пятилетней мамы. Ее встретил на улице крестный и забрал с собой, не предупредив бабушку, и бабушка долго искала пропавшего ребенка, которого, по словам соседей, увел какой-то мужчина.

– Ну и досталось ему от меня! – заключала бабушка свой рассказ. На фотографии крестный смотрится вполне разумным мужчиной, только усы подозрительно лихие, но не настолько, чтобы можно было допустить: этот мужчина увел пятилетнюю девочку (мама играла на улице одна, крестный шел мимо, увидел, и повел в гости, решив, что ребенку у него в семье будет веселей) и не предупредил об этом родителей.

Когда-то в то время бабуля и уменьшила себе годы, взяла паспорт с 1899 года рождения. Она мечтала поступить в мединститут, а там были ограничения на возраст.

Из маминых разрозненных записей:

Возле вокзала стояли извозчики, машин не было, мне так нравилось, когда папа брал извозчика и меня усаживал рядом. Еще были «линейки» – тележки летние, с тентом или без, – на несколько человек.

В 30-ые годы по улицам ходили стекольщики с кусками стекла и кричали, по-русски и по-грузински:

– Стекла вставлять. А-Акошки.

И еще:

– Керасине-е-е. Это везли в бочке керосин, и все бежали с бидонами к нему. Отапливались и варили на керосинках.

По пляжу ходили торговцы и торговали печеными грушами:

– Груши… Печеные груши, – далеко разносился их крик.

В восьмидесятые годы груши не носили, носили хачапури и семечки. Семечки в Батуми продавали в самодельных деревянные стаканчиках, замечательных тем, что за счет толстого дна, их внешний размер был значительно больше, чем внутренний. Раскатаешь губу на целый стаканчик, а тебе всыплют в газетный кулечек пару десятков зернышек.

Во время последнего моего пребывания в Грузии по пляжу ходили молодые ребята и предлагали:

– Циви фанта, циви кока-кола.

Циви по-грузински означает холодный.

Знаю, что дед с бабкой прожили в браке около 12 лет, и маме было 11 лет, она училась в четвертом классе. Шел 32-ой год, год их разрыва.

В конфликте между дедушкой и бабушкой я на стороне бабушки, с ней меня связывают не только узы родства, но и узы любви, выросшей из постоянного общения. Справедливость же требует признать, что бабуля моя вовсе не была воздушной нежно-розовой женщиной, какой она могла показаться читателю на основе моих рассказов. Нет, бабушка была женщина с характером, умеющая отстаивать себя в семье всегда и во всем, и жизнь в большой семье в детстве, где нелегко было среди четырех дочерей не потеряться, занять свое место, укрепила эти врожденные черты характера. Рассердившись, бабушка могла устроить хороший скандал, а потом неделю дуться, не разговаривать, отвечать сквозь зубы, вообще затягивать ссоры, смаковать свои мнимые и действительные обиды. Так что, думаю, жизнь Самсона Николаевича с русской красавицей женой была не сахар, оба действующих лица не походили на воркующих голубков.

Далеко в России, в Сибири, в Чите заболел Сережа, бабушкин младший брат, любимый брат, единственный. Толи к тому времени не было. Кто-то из сестер, возможно, Капа, прислала письмо, что Сергей в тяжелом состоянии, просила срочно приехать. Люда была единственным в семье медиком. Самсон Николаевич встал стеной на пути жены, отказывался ее отпускать, и задержал ее этими склоками.

– Ревновал, – скажет бабушка.

– Был повод, – скажет мать, а больше – ни гу-гу, подробностей я не знаю. Был ли у бабушки кто-нибудь до разрыва, мне не известно. Бабушка подала на развод и уехала к брату. Велика Россия, долог путь на поезде, и приехала бабушка на следующий день после его смерти.

На сохранившейся случайно фотографии Сергей с семьей, обритый после брюшного тифа. Через несколько дней он умрет. Всю свою жизнь бабушка не могла простить себе, что опоздала. По ее словам, неправильно ухаживали, дали пить воду, (или водку?) когда это ни в коем случае нельзя было делать при тифе, и он скончался.

Спустя несколько лет после написания этих строк я созвонилась со своей троюродной сестрой, внучкой деда Сережи.

И она мне рассказала, что ее мать дала мужу пиво, когда он об этом попросил. И Сергей умер, нельзя ему было пиво на тот момент, неокрепшему после болезни.

А его жену дважды вылавливали из реки, когда она пыталась утопиться, мучимая сознанием, что муж умер по ее вине.

Знала об этих попытках самоубийства моя бабушка, не ясно, во всяком случае, не говорила.

– Если бы хоть на день пораньше приехала, – сетовала она. И так горестен был ее рассказ, спустя столько лет, что мне, ее внучке, снился по ночам никогда не виденный мною двоюродный дед Сергей, (фотографию я нашла, спустя сорок лет) лежащий на белой простыне за белой же ширмой, весь в жару, без сознания, и все ждут бабушку и надеются, что она приедет и успеет, если не спасти, то хотя бы застать в живых.

Но бабушка не успела.

И часто повторяется этот мой сон, значительно чаще, чем тревожит бабушка память покойного младшего брата.

Многое из того, что я сейчас вспоминаю о жизни бабушки, она рассказывала не мне, а при мне в детстве, а я присутствую при разговорах взрослых, часто это моё единственное развлечение в течение дня, и как жадно я слушаю, как запоминаю, какие иногда неожиданные для взрослых выводы делаю! Остерегайтесь детских глаз и ушей, все записывается на пленку детской памяти, и даже никогда не воспроизведенное сидит там, в подсознании и руководит нашими поступками.

Бабушка осталась жить у родни, и маме пришлось пойти учиться в русскую школу.

Был диктант, в котором встречалась слово «наверняка». Грузинская девочка услышала это слово в первый раз в жизни и долго думала, как же его писать? Потом написала «на» отдельно, а «Верняк» с большой буквы.

Много было смеху по этому поводу, а сейчас я думаю, что слово «верняк», может, и нужно писать с большой буквы, и тогда удача от тебя не отвернется?

Не прижилась бабушка в России после долгих лет жизни на юге, и они вернулись. Самсон Николаевич к тому времени был женат. Вторым браком он женился на грузинке.

Мама часто попрекала мать ее отношением к отцу, моему деду. По маме выходило, что бабушка пренебрегала мужем, не любила его.

Уезжая, бабушка, по ее словам, сделала большую глупость, выписалась, и, когда вернулась, – муженек взял другую жену, и пришлось идти на частную квартиру.