Вкус времени – III

Спустя пару лет Сашка и Серега Огольцов решили навестить Петрова на месте службы. Юра к тому времени уже серьезно продвинулся на поприще общественного питания и работал в самом шикарном и популярном ресторане Ленинграда – «Невском», куда и попасть-то было проблемой. Но для своих «черное кирильцо», как говорил Аркадий Райкин, всегда было открыто.

Друзья встретились с Юркой в просторном зале на третьем этаже, и, обменявшись новостями, приступили к совместной трапезе с увеселениями. Встреча была радостна и приятна кажется для всех, но была совершенно необычна тем, что хлебосольному хозяину казенного дома, роль которого, естественно, выполнял Юра, за радушие приходилось платить деньги. Саша сидел за столиком и вспоминал их беззаботные пирушки дома у него или у Юрки, когда настоящий хозяин празднества готов был в лепешку расшибиться, чтоб угодить гостям. Причем бескорыстно.

Но не в этом было дело, все понимали – работа есть работа. Просто видеть друга, прислуживающего по обязанности, было неприятно, хотя трезво рассуждая, Саша понимал, что все профессии, конечно, хороши и уважаемы, что советскому человеку везде у нас почет и так далее в том же духе, но… Но, что-то заставляло и Сашку и Серегу вставлять в разговоре «шпильки» по поводу «гарсонов» и «половых», а Юрку их безропотно «глотать». Видимо, Юра справедливо считал, что клиент всегда прав. Да, конечно, так оно и есть!

Как бы там ни было, а Саша Щеголев чувствовал себя почему-то очень неловко, да и Юрка, когда Серега «прищучил» его на недоливе порции вина, тоже совсем потерялся, справедливо сославшись на буфетчика, но праздничный вечер был окончательно испорчен. Горькие строки о потерянной дружбе, но так было. Щеголев не судил друга. Ни в коем случае. Но какая-то фальшь на их пирушке присутствовала.

У каждого своя жизнь и своя правда – их не подгонишь под себя.

А машину – «Жигули-ВАЗ-2102» Юра Петров все-таки купил и довольно скоро. Первым среди их ровесников! Саша только раз прокатился на Юркиной «тачке». А, наверное, мечтал: вот порулю-то всласть на друговом автомобиле! Но не случилось.

Тем не менее, у Саши Щеголева остались о Юрке Петрове, который уже в скором будущем исчезнет из Сашиной жизни бесследно, только добрые и хорошие воспоминания. Воспоминания первой мальчишечьей дружбы, первых юношеских открытий, первых вселенских испытаний, которые сильнее сильного связали их, наверное, навсегда.

Что бы не говорили друзья и знакомые про их отношения, а нелицеприятные высказывания были, Щеголев останется в душе верен старой дружбе на всю жизнь. Их отношения были первым важным сознательным выбором Щеголева и основой формирования его характера. И Саше повезло, что он прошел эту еще узкую изначальную линию судьбы вместе с верным и надежным Юркой Петровым.

Жизнь сыграла с Александром Щеголевым еще одну шутку: он поступил в Художественно-графическое училище Высшей Партийной школы при Ленинградском Областном комитете Коммунистической Партии Советского Союза! Это даже не выговорить!

А как это удалось беспартийному, вечно диссиденствующему и занесенному в «черные списки» Александру, ведомо только Богу, если Он, конечно, имеет хоть какое-то отношение к вышеназванной организации. Это можно было бы принять за выдумку, но это правда.

Учеба в столь закрытом и «элитном» высшем коммунистическом заведении в творческом плане мало что дало Саше, но опять же – друзья! В Партийной школе у него появились новые друзья-художники. И, что интересно, совсем не идеологические фанаты.

В те советские времена учеба в подобном заведении давала много преимуществ на ниве социалистического реализма. А уж на поприще коммунистической пропаганды, так и вообще рай. Любому парторгу, как работодателю и организатору наглядной агитации, было трудно спорить с выпускником ВПШ!

Как у Высоцкого про тех же сумасшедших!

В эту «школу» Саша поступал вместе с Серегой Огольцовым, давнишним другом по музыке и творчеству вообще. Сашке всегда было проще что-либо делать с кем-нибудь на пару. Такой уж он был человек.

Сталкиваясь с трудностями, невзгодами Щеголеву всегда было необходимо чувствовать плечо «друга», соратника и вместе с ним пережить очередную темную полоску жизни. Ведь друг всегда поможет, утешит, все объяснит и скажет:

– Это судьба… Пойми и смирись… Начнем сначала!

Правда, в этой роли чаще выступал сам Александр.

В стране царил полный партийный порядок, как потом выяснилось, именуемый «застоем». Порядок, доводящий до одури, то есть до алкоголизма, бандитизма и прочих антиобщественных, чуждых нашему прогрессивному обществу, явлений. Даже советские лидеры, не на долго очнувшись от летаргического сна, стали понимать – надо что-то делать.

В очередную «очистительную» кампанию по сплочению рядов партии против идеологических диверсий Центральный Комитет КПСС решил вразумить и художественную элиту. Так сказать, поставить на истинный путь свой авангард застрельщиков и популяризаторов идеи всеобщего равенства и братства, возвратиться, так сказать, к временам «Окон РОСТА». В общем, новые луначарские выпустили циркуляр о повышении социалистической компетенции художников на местах. То есть, было приказано вправить мозги.

Коммунистические идеологи во главе с неувядающим Михаилом Сусловым наконец-то перешли к новым методам и решили создать Художественное училище при ВПШ для простых советских богомазов и вождеписцев. Дело было новое, перспективное – и грех было не воспользоваться!

И Александр с Сергеем с каким-то хулиганским азартом и без сомнений решились поступать.

Помимо общих художественных и композиционных экзаменов, необходимо было представить развернутое направление от предприятия и, главное, рекомендацию от парткома! А Щеголев не был даже комсомольцем. К тому же он тогда еще работал в Зональном институте и опасался, что слух о его ходатайстве дойдет до Первого отдела и тогда уж точно крышка! Ведь свое обещание «Ивану Ивановичу» он не выполнил и в творческом поиске не «нашел» себя среди бойцов невидимого фронта.

Но как-то все образовалось, и Саша поступил-таки на декоративно-художественный факультет, с блеском пройдя все экзамены и собеседования.

О самом ученье в этом странном заведении можно сказать, что оно, тем не менее, было достаточно плодотворным, хотя бы в общем понимании таких художественных величин как цвет и композиция Коммунизма, размер и форма Советской идеологии. Кстати, одним из курсовых проектов была именно композиция на тему «Великая Октябрьская Революция – главное событие ХХ века!». Без комментариев.

Саша с Сергеем занимались на курсе прославленного графика (как он сам себя называл) Левона Айрапетянца. Товарищ Айрапетянц, прежде всего, поражал студентов своим изысканным видом европейского денди и, конечно, такой же изысканной риторикой. Лектором он был интересным и замечательным, но Щеголеву за весь период обучения удалось увидеть только одну работу уважаемого ректора, выставленную почему-то в Музее Этнографии. Но это мелочи по сравнению с мировой революцией. Левон Ервандович действительно заслуживал уважения, граничащим с восхищением одним тем, что он рискнул влить в стройные ряды и колонны партийного и художественно-социалистического образования столь крамольную массу, как действующих художников-оформителей.

На курсе встречались, конечно, иногда и комсомольцы, и члены партии, но в основном в прекрасных аудиториях великолепного Дома Политического Просвещения на площади Пролетарской Диктатуры напротив Смольного института Ленинградского Обкома КПСС занимались оголтелые антисоветчики и политические циники.

Таким образом, для Щеголева наглядно подтвердился факт того, что не все социалистические реалисты были реальными социалистами!

Действительно, училище наполняли разные люди – «зубр» наглядной агитации Рудольф Дериф, юный Боря Эскин, похожий на Карла Маркса в молодости, рассудительный до тошноты «дядя» Коля Стругов, суматошный фотограф Женька Мальков и еще много других оригинальных личностей.

Одним из таких оригинальных был и Володя Птицын, который в их творческом коллективе особенно отличался своим здравым цинизмом. Птицын был шутником и балагуром, но в меру, без настырности. Он был легок в общении, открыт и прям. И эти качества Володи позволили Саше продлить их дружбу на долгие годы. А изначально они сошлись опять же на почве рок-н-ролла. Как уже говорилось ранее, Володя еще совсем недавно играл в знаменитой группе «Россияне» и поговорить «старым» рокерам было о чем.

Щеголев в конце века, встретившись с Володей после значительного перерыва, отметил, что он, в отличие от многих и многих других художников, не изменил профессии, а как человек, несмотря ни на какие «трудности», остался тем же самым оптимистичным шутником и добрым издевателем. Птицын, не в пример лучшему Сашиному другу Огольцову, никогда не кривил душой. И «виртуозные махинации» Сереги теперь они уже переживали вместе, понимающе ухмыляясь при очередных завихрениях приятеля.

Вместе с Володей Саша сотрудничал в многотиражках, оформляя заставки и делая иллюстрации к производственным и бытовым статьям. Как-то Саше досталась благодатная тема – фонари и решетки Ленинграда, продолжавшаяся из номера в номер. Работа была интересной и денежной. Щеголев поделился ее частью с Птицыным, а тот в ответ предложил Саше сделать несколько карикатур на свободную тему в какой-то другой газете. Карикатуры стали вообще отдельной темой их работы, и «продукцию» Щеголева и Птицына печатали даже центральные ленинградские газеты. Такое было время – оставалось только сдержано хихикать.

Насыщенные событиями и знаниями учебные годы не прошли даром – помимо весомого диплома Высшей Партийной Школы и значительно повысившегося агитационного мастерства, Щеголев получил возможность завершить образование, но уже не партийно-художественное, а художественно-промышленное. Но судьба распорядилась по своему, и в дальнейшей Сашиной жизни никакие формальные дипломы уже не пригодятся.

Тем более, диплом ВПШ.

Однако этот диплом все же помог друзьям внести свой выдающийся вклад (как они считали) в оформление родного города. Да не где-нибудь, а у стен культового Смольного института – символа коммунистической власти всей страны!

Реклама в эти годы была представлена разве что афишами кинотеатров или абстрактными призывами летать самолетами Аэрофлота (других кампаний и не было, так что эта, часто неоновая, реклама призывала впустую). На многочисленных стендах художники рисовали совсем другие призывы: «Решения ХХ съезда КПСС – в жизнь!», «Экономика должна быть экономной!», образы Ленина в различных ракурсах с кепкой и без, и всякую другую галиматью, которой Сашу Щеголева классно обучили в ВПШ.

Какими-то неведомыми путями в руках у споен…, простите, спаянного коллектива друзей-художников оказался договор на оформление… забора! Но забор принадлежал Мебельной фабрике, был длиной в полкилометра и находился в центре города на площади у Большеохтинского моста! Знатный куш, достойный целого комбината Худфонда или членов Союза Художников, но достался он рядовым коммунистическим школярам! Задача была проста – преобразить серый унылый забор изображениями передовой продукции данного предприятия.

Саша сделал эскизы в стиле «поп-арт», их утвердили на уровне города, и работа закипела. Весь проект оценили в 12 тысяч рублей. Двенадцать тысяч рублей 00 копеек!!! Это две машины «Жигули», если перевести в осязаемое советское богатство или даже в роскошь.

До этого Сашка, как и все творческие советские люди, частенько «халтурил», то есть зарабатывал на стороне по официальным или липовым договорам, но это было даже в хорошем случае 1—2 тысячи рублей на всех, а здесь…

Да, денег было достаточно, но и сроки были сжатые. Собрали бригаду: Птицын, Огольцов, Забродин и Щеголев. Для быстрого, поточного метода расписали обязанности. Что было колоссальным подспорьем, фабрика обязалась сделать огромные планшеты с натянутым и загрунтованным холстом, а то раньше на других халтурах всегда приходилось делать их самим.

Страшным неудобством был размер и забора и, соответственно, планшетов. Приходилось сооружать мостки из подручных стульев и столов, балансировать на этих шатающихся сооружениях. Тогда Саша вспоминал Микельанджело и Рафаэля (не путать с испанским певцом), работавших по росписи соборов под потолком, и становилось сразу легче.

Иногда, для разрядки, музыкант Птицын затягивал:

– Меж берез и сосен инженер Савосин засосал ноль восемь…

– И в глазах, и в глазах его печаль, – подхватывал Щеголев модный мотивчик.

Или уже Саша начинал другую популярную песню:

– Так Птицын кричал, так Птицын кричал…

И Вова продолжал:

– Залейся, залейся, залейся!

В общем, несмотря ни на что, они справились, хотя иной раз приходилось работать и ночами, – все сделали в срок и с отличным качеством. Все, в том числе парторг и директор фабрики, были довольны. Об их творении даже появилась заметка в «Ленинградской правде» как о передовом опыте в пропаганде товаров широкого потребления.

Однако при распределение заработанных денег, как это обычно бывает при дележке несметных богатств, возникли сложности. Тогда Саша применил модный тогда «коэффициент трудового участия». Все было честно – учитывались старые проверенные колхозной практикой «трудо-дни». Даже не количество сделанных планшетов, а просто выход на работу, так как, например, Щеголев работал быстро, но потом приходилось «подчищать» за всеми для приведения к общему стилю, Володя Птицын медленно, но качественно, Серега всегда ответственно. Сашка Забродин, даже когда выходил на работу через раз, слонялся по залу или бегал в магазин за «допингом».

Когда Забродин являлся, прогуляв пару дней, все демонстративно радовались, а Саша все-таки строго спрашивал: