Охотный Ряд и Моховая. Прогулки под стенами Кремля

Было время, когда в пятницу наши предки отдыхали, а воскресенье работали, о чем сохранились следующие пословицы: «Кто прядет в пятницу, у того на том свете будут слепы отец с матерью», «Женщинам в пятницу голову не мыть, мужикам бороду не чесать», «По пятницам мужики не пашут, бабы не прядут» и т. д. Вот какая важная святая! Так что вопрос о причинах, что побудили древних москвичей поставить этот храм именно в здешних местах, остается открытым для обсуждения.

При храме было кладбище, его следы обнаружились при прокладке метро в начале 1930-х годов: «На углу Тверской и Охотного была одна из первых шахт метро. Шахта находилась против того места, где сейчас вход в метро. В шахту спускались по узкой вертикальной лестнице. Я спускался в тридцать втором году в брезентовом костюме. В этом месте, под Тверской и Охотным, было чумное кладбище XVI века. Человеческих костей нашли немало. Одни лежат, другие стоят или находятся в наклонном положении. Находили и находят стоящих вниз головой. Отчего это? Может быть, от подпочвенных сдвигов, напора вод, а может быть, тут были и счеты господ купцов, бояр и попов с неугодными и неудобными людьми. Под Тверской был чернозем или нечто вроде чернозема, которому вначале особенно обрадовались: через него было хорошо делать проходку – чистый, хороший чернозем. Но этот «чернозем» оказался предательским. Он давал проходить через себя и падал огромными глыбами. Его потом боялись больше всех других напластований, – как только он встречался, сейчас же подпирали особенно тщательно. Здесь было одно из первых подземелий. Было очень мокро, тускло, тесно. Потом все это изменилось. Стали строить шире, увереннее, чище. Сейчас от шахты не осталось и следов. Чистая улица, расширенная, широкая перспектива, слева, если приближаться к Красной площади, большие новые дома Охотного Ряда. Огромное впечатление», – писал журналист Ефим Зозуля в те годы.

Церковь Параскевы была домовым храмом князя Василия Голицына и соединялась с его палатами особым переходом. После постройки собственного дворца в 1680-х годах, примерно в это же время князь вместо деревянной церкви велел возвести двухъярусный храм, первый ярус которого был освящен во имя святой Параскевы Пятницы, а второй во имя Воскресения Господня. Убранство храма, освященного патриархом Иоакимом, напоминало образ церкви Воскресения Господня в Новом Иерусалиме. Известно, что восьмигранные барабаны церковных глав были покрыты глазурованной плиткой с растительным орнаментом, изготовленной с форм, привезенных из Нового Иерусалима. Во время пожара 1737 года многие изразцы были утрачены.

Пострадал храм и в период французской оккупации 1812 года, мало того, что огонь вновь повредил его, вражеские солдаты устроили здесь склад боеприпасов, который однажды чуть было не поднял на воздух само здание. После Отечественной войны тщанием Благородного собрания храм был обновлен, в честь императора Александра I и его сестры великой княгини Екатерины были устроены приделы Святого Александра Невского и Святой Екатерины, а также во имя святого Николая Чудотворца и святого Иоанна Воина.

После отмены крепостного права в 1861 году утвердилась традиция служить молебен в храме в память манифеста царя-освободителя. В этот день в храме яблоку негде было упасть – все купцы-охотнорядцы были здесь. В последний раз храм перестраивался в 1876 году по проекту Н. Н. Васильева.

Интересно, что храм Параскевы намеревались снести еще во время первой перепланировки площади Охотного ряда – в конце XVIII века. Но тогда за церковь вступился митрополит Платон, сказавший, что она «крепка во всех частях и благообразна». Ограничились сносом колокольни, взамен которой отстроили новую. В 1928 году митрополитов уже не было, но заступники нашлись, в том числе Петр Барановский и Игорь Грабарь, занимавшиеся реставрацией храма. Однако к мнению выдающихся специалистов не прислушались. Параскева была снесена, а Охотный ряд лишился своей заступницы и вскоре последовал вслед за ней.

Ну а мы попробуем представить себе, каким же был княжеский дворец в Охотном ряду. Но прежде всего о его хозяине Василии Васильевиче Голицыне (1643–1714) – одном из наиболее известных и ярких представителей княжеского рода Голицыных, изрядно послуживших на благо нашего Отечества. Рядом с его именем не случайно употребляют эпитет Великий, но не только для того, чтобы выделить его среди прочих Голицыных. Так оценивается его государственная деятельность, начиная с царствования Алексея Михайловича, при дворе которого Василий Голицын находился в качестве стольника с 1658 года. Он был прекрасно воспитан и образован, знал иностранные языки (греческий, латинский, немецкий), отличался высокой культурой. Прирожденная любознательность, склонность к наукам и приобретенные в придворной службе соответствующие качества позволили молодому князю довольно скоро сделать политическую карьеру. Первым серьезным итогом стало пожалование его в бояре в 1676 году только что вступившим на престол царем Федором Алексеевичем. Причем Голицын стал первым, получившим этот чин при новом монархе, что сразу выделило его среди прочих придворных и подчеркнуло особую роль в правительстве.

В том же году царь отправляет Голицына на Правобережную Украину, подвергающуюся набегам крымских татар и турок. В 1681 году после подписания мирного договора с турками Голицын был отозван в Москву. Царь поручает ему реформу армии: «Ведать ратные дела для лучшаго своих государевых ратей устроения и управления». Основу русской армии отныне составляют «полки нового строя» и стрелецкие полки под единым командованием, собранным в Разрядном, Рейтарском и Иноземном приказах.

Василий Ключевский справедливо отмечал, что «Голицын, младший из предшественников Петра, ушел в своих планах гораздо дальше старших». А дипломат де Ла Невилль утверждал, что Голицын даже намеревался освободить крестьян от рабства, наделив их землей. Что бы ни говорили, но реформаторская деятельность Голицына получила в сфере государственного управления дальнейшее развитие благодаря, прежде всего, поддержке царя Федора Алексеевича. Так, в результате экономической реформы 1679–1681 годов мелкие налоги заменили единой податью, оптимизировав тем самым доходы казны, направив их на содержание армии и чиновничества.

Голицын выступил и в роли первого застрельщика отмены местничества – устаревшей к тому времени системы подбора кадров не по их достоинствам, а по знатности. Местничество сдерживало развитие страны, снижая эффективность государственного управления. Несмотря на активное сопротивление боярской знати (сам Голицын вел свое происхождение от литовского князя Гедимина), эту реформу также удалось довести до конца. В январе 1682 года Земский собор постановил: «Да погибнет во огни оное Богом ненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовью отгоняющее местничество и впредь да не вспомянется вовеки!» Под судьбоносным решением первой стояла подпись Василия Голицына, исполнявшего должность главы Пушкарского приказа с 1677 года.

В 1682 году царь Федор Алексеевич серьезно занедужил, у постели слабеющего государя Голицын проводил дни и ночи. Тут же и царская сестра – Софья, с которой у него сложились тесные отношения. Емкую характеристику этой связи дал Казимир Валишевский: «Ближе всех к Софье стоял Голицын – она любила его. Царевне было двадцать пять лет, но ей можно было дать сорок. Она обладала пылким и страстным темпераментом, но не жила еще. Теперь ее ум и сердце проснулись. С безумной смелостью бросилась она в водоворот жизни и отдалась подхватившей ее кипучей волне. Она любила и искала власти. Она втянула в борьбу человека, без любви которого успех не дал бы ей удовлетворения. Она толкнула его на путь, ведущий к власти, которую хотела разделить с ним». В мае 1682 года темпераментная Софья захватила власть в государстве. Перед Голицыным открывалась блестящая перспектива, которой он не преминул воспользоваться.

При Софье, Василий Васильевич достиг своего могущества. Стараниями царевны он стал главой Посольского приказа, иначе говоря, министром иностранных дел. И эта должность оказалась ему ближе всего. Голицын был известным западником, чувствовал себя среди иностранцев как рыба в воде. Один из дипломатов рассказывал: «Я думал, что нахожусь при дворе какого-нибудь итальянского государя. Разговор шел на латинском языке обо всем, что происходило важного тогда в Европе; Голицын хотел знать мое мнение о войне, которую император и столько других государей вели против Франции, и особенно об английской революции; он велел мне поднести всякого сорта водок и вин, советуя в то же время не пить их. Голицын хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей, сделать их людьми, трусов сделать храбрыми, пастушеские шалаши превратить в каменные палаты. Дом Голицына был один из великолепнейших в Европе».

И верно, двухэтажный дом князя в Москве в Охотном ряду был обставлен по европейскому образцу. Потолки были обтянуты золоченой кожей, а в одной из комнат (в крестовой палате) потолок расписали под звездное небо. Чего здесь только не было – изящная мебель, картины, часы, книги, астролябия:

«В спальне в рамах деревянных вызолоченных землемерные чертежи печатные немецкие на полотне; четыре зеркала, две личины человеческих каменных арапские; кровать немецкая ореховая, резная, резь сквозная, личины человеческие и птицы и травы, на кровати верх ореховый же резной, в средине зеркало круглое, цена 150 рублей. Много было часов боевых и столовых во влагалищах черепаховых, оклеенных усом китовым, кожею красною; немчин на коне, а в лошади часы. Шкатулки удивительные со множеством выдвижных ящиков, чернилицы янтарные. Три фигуры немецкие ореховые, у них в срединах трубки стеклянные, на них по мишени медной, на мишенях вырезаны слова немецкие, а под трубками в стеклянных чашках ртуть».

Палаты Голицына перед сносом. Конец 1920-х гг.

А какая была столовая! Просто художественная галерея – стены ее были расписаны библейскими сценами, что в тогдашней Москве было, мягко говоря, необычно. Из столовой удобно было пройти в кабинет хозяина дворца – казенную палату, интерьер которой помимо икон был также украшен многими картинами, – «святцы в рамах, печатанные на белом атласе», висел там и «чертеж Европин на холстине».

По изящным винтовым лестницам особо дорогие гости поднимались на второй ярус дворца в личные покои князя, но тут главное было не споткнуться, рассматривая с задранной вверх головой стеклянный, то есть слюдяной потолок «в вырезной жести да в рамах» – своего рода атриум. В причудливой палате, напоминающей шатер, взгляд цеплялся за огромное хрустальное паникадило с шестью подсвечниками. Стены – в три яруса по восемь окон в каждом, обтянуты красным сукном и «немецкими кожами золочеными». Пол уложен не деревом, а против традиции – плиткой. В этой палате Голицын устроил домашний театр, для чего по углам стояли орган и клавикорд.

Стоит ли говорить об убранстве спальни Голицына, обитой аглицким сукном, напоминавшей звуконепроницаемую шкатулку. Оно и понятно – легенда гласит, что сюда по тайному подземному ходу из Кремля приходила к своему фавориту царевна Софья, в том числе для обсуждения насущных государственных дел. В спальне в особом сосуде стоял «сахар травы лавандовой». Для развлечения хозяина и его гостей имелась здесь и подзорная труба. В общем, не дом, а сказка. Таким же Голицын пожелал видеть и свой загородный дворец в Черной Грязи (ныне Царицыно). Редкие свидетельства очевидцев заставляют полагать, что в общих чертах загородные хоромы Голицына даже походили на дворец Алексея Михайловича в Коломенском.

В проведении внешней политики Голицын развил похвальную активность, за что в 1684 году удостоился титула «Царственныя большия печати и государственных великих посольских дел сберегатель, ближний боярин и наместник новгородский». В частности, он пытался играть на противоречиях между Польшей и Турцией с целью не допустить их союза против России, чего в итоге удалось достичь. В 1686 году был подписан Вечный мир с Речью Посполитой. Среди успехов российской дипломатии в Европе было и подтверждение в 1683 году Кардисского договора между Россией и Швецией. Обратил свой взор Голицын и на азиатское направление, упирая на развитие отношений с Китаем, в результате чего в 1689 году был заключен Нерчинский договор.

Палаты Голицына. Д. Сухов. 1935 г.

Последствием успехов Голицына во внешней политике стало объявление войны Турции и Крымские походы в 1687 и 1689 годах. В это время Голицын редко появляется в своем дворце в Охотном ряду, поскольку лично возглавляет походы русской армии к Перекопу против Крымского ханства. Первый поход в Крым 1687 года окончился ничем, что сам Голицын объяснял крайне неудачными условиями для ведения войны, а именно недостатком воды и продовольствия, а также пожаром в степи, устроенным самими крымцами.

Однако набирающие вес противники Голицына за его спиной шептались о взятке, якобы данной князю поляками, заключившими мир с Россией: «В том же году приходили из Польши великие и полномочные послы о договоре вечного мира, чтоб помириться вечным миром, и того же году вечный мир с поляками состоялся. Да тем же вышеписанным польским послам на договоре вечного мира дано казны великих государей 200 000 рублей, и ту вышеписанную великих государей данную казну царственной большой печати и великих посольских дел сберегатель, ближний боярин, и наместник новгородский, и дворовый воевода князь Василий Васильевич Голицын с теми польскими послами разделил пополам» (ну что тут сказать – коррупционеров у нас всегда хватало). Именно это перемирие и вынудило русских выступить против Крымского ханства. Говорили и об отсутствии у ближнего боярина военного таланта.

Второй поход, состоявшийся через два года, повлек еще большее снижение политического рейтинга Василия Васильевича. Как утверждал окольничий Иван Желябужский, Голицын взял у татар две бочки золота: «А боярин князь Василий Васильевич Голицын у стольников и у всяких чинов людей брал сказки, а в сказках велено писать, что к Перекопу «приступать невозможно потому, что в Перекопе воды и хлеба нет». И после тех сказок он, боярин князь Василий Васильевич Голицын, взял с татар, стоя у Перекопа, две бочки золотых, и после той службы те золотые явились на Москве в продаже медными, а были они в тонкости позолочены».

А тем временем, пока Голицын бесплодно воевал в Крыму, в Москве возмужал новый и сильный государь и не менее активный реформатор (в будущем) Петр Алексеевич Романов. В августе 1689 года он отстранил свою сестру Софью от власти вместе с ее невезучим фаворитом. Указом от 9 сентября Голицын был лишен боярского звания, всех привилегий и имущества, многих вотчин и поместий и сослан на Север. Так в один день оборвалась политическая карьера Василия Васильевича, закончилось и его владение дворцом: «В том же году пытан и казнен, по извету Филиппа Сапогова, ведомый вор и подыскатель Московского всего государства бывший окольничий Федька Шакловитый. А ведомый же вор и собеседник его, Федькин, полковник Сенька Резанов бит кнутом, и отрезан ему язык, и сослан в ссылку. А иные товарищи их стрельцы, Оброська с товарищи, казнены, а иные их товарищи сосланы в ссылку. А казнены у Троицы в Сергееве монастыре. Да в то же время, в том же монастыре, по ведомости и по сыску, отняты чести у бояр, у князь Василья Васильевича да у сына его князь Алексея Васильевича Голицыных, и написаны были в дети боярские по последнему городу, и сосланы в ссылку в Пустоозеро, с женами и с детьми. А в сказке им было сказано, что отняты чести за многие их вины. А поместья их и вотчины розданы в раздачу».

Проект реконструкции палат Голицына и храма Параскевы. Д. Сухов. 1928 г.

А чтобы в процессе национализации имущества опального князя ничего не пропало, Петр велел произвести опись дворца. Она-то и сохранилась до нашего времени и последний раз была издана в 1884 году под своим оригинальным названием «Розыскное дело о Федоре Шакловитом и его сообщниках».

Дворец Голицына пустовал не долго, в 1691 году он был употреблен Петром для упрочения российской дипломатии и ее успехов на Кавказе и подарен царю Имеретии и Кахетии Арчилу II (1647–1713). С чего это молодой царь так расщедрился и принялся разбрасывать столь драгоценные дары? Западник Голицын, несмотря на свою близость с Софьей, все-таки был ближе Петру по духу, чем иные бояре. В этом доме мог жить и кто-нибудь подостойнее. Вот здесь не грех и вспомнить, чем же так дорог был Арчил II русскому царю-реформатору.

Именно его издавна называли на Руси истинным отцом Петра I. Ссылаются при этом не только на тот факт, что Петр своим обликом и ростом никак не походил на своего отца Алексея Михайловича и было в его чертах что-то нерусское. А вот на Арчила II Петр был очень похож, и лицом и статью – просто одно лицо.

Говорят и о том, что Алексей Михайлович сам пригласил Арчила – представителя царской династии Багратион-Мухранских в Россию с целью породниться с этим древним родом, идущим якобы от библейского великого царя Давида. Тишайший был чрезвычайно набожным человеком, часами отстаивал литургии и службы в храмах. Беспрестанно молился, клал поклоны за здоровье своих болезненных детей. Он, к примеру, повелел насадить в Москве яблоневые сады, ибо яблоня для него была священным, библейским деревом. Для Алексея Михайловича породниться с потомками царя Давида было бы святым делом, а уж о том, что русский царь будет нести в своих венах кровь древнего монарха, можно было лишь мечтать. И потому он чуть ли не сам затолкнул в спальню своей жены Нарышкиной обалдевшего от такой странной чести гостя с юга.

Еще царевна Софья говорила Голицыну: «Не быть басурманину царем!» – а самому Петру приписывают фразу, брошенную якобы на предложение венчаться с грузинской княжной: «На родственницах не женюсь!» Такая вот интересная история.

А вот то, что не подлежит сомнению, так это поэтическая деятельность Арчила Имеретинского, сочинившего сборник лирических стихов под названием «Арчилиани». Это с него началась история грузинского землячества в Москве, сосредоточившегося в подмосковном селе Всехсвятском (у метро «Сокол»). С Арчилом, потерявшим власть в Имеретии и, как это у нас часто случается, нашедшим прибежище в России, в 1699 году прибыло в Москву более 2 тысяч его соплеменников. Все они получили в Первопрестольной и стол и кров.

А в Охотном ряду еще до переселения Арчила II в Россию жили его сыновья Александр (1674–1711), первый в истории России генерал-фельдцейхмейстер, и Мамука (на наш манер Матвей). Они были друзьями детства Петра, принимали участие в его потешных военных игрищах. Мамука умер в 1693 году, семнадцати лет, а то бы вполне мог удостоиться какой-нибудь высокой должности при царе. А вот карьера Александра развивалась стремительно. Не зря рассказывали современники, что Петр любил его, как родного брата. В 1697 году царь взял его с собой в первую загранпоездку, поручил Александру осваивать артиллерийское дело. После возвращения на родину Петр поставил его во главе с чином генерал-фельдцейхмейстера.

Царь возлагал на Александра Имеретинского очень большие надежды в области развития и организации на современном уровне русской артиллерии. Предстояла война со Швецией. Однако в сражении под Нарвой 1700 года, где под командованием Александра имелось до 145 пушек и 28 гаубиц, надеждам этим суждено было развеяться в прах. Шведы захватили не только орудия, но и самого генерал-фельдцейхмейстера.

В плену он находился почти десять лет, Петру не удавалось выкупить или обменять его. Шведский король требовал аж десять бочонков золота – выкуп фантастический. Кто знает, быть может, в определении столь высокой цены свободы сыграли свою роль и активно бродившие в Европе слухи о грузинских корнях Петра I. Освободили Александра Имеретинского лишь после Полтавской победы, он не успел вернуться в Россию, скончавшись от перенесенных испытаний в Риге (по другим данным, на острове Петео). Похоронили его, конечно, не в Успенском соборе Московского Кремля, но в не менее почетном месте – в Большом соборе Донского монастыря, где уже покоился его отец Арчил II.

А дворец в Охотном ряду так и переходил от одного грузинского князя к другому. В 1761 году здесь даже встречали картлийского царя Теймураза II, искавшего военной помощи России в борьбе с турками-османами. Но Елизавете Петровне было не до турок, шла война с Пруссией. Добравшегося до Санкт-Петербурга Теймураза наградили высшим орденом Андрея Первозванного и отправили восвояси. Вернуться домой он не успел, скончавшись по дороге, похоронили его, кстати, в Успенском соборе Астрахани.

Худо-бедно, но при грузинских князьях дом Голицына еще сохранял свою старину, а вот когда в 1871 году он был выкуплен одним из московских купцов, тут начался сущий вандализм. Древние палаты приспособили под складские и производственные нужды Охотного ряда. Уже тогда многие подлинные детали отделки были утрачены – декор срублен, уничтожили часть жилых помещений, утрачена была и редкой красоты кровля, мешавшая надстройке здания. Неудивительно, что в таких условиях только и оставалось, что коптить рыбу. Запах стоял соответствующий.

Охотный Ряд с храмом Параскевы, но без палат Голицына. Д. Сухов. 1928 г.

Лишь после 1917 года те, кто еще помнил, что палаты Голицына – это яркий памятник московского барокко, смогли добиться их реставрации. Гиляровский писал: «Сотни лет стояли эти два дома, покрытые грязью и мерзостью, пока комиссия по «Старой Москве» не обратила на них внимание, а Музейный отдел Главнауки не приступил к их реставрации. Разломали все хлевушки и сарайчики, очистили от грязи дом, построенный Голицыным, где прежде резали кур и был склад всякой завали, и выявились на стенах, после отбитой штукатурки, пояски, карнизы и прочие украшения, художественно высеченные из кирпича, а когда выбросили из подвала зловонные бочки с сельдями и уничтожили заведение, где эти сельди коптились, то под полом оказались еще беломраморные покои. Никто из москвичей и не подозревал, что эта «коптильня» в беломраморных палатах».

Архитектор и реставратор Дмитрий Петрович Сухов (1867–1958) создал удивительную акварельную галерею старого Охотного ряда, благодаря чему сегодня у нас есть возможность представить себе, что могло бы получиться в результате тщательной и бережной реставрации. Но уже с начала 1920-х годов большевики задумались над необходимостью строительства Дворца Советов, в том числе и в Охотном ряду. Осуществлению святой для них цели ничего не могло помешать, палаты стерли бы, будто ластиком. Охотный ряд вообще мозолил глаза, слишком заметное место. Помимо Дворца Советов здесь решили выстроить и здание Госбанка СССР.

Застройка Охотного Ряда. 1930-е гг.

Московская общественность попыталась образумить инициаторов сноса дворца Голицына: «В последнее время ходили слухи о чудовищном проекте сломки зданий и постройки на всем протяжении от Дома союзов до Тверской гигантского небоскреба для Госбанка. Слухи эти встревожили всех любителей московской старины. Действительно, что может быть нелепее с точки зрения азбуки целесообразного городского строительства, как это ненужное строительное уплотнение и без того уплотненного центра, с неизбежным затемнением окружающей местности. Не застраивать небоскребами надо этот центр, а наоборот, раскрыть его следует, удалив мешающие наросты, облепившие со всех сторон усадьбы Голицына и Троекурова…» – предлагал Игорь Грабарь в 1925 году.

Но все было уже предопределено. Дворец Голицына снесли. И на его месте в 1933–1936 годах вознесся серый и унылый Дом Совета труда и обороны архитектора А. Я. Лангмана. Всего Аркадий Яковлевич Лангман (1886–1968), уроженец Харькова и выпускник Венского политехникума, выстроил в Москве более двадцати зданий, из которых наиболее известен еще и стадион «Динамо».

Дом СТО (чрезвычайный высший орган СССР, действовавший в условиях начавшейся Гражданской войны и военной интервенции) много лет подавался как образец административного здания в социалистическом городе. С одной стороны, скромный по декору, с другой – строгий и монументальный. Вместе с противостоящей ему гостиницей «Москва» он отмечал начало Аллеи Ильича, идущей к Двору Советов. Но поскольку сам дворец так и не был построен, аллея осталась в зачаточном состоянии, потому и дом Лангмана вблизи воспринимается как громоздкий гардероб. На него удобнее всего смотреть со стороны, как на картине Юрия Пименова «Новая Москва», или спускаясь с горки от Лубянской площади, откуда он не кажется таким огромным. Такое впечатление возникает от того, что зодчий предусмотрел в своем проекте перепад высот в 11 метров – между центром здания и его боковыми частями. Этот факт и сегодня воспринимается как удачная находка Лангмана.

Интерьер дома СТО на редкость рационален и вместителен – почти на каждом этаже центральный коридор соединяет стандартные рабочие кабинеты. В центре – большая парадная лестница. Есть зал для заседаний. Деловая структура здания во многом отсылает нас к американским небоскребам, что неудивительно, ибо в 1930–1931 годах Лангман посетил США.

Строилось здание быстро, причем экспериментальными методами: поточное строительство, оригинальная система бетонирования каркаса. Фундаменты стоят в подземной реке Неглинке, а также проходят над тоннелем метро. В облицовке использован мрамор и гранит разрушенного храма Христа Спасителя.

Будущее дома СТО (известного также как дом Совнаркома и Госплан) туманно. Возможно, что после строительства парламентского центра на одной из окраин Москвы его снесут. И тогда взорам всех проходящих по Охотному Ряду людей откроется чудный памятник архитектуры – палаты Ивана Троекурова, видимые нынче только из окон Госдумы, выходящих в Георгиевский переулок. И хотя по этому переулку они и числятся, но не рассказать о них нельзя.

Палаты Троекуровых

Боярин Иван Борисович Троекуров (1633–1703) поначалу находился в стане сторонников Софьи и Голицына, именно его царевна в августе 1689 года отрядила в Троицу (где укрывался после ночного побега из Москвы Петр) с целью склонить брата вернуться обратно. Скорее всего, в Троице его и перевербовали. И уже вскоре Троекуров, как посланник Петра, выехал к Софье в село Воздвиженское с ультиматумом немедля вернуться в Москву. В 1690 году царь поставил его начальником Стрелецкого приказа, что свидетельствует о большом к нему доверии.

Однажды к Троекурову привели мужика, просившего 18 рублей на изготовление крыльев «как у журавля». Боярин поверил. Деньги дали. Но когда готовые крылья прицепили к изобретателю, он почему-то не полетел. Не помогло даже раздувание мехами. Мужик снова запросил денег. На этот раз Троекуров ему не поверил, приказал дать ему как следует батогами и взыскать все потраченные казенные деньги. И это было еще хорошо, при Иване Грозном такого вот летуна посадили на бочку с порохом.

Политическая конъюнктура сложилась так, что возвышение Троекурова началось с падения его соседа Голицына. Рядом с палатами Голицына такое же обширное место принадлежало заклятому врагу Голицына – боярину Троекурову, начальнику Стрелецкого приказа. «За беду боярину сталося, за великую досаду показалося», что у «Васьки Голицына» такие палаты!» – не совсем прав Гиляровский, когда пишет, что Троекуров своими палатами намеревался перещеголять дворец Голицына, поскольку тот уже был в опале.