Семейный альбом с титрами

К тому времени, к 56-ому году, дома и дворика, в котором жили мама и бабушка до войны, уже не существовало, и мне приходится только домысливать их быт по аналогии с бытом во всех других двориках: все удобства во дворе, кран холодной воды плюется в выложенную камнями раковину, кругом палки, подпирающие веревки с полощущимся на слабом ветерке бельем, кто-то стирает, трет усиленно согнувшись над корытом по стиральной доске, доносится с одной стороны противный запах хозяйственного мыла, с другой, где готовится на керосинке южная еда, пахнут вызывающие спазмы голода восточные приправы. В ясную погоду стоят кругом стулья и раскладушки, на них вынесены многочисленные подушки, матрасы, одеяла. Все нужно сушить, кругом сырость, и каждый ясный день используется для просушки, так приятно лечь вечером в пахнущую солнцем постель.

Через четыре года после рождения первенца, сына Реваза, его мать умерла вторыми родами, и Самсон Николаевич овдовел.

Четырехлетний Резо пребывал у мамы с бабушкой, во время похорон. Оставшись с малолетним сыном на руках, Самсон Николаевич вдовел недолго, не справлялся он с обязанностями, свалившимися ему на голову после смерти жены, и ему просватали тетю Тамару, малюсенькую женщину, родом из Ахалциха. Она была моложе моего деда на пятнадцать лет, но к моменту свадьбы ей было за 35 и выбирать особенно не приходилось. До брака она работала воспитателем в детском саду, а выйдя замуж, работу оставила. Своих детей от мужа она не имела, и воспитала Резо с четырех лет, стала ему второй матерью.

– Три жены было у папы, и ни одна его не любила, – скажет мама, не верящая в любовь по сватовству.

Бабушка развелась с дедом в 1932 году, а умер он в 1956-ом, но про эти почти двадцать пять лет жизни деда мне мало что известно. Только вехи намечены: женился, родился сын, жена умерла вторыми родами, он женился в третий раз, по сватовству, опять «подвернулся» старой деве Тамаре. А дальше преподавал, растил сына, мучился с соседскими кошками. Соседка Нина, жена полковника, вернувшего с войны без обеих ног, любила кошек, и держала в своих двух комнатах не меньше тридцати кошек всевозможных расцветок и мастей. Вонь в квартире была, как в зверинце. Вот дед с маминой мачехой и гоняли этих кошек со стола в общей кухне, пока не перегородили кухню на две.

Но все же несколько легенд семьи Хучуа в пересказе тети Тамары и Резо дошли и до меня.

Дед Самсон любил анекдоты и как-то увлекся и рассказал политический анекдот в узком кругу своих коллег. Дома вечером, он в глубине души пожалел об этом. Шел 37-ой год, и подобные шуточки были не безопасны.

В ту же ночь к нему постучали. Тогда ночной стук означал, что за тобой пришли.

– Кто там? – в страхе, разбуженная посреди ночи спросила тетя Тамара.

Молчание. И снова стук, продолжительный и безответный. Тетя Тамара, со слезами и причитаниями стала собирать пожитки, дед оделся, наскоро побрился, взял узелок и, наконец, открыл дверь. На пороге стоял глухонемой двоюродный брат, приехал из деревни с мешком гостинцев.

Резо плохо рос. Вторая жена Самсона была маленького росточка, и Резо пошел в их породу. В то время как мама выросла до 172 см, дядька мой был ростом 156 см, и уже лет в семь стало заметно, что он сильно отстает от сверстников.

По совету знакомых Резо повезли в деревню к знахарке. Мальчика при полной луне посадили в бочку, жгли какие-то травы над его головой, читали заклинание. Но разве генетику переспоришь? Резо остался невысоким.

Следующая история произошла после войны.

Когда Резо учился в последних классах школы, то принял участие в одной шутке, которая чуть не кончилась для всех участников большой бедой.

Перед уроком нелюбимого учителя великовозрастные ученики подпилили ножки стула и стола.

Пришел учитель, сел на стул. Стул сломался, учитель схватился за стол, ножки стола обломились, и стол упал вместе с ним. Учитель среди деревянных останков мебели пополз на четвереньках к окну, ухватился за батарею и встал, и в этот момент большой портрет Сталина, висящий над классной доской, рухнул вниз и тут же превратился в груду обломков, дополнив хаос на полу. Шел 51-ый год, и школьников долго таскали на допросы, пытаясь выяснить, кто организовал падение портрета. Сломанное изображение вождя оказалось много опаснее для шутников, чем падение живого человека, который мог и изувечиться. Веревки, на которых висел портрет, за много лет прогнили, при сотрясении не выдержали, и усатый диктатор упал.

Еле-еле удалось убедить следователей, что падение случайное. Дело замяли.

Моя красавица бабушка после развода не была одинока. У нее были романы с мужчинами.

Как-то я, уже будучи замужем, спросила бабулю:

– А что, после развода никого у Вас не было?

– Ну почему нет, не монашка же я, – ответила бабушка.

– А вот чтобы выйти снова замуж, такого варианта не было?

Бабушка задумалась.

– Да, был один, офицер НКВД. Не намного моложе меня, холостой, очень привязался, можно было его и совсем перетянуть к себе, да не получилось. Тут как раз аресты начались, и его взяли. Испугалась я, не ходила, не выясняла, куда он исчез.

Называла бабушка и имя его, и всплывает сейчас Коля. Опять Коля? Или бабуля имя не называла и возникает в моей памяти тот, первый Коля?

Как-то раз мама описала мне случай, рассказала его с обидой, но мне было смешно.

Мама и Тамарка отправились в кино, а сеанс отменили, и они неожиданно вернулись. У бабушки в этот момент был ухажер дома, и она прогнала маму от порога дома, сказала ей прийти через час, не раньше.

Мама смертельно обиделась, приревновала, но вспомним Бёля. У него в романе, кажется «Глазами клоуна» описана большая семья, живущая в одной комнате. Дети ушли в выходной в кино, сеанс отменили, и они неожиданно вернулись домой. Родители их не сразу впустили и выглядели очень смущенными, а о причине их смущения герой догадался только когда вырос.

Все детство мама с Тамаркой прыгали, то в классики, то через скакалку, и так доскакали до девятого класса, продолжали бы и дальше, но какой-то прохожий, глянул, как они играют в классики, пятнадцатилетние, и бросил:

– Прыгают, дылды такие, замуж уже пора, а они все прыгают.

Год за годом, в 38-ом мама окончила среднюю школу с тройками по математике и поехала поступать в Киевский университет на философское отделение, где и провалилась благополучно, не ответив на вопрос, «что такое фашизм?»

– Потом на своей шкуре узнала, что такое фашизм, – рассказывала она мне.

Тамарка тоже не поступила, и они ближе к осени безуспешно искали работу в Батуми. Есть фотокарточка, а сзади надпись: «после поисков работы». В Батуми всегда было трудно найти что-нибудь подходящее, мало предприятий.

Самсона не огорчила неудача дочери, он считал, что не обязательно ей высшее образование, окончит курсы бухгалтеров и хватит. У него рос сын, требовавший много забот и внимания, третья жена не работала, и ему нужно было содержать троих, на взрослую дочь средств не было.

Позднее бабушка не раз напоминала маме, «тыкала в нос», что только благодаря ей она имеет диплом врача.

– И воображаешь, – добавляла бабушка.

Но какой из мамы был бы бухгалтер при ее нелюбви к точным наукам?

А вот врач при ее прекрасной памяти получился хороший.

В 39-ом году бабушка работала медсестрой в санатории в Сурами, и мама была с ней. От той поры осталось много групповых фотокарточек, и интересно сейчас смотреть, какой разношерстный, пестро одетый люд их заполняет.

В 39-ом году летом мама собралась поступать в медицинский в Ленинград. Киевский университет, философское отделение, это влияние отца. Медицинский, это мечта ее матери, не поднявшейся дальше акушерки.

В том же году в Батуми приехал погостить бабушкин племянник, двоюродный брат мамы, Борис Хороших, сын Капиталины Виссарионовны, старшей сестры бабушки, второй по счету дочери Анна Никандровны. Она была замужем за Дмитрием Хороших, и у них было четверо детей: Валерьян, Борис, Галя и Наташа. Борис в то время закончил второй курс МИИТа.

Много мелких фотографий мамы и дяди Бори в Батуми и в Ботаническом саду сохранилось от того далекого довоенного времени.

В августе у мамы начинались вступительные экзамены в Ленинградском медицинском. Борис сопровождал ее до Москвы. По тогдашней привычке прятать деньги в укромные места мама пришила к трусам кармашек, положила туда деньги, а трусы благополучно забыла надеть. С тем они и уехали. Прямого пути до Москвы через Абхазию вдоль Черноморского побережья тогда еще не было, и поезда ходили через Тбилиси и Баку. Ехать было трое суток, а не 44 часа, как в наше время, сейчас, правда, снова нужно ехать через Баку, и то побоишься, как бы тебя на северном Кавказе не ограбили. И в тот именно момент, когда мама поехала в Москву, на отрезке железной дороги между Батумом и Тифлисом случился обвал. Их состав отвели обратно в Батуми. Нужно было ждать, когда расчистят пути.

– За твоими трусами вернулись, – смеялся над мамой Боря.

Сейчас же хочется рассказать про другой эпизод с деньгами в трусах. Эту историю рассказал мне Алешка, подсмотревший ее в продуктовом магазине в начале девяностых годов.

Стояла длинная очередь за мясом. И вот, спустя часа три, бабулька, взвесив себе мясо, отошла от прилавка, чуть в сторону, задрала подол и прихватила его зубами, чтобы не мешался. Под юбкой у нее обнаружились голубые байковые панталоны. Она отогнула на них резинку, расстегнула булавку и освободила тряпочку, в которой были завернуты деньги. Притихшая очередь десятками глаз заворожено наблюдала за ее действиями. Бабулька без всякого смущения опустила подол, озабоченно осмотрела купюры, и пошла в кассу платить.

Народ выдохнул.

– Лет сорок как не видела ничего подобного, – не выдержала одна женщина.

История с забытыми мамой деньгами вошла в цикл легенд. Легенды отличались от простых рассказов тем, что их повторяли множество раз различным людям. Каждый новый знакомый должен был, если он часто появлялся в нашей семье и признавался обладающим достаточным чувством юмора, выслушать историю про деньги, зашитые в трусы и забытые на спинке стула. Трусы, кстати, были купальные плавки, и одевались они вторыми, верхними. Нижние меняются, а вторые всю дорогу при тебе.

Если же приблудившийся к нам новый знакомый, вернее знакомая, больше тяготел к бабушке, то ему была обеспечена трагическая история про утонувшего жениха, а вот про воскрешение больного с мнимым диагнозом заворота кишок могли и не рассказать: в этом и состояло глубокое отличие легенд от простых воспоминаний, последних можно было и избежать при удачном раскладе, а вот первые были неизбежны.