Трон и любовь. На закате любви

Он говорил о той роли, которую должны были сыграть в истории России иностранные выходцы, и вдруг прямо высказывал, что таких людей, как молодой царь Петр, крепче всего можно сковать цепями женской любви, – любящий человек-де сделает все, чего ни захочет любимая им женщина.

Елена слушала все эти красноречивые слова, краснела, но старалась не вникать в их скрытый смысл, и все только потому, что ее юное сердце было уже в ту пору несвободно.

Этого последнего и не принял в расчет старый пастор Кукуевской слободы.

Чувствуя опасность, молодая девушка, и тут руководимая чисто женским инстинктом, начала готовиться к отпору. Она ни в чем не переменила своего обращения с царственным гостем, стала даже веселее прежнего, была еще более непринужденна в обращении с ним, и наблюдавший за всем этим старый пастор радовался, воображая, что его план удается. Он стал уходить или запаздывать с возвращением, когда, по его расчетам, его гость-венценосец должен был быть у него.

Так было и в этот темный июльский вечер.

– Здравствуйте, царь, здравствуйте! – приветствовала Елена прибывшего Петра. – Давно не были у нас в слободе… Словно и позабыли совсем…

– Нет, фрейлейн Лена, нет, – ласково ответил гость, пожимая маленькие ручки девушки, – я никогда не забываю своих друзей.

Они говорили по-немецки; Петр медленно произносил слова, старательно подыскивая их в своей памяти, прежде чем сказать, но, в общем, его речь была правильна, хотя и несколько книжна. Он, разговаривая с Еленой, даже старался сдерживать свой и в то время уже грубый голос, и только его глаза так и взблескивали яркими огоньками.

– Это хорошо, что вы не забываете своих друзей, – заговорила девушки, – а врагов как? Тоже не забываете?

Лицо молодого царя потемнело, изогнутые дугой брови надвинулись на глаза.

– Смотря кого! – глухо ответил он. – Иных и на своем смертном одре не забуду…

– Какой вы! Ведь это не по-христиански, – отняла у него свои руки девушка. – Но я не хочу верить, чтобы вы были злой… Нет, нет! Вы – добрый. Господь заповедал любить своих врагов…

– То был Господь, – по-прежнему глухо проговорил Петр, – а мы – простые люди… В мудрых же изречениях, которые я вычитал в книгах вашего благодетеля, прямо сказано, что человек человеку – волк… Эх, фрейлейн Лена, если бы могли только заглянуть в душу мне и увидеть, что там делается, испугались бы вы!..

– Разве? – отступила немного назад Елена.

Петр в это время присел к столу и так ударил по нему кулаком, что все вокруг ходуном заходило.

– Чего «разве»? – запальчиво и даже грубо выкрикнул он. – Кипит все там, словно печь разожженная, – слегка хлопнул он себя по левой стороне высокой груди. – Да! А как же этому не быть? Разве вокруг меня друзья? Враги лютые! Все… Вот сестра Софья… От одного отца мы с ней, а нет большего врага для меня, чем она! Сидит она теперь, поди, со своим Васькой Голицыным и придумывает, как бы меня с белого света извести…

– Полноте, царь, полноте! – остановила его девушка. – Вы сегодня мрачно настроены… И еще такой разговор затеяли… Бросим его!.. Знаете, я очень рада, что моего благодетеля дома нет…

– И я тоже, – сознался Петр. Сердце Елены так и захолонуло.

«Что он задумал? – промелькнула у нее тревожная мысль. – К чему он это сказал?»

Она была одна во всем доме с этим молодым своевольником, о выходках которого давно уже ходили недобрые слухи.

– Я по крайней мере прочту еще раз анатомию, – докончил Петр, и Елена сразу почувствовала, как отлегло у нее от сердца, – а то вожусь с этими потешными и книги совсем забросил.

– И прекрасно! – воскликнула Елена, обрадованная и в то же время с чисто женской непоследовательностью задетая за живое явным равнодушием к ней молодого царя. – Усаживайтесь за свои книги, и если только вы будете прилежны, то я обещаю вам сюрприз.

– Какой? – встрепенулся Петр.

– Будьте терпеливы и вы увидите сами, какой мой сюрприз! – весело засмеялась девушка. – Садитесь же за книги, огонь горит ярко, и ваши глаза передадут вам всю мудрость, какая в них есть. Учитесь, царь! Из вас, если бы вы не были царем, вышел бы прекрасный студент.

И, прежде чем Петр успел что-либо сказать, Елена с веселым смехом выбежала из пасторского кабинета.

X. За премудростью книжной

Оставшись один, Петр не сразу принялся за книги. Видимо, взволнованный нежданным разговором о друзьях и врагах, он несколько раз прошелся по комнате.

– Милая, резвая хохотушка, – проговорил он вслух сам с собой, – право, приятно словом перемолвиться с такой – не то что наши московские тетери и кувалды… «Лапушка» да «разлапушка», – только одно и знают, а дальше этого никуда… Целуй ее, ласкай, дрожи от страсти, а спроси что-нибудь – про один пирог с морковью услышишь… Матушка, матушка! Зачем ты меня с Авдотьей сковала?! Жизнь моя по-другому потекла бы, если бы иная около меня была! Эх! Да что тут! Порву я все путы, вырвусь на вольную волюшку… Не удержать им орла на привязи… И уж загуляю же тогда, так загуляю, что сам Грозный царь в своей гробнице сухими костями от удивления застучит… Только бы моих потешных поднять, никакие Софьины стрельцы против них не выдержат. Покажу тогда всему миру, кто я.

И прекрасен, и страшен был царь в эти мгновения. Горели его глаза, ноздри так и раздувались, вздрагивали его искривленные губы, высоко вздымалась богатырская грудь.

Наконец, поборов себя могучим усилием воли, Петр взялся за книгу. Однако, прежде чем сесть к столу, он подошел к окну; тут до его чуткого слуха донесся отдаленный говор и ему показалось, что голоса все приближаются и что наконец скрипнула даже приворотная калитка.

Он выглянул во двор. Было темно, веяло прохладой, из пасторского сада лился аромат цветов. В саду стояла ночная тишина; слышался только шелест листьев под легкими шквалами налетавшего ветерка.

– Причудилось, надо быть, мне, – промолвил царь, – никого там нет. Да и кому быть? Сестра Софья сюда своих соглядатаев послать не осмелится… Ох, сестра, сестра! – Он даже опять нахмурился, вспомнив про правительницу, но, опять подавив в себе закипавшее чувство, махнул рукой и подошел к завешенному углу.

Занавеска была отдернута, и за ней оказался прекрасно собранный человеческий костяк, установленный во весь рост на широкой подножке. Глазные и носовые впадины зияли на его белой кости. Беззубый рот был раздвинут, и казалось, что эта страшная мертвая голова улыбается тому, кто смотрит на нее. Лишенные мускулов руки были протянуты вперед, но в них были приспособления, посредством которых каждой руке или ноге можно было придать любое положение.

Петр взял костяк, перенес его к столу, сел сам и развернул одну из книг. Перелистав несколько страниц и найдя нужное ему место, он поднял и укрепил подставкой одну из рук костяка так, что она приняла горизонтальное положение, то же положение он придал и ноге скелета. Покончив с этими приготовлениями, он стал повторять урок, лишь изредка заглядывая в учебник:

– Сие есть локтевая кость, сие – лучевая, сие – голень, вот малая берцовая, вот копчиковый отросток…

Изучаемый предмет, видимо, сильно интересовал Петра. Проштудировав его, он в прежнем положении поставил костяк перед глазами, а сам закурил трубку с длинным чубуком. Напряженно работавший мозг требовал подбодрения. Петр курил сильно, и скоро клубы табачного дыма носились над его головой, окутывая и его, и стоявший перед ним костяк. Но венценосный ученик не обращал на это внимания. По временам он отрывался от книги, склонялся к костяку, трогал его, повертывал, бормоча в то же время наименования тех или других его частей.

Как раз около того времени, когда Петр взялся за изучение скелета, стрельцы Кочет и Телепень промелькнули в калиточку пасторского дома. Телепень подбодрился, держался на ногах порядочно твердо, но его болтливость все-таки не иссякала.

– А что, брат, ведь хорошо я придумал? – хвастливо спросил он у товарища. – А?

– Чего уже лучше! – насмешливо ответил тот. – Вот как хозяева надают в загорбок, совсем чудесно будет.

– Не надают… Мы и сами с усами… Сдачи дадим…

– Тише ты, видишь! – указал Кочет на отворенное окно, из которого выбивался яркий свет. – Ведь не спят еще, проклятущие.

– Да, я и то вижу… А ведь беседка, что я наметил, прямо против окна…

– Думаешь, увидят?

– Вернее верного то, а увидят – прогонят… Ночуй в канаве… Эх ты, жизнь…

– Что же делать?

– А вот что! Переждем тут, под стеной… Не до петухов же не спать будут… Угомонятся, тогда мы в беседку и проберемся.

– Дело! – согласился Кочет. – Переждем!

Они притаились под стеной вблизи открытого окна; шум, вызванный ими, привлек внимание чуткого Петра.

Прошло несколько времени. Стрельцам даже уже надоело стоять и ждать, да и спать им хотелось, так что невтерпеж даже стало.

– У, полуночники! – с сердцем выбранился Кочет. – Ночь уже на дворе, а они все спать не укладываются… А знаешь что, Телепень?