«Философия зоологии» Жана Батиста Ламарка: взгляд из XXI века

При конструктивном описании структуры объекта мы используем отношения, т.е. многоместные предикаты F

, где n>1 и означает число элементов, связанных отношением. Например, при n=2 речь идет о взаимодействии двух элементов, скажем a

и a

. Эта взаимодействующая пара, если она показывает автономность, будет представлять собой новый объект, который обозначим через b. Отсюда следует, что объект b существует в силу того, что на объектах ai реализовано отношение F

. Это также означает, что собственные свойства объекта b, если они не тождественны свойствам элементов ai, являются результатом реализации отношения F

и, следовательно, задаются этим отношением. Это также означает, что собственные свойства объекта b, если они не тождественны свойствам элементов а, являются результатом реализации отношения F

и, следовательно, задаются этим отношением. Свойства реального объекта (индивида), во многом, обусловлены его конструкцией. Иными словами, объекты, связанные физическими отношениями, образуют новый объект, часто характеризуемый новыми свойствами, которых нет у исходных объектов (обычно приводимый пример – поваренная соль, отличающаяся по своим свойствам и от хлора и от натрия).

Отношения (взаимодействия), имеющие место в физическом мире, следует отличать от логических отношений типа a> b, где a и b обозначают числа. Одно отличие логических отношений очевидно. Их выполнимость не зависит от пространственной композиции (объединении) связанных отношением объектов. Если, например, один человек выше другого, то это отношение будет выполняться независимо от того, на каком удалении друг от друга будут находиться эти два человека. Взаимодействия в реальном мире возможны только при определенном сближении объектов. Отвечающие этим взаимодействиям отношения можно назвать индивидообразующими, или конструктивными. Они могут реализоваться только на определенных элементах и при соблюдении определенного сочетания внешних условий. Конструктивное отношение F

, коль скоро оно лежит в основании объекта b, более всех других характеристик описывает сущностный аспект данного объекта (см. приложение).

Таким образом, конструктивный аспект описания основан на двух ключевых составляющих – элементы и отношение, связывающее эти элементы в целое. В физическом мире реализация отношений энергетически зависимый процесс. Поэтому, чтобы структура имела самостоятельное значение, она должна независимо определяться как целое через какие-то более общие процессы. Нельзя исключить того, что само отношение F

и объекты a

, на которых оно выполнимо, выделены произвольно. Феноменологически ключевым критерием автономности структуры, традиционно используемым в биологии, является ее функциональность. Мы, таким образом, выделяем в качестве имеющей самостоятельное значение конструкцию объекта, если она не является результатом случайного соединения ее элементов, но возникает и развивается благодаря естественным (природным) процессам, которые, воздействуя на объект, задают в нем собственную динамическую составляющую в виде разнообразных взаимодействий, специфика которых в числе прочего как раз и определяется конструктивными особенностями объекта.

Динамическая характеристика составляет главное содержание конструктивного описания объектов. Изучение динамических аспектов предполагает достаточно разработанный научный фундамент. Поэтому в прошлом, да и сейчас во многих случаях конструктивный подход приходилось сводить к изучению лишь структуры (морфологии) объекта, оставляя на потом анализ процессов, развертывающихся внутри конструкции. При полном конструктивном изучении объектов, предполагающем одновременный анализ структуры и связанных с ней процессов, речь идет об описании того, что принято называть организацией объекта.

Описания организмов с точки зрения их строения составлялись с давних пор. Не входя в детальный анализ этой слишком сложной и многообразной темы, ограничимся некоторыми примерами. Начнем с так называемой теории гуморов, имевшей отношение к наследственным болезням.

3.3.2. Гуморы.

Согласно античным представлениям все болезни связаны с нарушениями естественного баланса конструктивных элементов, формирующих тело. В плане медицинского описания природы человека большой известностью пользовалось учение о четырех гуморах, разработанное Гиппократом (Hippocrates, 460-377 до н.э.) и усовершенствованное впоследствии римским врачом Галеном (Claudius Galen, 129-201). В учениях античных авторов все физические тела рассматривались как состоящие из первичных элементов (стихий), которых, например, в системе Эмпедокла из Агриента (490-430 до н.э.) было четыре: воздух, огонь, земля и вода. Их производные в теле человека образуют его жидкую среду в виде особых телесных соков – гуморов. Воздуху соответствует в теле человека кровь, воде – флегма (слизь), огню – желтая желчь, земле – черная желчь. Гуморы определяют природу человека. У здорового человека они находятся в равновесии. Нормальное соотношение гуморов, обусловливающее здоровье, называли конституцией. Избыток одного из гуморов является причиной соответствующей болезни. Например, считали, что чахотка возникает в результате дисбаланса в распределении флегмы и ее избыточного накопления в легких. Излишки флегмы осаждаются и вызывают нарывы в легких. Древние врачи прямыми наблюдениями пришли к пониманию ключевой роли туморов в поддержании здоровья. Гуморы являются не только путями распространения инфекции, через них организм осуществляет регуляторные функции, поддерживая нормальное состояние организма и обеспечивая восстановление нормы при всякого рода отклонениях, в том числе, и через болезнь в процессах выздоравливания.

Каждому первичному элементу и, следовательно, каждому гумору присуща определенная пара качеств. Для крови это горячая влажность, для флегмы – холодная влажность, для желтой желчи – горячая сухость, для черной желчи – холодная сухость. Считали, что на все эти качества определенным образом влияют небесные светила. Например, солнце порождает жар, луна – влажность. Поэтому состояние гуморов в какой-то мере зависит от положения светил относительно земли. Другая зависимость, которой придавали большое значение с античных времен, связь гуморов с пищей, из которой они образуются в теле человека. Поэтому Гиппократ ставил искусство медицины в прямую зависимость от искусства приготовления пищи и правильного питания. В целом гуморалисты выделяли шесть неестественных факторов, с влиянием которых на организм они связывали большинство болезней. Таковы (1) неблагоприятный климат (воздух), (2) нездоровая пища и питье, (3) негармоничное сочетание сна и бодрствования, (4) упражнений и отдыха, (5) проблемы с выделением того, что должно устраняться из тела через кожу (пот), мочеполовую систему и кишечник, (6) страсти. Предрасположенность к заболеваниям существует, но реально она может вылиться в заболевание лишь в результате действия средовых факторов, в том числе как следствие неправильного образа жизни, потакания дурным наклонностям и других пороков (грехов). Именно они в первую очередь открывают дорогу к недугу.

Учение о четырех гуморах лежало в основе представлений о существовании четырех темпераментов, которым соответствуют четыре конституциональных типа. Избыток крови определяет сангвиников (от лат. «sanguis» – кровь), избыток слизи – флегматиков (от греч. «phlegma» – слизь), избыток желтой желчи – холериков (от греч. «chole» – желчь), избыток черной желчи – меланхоликов (от греч. «melain chole» – черная желчь). О связи строения тела с темпераментом смотри: Кречмер, 1924 (Ernst Kretschmer, 1888-1964). Кречмер подчеркивал, что наряду с гуморальными факторами (действующими в основном через химизм крови) в определении темперамента велика роль нервной системы.

Гуморы можно трактовать и как конструктивные элементы и как материальное выражение связывающих отношений. Во всяком случае четкого разграничения элементов и индивидообразующих отношений в гуморальных моделях организма нет.

3.3.3. Солидисты.

В оппозиции к воззрениям гуморалистов (гумористов) находились так называемые солидисты (солидаристы), которые считали твердые ткани, как определяющие архитектуру организма, его более важной природной составляющей (Менье, 1926). Известными представителями этого направления в античности были сторонники материалистических воззрений Демокрит (неточно 460-360 гг. до н.э.), Левкипп (5 век до н.э.) и Эпикур (341-271 гг. до н.э.). Солидисты (от лат. «solidus» – плотный) видели в изменении конструктивных элементов, т.е. плотных участков тела, определяющих его строение, главную причину болезней. Существование гуморов, часто называемых в солидистских концепциях XVI-XVIII веков флюидами, не оспаривалось, но их роль была второстепенной; они образуют жидкую среду, окружающую фибры и другие плотные структуры.

Воззрения солидистов были систематизированы Германом Бургавом (Herman Boerhaave, 1668-1738) – голландским ученым, светилом в области медицины, имевшим мировую известность. Бургав, считавший гуморальные теории пережитком древности, учил в своих Афоризмах (Aphorismi de cognoscendis et curandis morbis in usum doctrinae domesticae digesti, 1737), что тело человека слагается из плотных элементов волокнистого состава (фибр), различающихся размером, начиная от видимых невооруженным взглядом до мельчайших волокон микроскопического размера (fibra minima), которые являются предельными и не содержат меньших волокон. Эти наименьшие волокна способны объединяться в тонкую мембрану, которая может свертываться в тонкую трубку, представляя собой волокна второго размерного класса; те в свою очередь образуют мембрану и трубки следующего размерного класса и т.д. По образующимся таким образом трубкам способны двигаться флюиды (см. Frixione, 2004).

Фибры обладают способностью к силовым напряжениям, показывают эластичность и раздражимость (см. главу 10). При нарушении этих качеств, например, при атонии развивается болезнь, которую можно лечить возбуждающими и тонизирующими средствами. Если болезнь имеет солидистские корни, то она будет характеризоваться локальным очагом распространения. Но из этого следует, что и влияние на организм заболевания будет локальным. Поэтому болезнь или предрасположенность к ней не может передаваться от родителей потомкам. Эта точка зрения защищалась, в частности, французским хирургом и физиологом Антуаном Луи (Antoine Louis, 1723-1792) – одним из конструкторов гильотины, «слава» создателя которой досталась, однако, Гильотену (Joseph-Ignace Guillotin, 1738-1814).

С конструктивной точки зрения в солидистском понимании организма указаны лишь части (элементы), образующие целое. Представление о связывающем условии (отношении) в их моделях организма отсутствует. В XVII-XVIII веках солидизм поддерживался рядом крупнейших ученых: кроме Бургава, выдающимся голландским химиком и врачом Ван-Гельмонтом (Jean-Baptiste van Helmont, 1579-1644), ставшим главою направления так называемых ферментистов, придававших большое значение в деле здоровья ферментам, создателем теории флогистона Георгом Шталем в Германии, учеником Бургава голландским врачом Герардом ван Свитеном (Gerard van Swieten, 1700-1772), написавшим комментарии к Афоризмам своего учителя, пионером в области эндокринологии Бодю (Theophile de Bordeu, 1722— 1776) во Франции, создателем патологической анатомии Морганьи (Giovanni Battista Morgagni, 1682-1771) в Италии. Были и те, кто пытался примерить гуморизм с солидизмом, например, французский врач Филипп Гекке (Philippe Hecquet, 1661-1737), известный по книгам Traitе des Dispenses du Car?me, 1709 (наиболее почитавшаяся книга) и De la Digestion et des Maladies de l’Estomac, 1712, или крупный немецкий клиницист Фридрих Гоффман (Friedrich Hoffmann, 1660-1742). Последний утверждал, что «сердце и плотные движущие части организма получают способность к движению и сокращению, силу, тонус и эластичность от очень малых флюидов, находящихся в мозгу, нервах и самой крови» (цит. по: Менье, 1926, с. 141). Эта точка зрения поддерживалась Бургавом, а через него многими биологами, в том числе Ламарком, который видел во взаимодействии флюидов с недифференцированными фибрами источник структуризации последних, ведущий к становлению органов и их изменению.

Солидисты XIX века, из которых особо следует отметить английского врача Причарда, первыми начали развивать новые представления о наследственности. Природа (организма) в значении конституции выступала у них как относительно независимая от внешних воздействий данность. Конституциональные отклонения, часто передаваемые от родителей детям, являются причиной болезни или предрасположенности к ней. Сошлемся на мнение известного шотландского врача Куллена (William Cullen, 1710-1790), который писал, «что большинство наследственных болезней зависит не от болезнетворного начала, но от частной конформации структуры тела, передаваемой от родителей потомкам» (цит. по Lopez-Beltran, 1992, раздел 3.2.1, см. также Rocca, 2007).

3.3.4. Воззрения Бюффона.

Представления медиков во многом были связаны с их профессиональными задачами и отражали не весь спектр мнений. Поэтому для полноты картины рассмотрим воззрения на природу организма двух наиболее влиятельных представителей научной мысли XVIII века Бюффона и Линнея. Позиция Бюффона интересна тем, что с ней часто в неявной форме связаны некоторые принципиальные выводы Ламарка. В своей Histoire naturelle Бюффон изложил свое понимание природы жизни, центральным элементом которого является концепция органических молекул. Органические молекулы (molеcules organiques) составляют основу организмов и существуют извечно наряду с неорганическими молекулами. Комбинируясь в различных сочетаниях, они образуют элементарное живое тело. Аналогия с кристаллом, который растет по своим правилам, избирательно включая из внешней среды подходящие молекулы и образуя в конечном состоянии структуры характерной формы, поможет уяснить мысль Бюффона. Подобно кристаллам, органические молекулы, происходящие из разных частей организма, способны комплексироваться в организованные тела, показывающие определенную внутреннюю форму (moule intеrieur). Далее организованное тело растет по законам moule intеrieur, выбирая для роста необходимые органические молекулы из пищи. Вот как Бюффон описывает этот процесс на примере растения и животного (цит. по: Лункевич, 1960, т. 2, с. 21): «Органические молекулы, объединяясь, образуют одно или несколько небольших организованных тел, совершенно схожих с тем телом, часть которого они теперь составляют, – будь то луковица или тля. Как только эти маленькие организованные тела оформились, им не хватает лишь средств развиваться, а это происходит тогда, когда они получают возможность питаться: маленькие тли покидают родительское тело и ищут пищу на листьях растений; отделившаяся от луковицы почка находит пропитание в почве». Для полноты картины приведем еще одно интересное место из сочинений Бюффона в редакции В.В. Лункевича (там же, с. 22).

«Каждая часть тела животного или растения отделяет органические частицы, которые она не может больше использовать: эти частицы абсолютно аналогичны с той частью, от которой отделены, ибо они предназначались для питания этой именно части; как только молекулы, отделившиеся от тела, соберутся вместе, они должны образовать небольшое тельце, сходное со всем телом, ибо каждая такая частица похожа на ту часть, от которой она была послана; так именно и совершается размножение у всех таких организмов, как деревья, травы, полипы, тли и т.д., где одна особь воспроизводит себе подобных; таким же средством пользуется природа для воспроизведения животных, которые, чтобы размножаться, нуждаются в соединении с другой особью, ибо семенные жидкости обоих полов содержат в себе все молекулы, необходимые для воспроизведения потомства; нужно, однако, еще кое-что, чтобы воспроизведение на самом деле произошло, – нужно смешение этих двух жидкостей в месте, подходящем для развития того, что должно получиться в результате, и таким местом является матка самки» (выделено В.В. Лункевичем). Мысли изложены предельно ясно и доходчиво. И, видимо, это была одной из главных причин, сделавшей произведения Бюффона самыми читаемыми в то время.

Отвлекаясь от темы данной главы, отметим следующие три момента. Бюффон придерживался гипотезы двойного семени (dual seed theories, по Бойлану – Boylan, 1984; double semen, double semence других авторов, см.: Lopez-Beltran, 1992), утверждавшей о наличии семени и у женщины (см. подробнее и историю вопроса в: Гайсинович, 1988). Бюффон излагает одну из версий концепции представительных частиц, которая позже независимо от него была рассмотрена Ч. Дарвином (1941) в его теории пангенеза. Органические молекулы существуют изначально наряду с неорганическими, т.е. могут формироваться при подходящих условиях. Отсюда следует, что при определенных условиях они способны комплексироваться в организованные тела, давая простейшие живые организмы. Теория жизни Бюффона лежит, таким образом, в основании ламарковского тезиса о возможности неоднократного возникновения жизни на Земле (см. главу 4).

В процитированных отрывках нам важно оттенить следующую мысль Бюффона. Природа организованных тел (или организма) определяется природой органических молекул, но состав последних зависит от отца и матери. Причем органические молекулы обладают сродством, в силу которого могут дифференциально соединяться в разные комплксы. Это еще не окончательный ответ. В другом месте Бюффон говорит (цит. по: Лункевич, 1960, т. 2, с. 24): «В каждом виде имеется общий прототип(prototype general), согласно которому сформирован каждый индивид». В.В. Лункевич предположил, что этот prototype general отвечает moule intеrieur. На самом деле эти понятия описывают две разные стороны организма. Прототип есть типологическое (эссенциалистское в понимании Поппера, 1992 и Майра, 1971) описание объекта через присущие ему общие признаки и свойства, тогда как moule intеrieur есть конструктивная характеристика объекта, связанная только с ним одним (см. раздел 3.3.1.). Наш известный историк науки Иван Иванович Канаев (1893-1984) высказал предположение, что «идею «внутренней формы» можно, конечно, не без явной натяжки толковать как догадку о генотипе в современном значении этого слова…» (1966, с. 97). Идея матричной формы воспроизведения вряд ли могла быть достоянием тех времен даже в виде самой общей догадки. Но вот идея связи, отношения, взаимодействия была доступной пониманию с античных времен. Именно поэтому интерпретация moule intеrieur в этом ключе является вполне естественной.

Теперь мы можем уточнить наш вывод: природа организованных тел определяется природой органических молекул, но состав последних в той части, которая представляет родо-видовые характеристики организма, закладывался при возникновении вида, все остальные органические молекулы, представляющие внутривидовые признаки, зависят от отца и матери. Органические молекулы оформляются в организованное тело с помощью moule intеrieur – некоторого аналога индивидообразующего отношения. Таким образом, первый уровень сложности образует разные комплексы органических молекул, показывающих сродство. Второй уровень сложности определяется moule intеrieur, которая определяет архитектуру и «жизнь» комплексов первого уровня сложности внутри целого. Природа организма как нечто устойчивое выражается через родо-видовые признаки и соответствующие им детерминанты, если мы считаем необходимым говорить о них. Фактических подтверждений существования таких детерминантов пока мало.

3.3.5. Воззрения Линнея.

Линней, как известно, разработал оригинальную систему растений по полу, в основу которой он положил сравнение растений по ведущим конструктивным элементам цветка, тычинкам и пестикам. В систематике до Линнея, в его время и после него главными классификационными приемами были поиск общих выделяющих признаков и их оценка на конгруэнтность (подтверждение таксономических выводов как можно большим числом независимых признаков – см. Patterson, 1982; Павлинов, 2005). В линнеевской системе по полу рассматриваются не признаки как таковые, а сложная «конструкция», образующая цветок. Конечно, цветок можно использовать и как частный признак, с которым будет соотноситься определенная группа растений. Но Линнея интересует не этот чисто интенсиональный аспект рассмотрения. Он обращает внимание на цветок как конструктивное целое, которое характеризуется определенным типом строения. В итоге Линней по-иному расставляет акценты.

Важность структуры цветка не в ее константности (общности). Для цветка как конструктивного целого куда более важной будет характеристика его преобразований, т.е. изменения структуры цветка при переходе от одной группы растений к другой. А поскольку цветок связан с функцией размножения, то через него мы можем найти доказательства конструктивного единства растительного мира. И Линней ищет цветок у споровых растений и, не находя его, считает эти растения тайнобрачными, имеющими цветки, которые у них просто не видимы невооруженным глазом. Линней идет дальше и пытается найти конструктивные параллели в процессах размножения у животных и растений (см. Баранов, 1955).

Что у Линнея речь шла именно о конструктивном понимании цветка, об этом свидетельствуют попытки Линнея провести аналогии в структурной организации цветка и стебля. Линней в монографии Metamorphosis plantarum (1755) следующим образом производит структурные элементы цветка от элементов стебля (см. Серебряков, 1952): чашечка является метаморфизированной корой, венчик – метамор-физированным лубом, тычинки соответствуют древесине, пестик – сердцевине. Об этом же говорят усилия Линнея правильно разложить конструкцию цветка на части, т.е. реконструировать то, что позже назовут архетипом. Принятое выделение главных частей может быть ошибочным, что Линней усматривает у ботаников, классифицирующих растения по различиям в строении чашечки или венчика.

Конструктивная точка зрения в понимании цветка близка к таковой Аристотеля. Для Аристотеля знать объект можно, лишь только понимая, как он устроен. Эту мысль Аристотель поясняет на парадигмальных примерах. Возьмем, например, дом. Чтобы построить дом, нужно определенным образом соединить составляющие его элементы и части, например, бревна, доски и кирпичи. Поэтому конструктивные связи (связи, определяющие строение, организацию объекта) являются существенной характеристикой дома, его сутью. Эти конструктивные связи определяют форму дома. Поэтому форма также является существенной характеристикой дома. Аналогичным образом с конструктивной точки зрения можно рассмотреть цветок. Но здесь есть одно принципиальное отличие, которое осознавал и Аристотель. Замысел дома, включая и его функциональное назначение, находится в голове архитектора, строящего дом. Поэтому Аристотель и говорит, что дом, как и любые искусственные объекты не имеют собственной сущности. Напротив, растение обладает собственной сущностью. «Замысел» растения, в том числе и цветка, «находится» в самом растении (см. приложение).

Важно подчеркнуть еще один принципиальный момент. Общий признак есть уже оформленное в нашем языке представление о каком-то свойстве действительности. Оно вошло в словарь и редко далее меняется. Напротив, представление о строении достаточно сложного объекта, каким является организм, есть результат научного изучения. Поэтому понятие о строении того же цветка, в отличие от понятия дерева или ягодоносных растений, может и должно меняться с ростом наших знаний о цветке. Причем оно будет меняться и экстенсионально, и интенсионально. Цветок возник не на голом месте, он имеет свою естественную доцветковую историю. Напомним, что Линней настойчиво искал и не находил на доступном в то время морфологическом уровне цветок у тайнобрачных. Но если мы перейдем к генетической характеристике цветка, в частности к анализу гомеобоксных MAD S-генов, определяющих структуру цветка, то нам удастся проследить этапы становления цветка на генетическом уровне. Разные MADS-box-гены определяют специфичность цветковой меристемы, дифференциальную скорость размножения клеток, структуру элементов цветка, мужскую фертильность и ряд других процессов; существуют гены, поддерживающие архитектуру цветка (подробнее см. Шаталкин, 2007).

Конструктивный взгляд на растение прослеживается у Линнея в данной им картине сотворения растительного разнообразия. В Genera plantarum (1763) он следующим образом это объясняет (цит. по В.Л. Комарову[25 - Владимир Леонтьевич Комаров (1869-1945) – выдающийся ботаник и географ, много сделавший в изучении растительного мира Восточной Азии; президент АНСССР с 1936 г.]: Примечание 16, с. 306 в книге: Ламарк, 1935):

1. Творец вначале снабдил медуллярное растительное существо конститутивными принципами многообразного кортикального существа, вследствие чего возникло столько различных особей, сколько существует естественных порядков.

2. Эти классовые растения Всемогущий смешал между собой, вследствие чего внутри порядков возникло столько родов, сколько из них возникло растений.

3. Эти родовые растения смешала природа, отчего возникло столько видов одного рода, сколько их существует теперь.

4. Эти виды смешал случай, отчего возникает столько разновидностей, сколько их обыкновенно встречается.

Обратим внимание, что здесь Линней четко отграничивает случайные от неслучайных характеристик, последние определялись Творцом и Природой. Случайные характеристики задают внутривидовое разнообразие.

3.4. Точка зрения Ламарка в понимании природы организма

Перейдем теперь к анализу воззрений Ламарка. При рассмотрении природы Ламарк, как было сказано, акцентировал основное внимание на рассмотрении ее роли в установлении «порядка вещей». Природа, по-существу, и есть порядок вещей. Этот порядок выражается через естественные отношения, анализ которых дается во второй главе «Философии зоологии». Ламарк (1935, с. 47) писал: «Изучение естественных отношений устраняет всякое произвольное действие с нашей стороны… оно указывает на закон природы… оно же, наконец, мешает им (натуралистам – А.Ш.) уклониться от того порядка природы, в котором происходило возникновение тел». Ламарк воспринимал природу как мощный эволюционный фактор. Этот фактор может проявить себя лишь через организмы. Отсюда проистекает уверенность Ламарка в созидательной активности организма.

3.4.1. Проявления природы и таксономический вид.

Как систематик Ламарк видел проявления природы в естественном порядке вещей, и всякий раз старался акцентировать внимание на этом. Здесь его точка зрения перекликается с аристотелевской концепцией сущности. В своей статье «Вид», опубликованной в 1817 в десятом томе второго издания «Нового словаря естественной истории» Детервилля (Nouveau dictionnaire d’histoire naturelle, Deterville, 1816-1819: Espece, p. 441—451), Ламарк (1959, c. 301) следующим образом определяет вид: «Это название принято давать всякой совокупности существующих сходных индивидуумов одной и той же природы (подчеркнуто нами, А.Ш), хотя мы можем наблюдать только отдельных из этих индивидуумов, но никогда не имеем возможности наблюдать одновременно всю совокупность их». Здесь же он еще раз дает характеристику природе (с.304): «Сотворенный и всегда действенный порядок вещей, о котором идет речь, состоит из движения, источник которого неисчерпаем, из законов разных порядков, управляющих всякого рода движением всех видов, из времени и пространства, не имеющих пределов, но все же могущих быть подразделенными на измеримые отрезки, поскольку дело касается законченных действий или их результатов. Все это и есть то, что мы называем природой» (выделено автором).

Природа, как следует из приведенных формулировок, проявляется в виде; т.е. вид объемлет сходные по природе организмы. Сравним с аристотелевским пониманием вида (Шаталкин, 1993, 1996). По Аристотелю, сущность присуща лишь отдельным (конкретным) объектам, но составляет их видовую особенность, т.е. характеризует наибольшую (видовую) совокупность объектов, отличающихся по сущности от других подобных совокупностей объектов (см. приложение). Виды у Ламарка отражают существенные качества организмов. Отсюда его призыв (Ламарк, 1959, с. 312): «Виды живых тел – вот непосредственный и наиболее важный объект изучения. Роды, семейства, отряды и даже классы – не что иное, как полезные средства, облегчающие познание живых тел».

Необходимо подчеркнуть, что взгляды Ламарка на проблему онтологического статуса вида и надвидовых таксонов не оставались неизменными. В более ранней статье под тем же названием «Вид», изданной в 1786 г. во втором томе Encyclopеdie mеhodique, Botanique (русский перевод – Ламарк, 1955, с. 779), Ламарк следующим образом определяет вид: «… вид должен состоять из совокупности сходных между собой особей, которые остаются такими же при размножении. Я имею в виду— сходными между собой в отношении основных признаков вида, так как особи, входящие в этот вид, часто обнаруживают случайные различия, обусловливающие существование разновидностей, а в некоторых случаях представляют половые различия …». Это определение интересно тем, что вторым критерием вида, наряду с морфологическим, принимается способность особей к скрещиванию. Согласно определению, вид реально существующая группа, тогда как «особые группы видов, которым мы дали название родов, семейств, отрядов и классов, представляют собой совершенно искусственные подразделения…» (там же). Позже Ламарк и виды стал считать искусственными подразделениями, придуманными человеком ради удобства и наглядности обозрения существующего многообразия организмов. Читаем в Философии зоологии (Ламарк, 1955, с. 205-206): «Можно также утверждать, что в действительности природа не создавала среди своих произведений ни классов, ни отрядов, ни семейств, ни родов, ни постоянных видов, но только индивидуумов, последовательно сменяющих друг друга и сходных с теми, которые их произвели». В определенном смысле Ламарк был прав. Природа, если пользоваться современными понятиями, создавала лишь филетические линии. Их временное сечение, казалось бы, может нам дать картину распределения групп по степени сходства. Но, как показала история развития нумерической таксономии и других количественных приближений, различных методов определения сходства оказалось слишком много, чтобы можно было надеяться на получение согласованных результатов. Но это лишь свидетельство того, что у нас нет объективных методов разграничения таксонов в рамках горизонтальных классификаций (в понимании Симпсона ([1961] 2005) и, следовательно, сами эти классификации лишь порождение ума. Надо признать, что Ламарк как систематик далеко опередил своих современников. От него идет прямая дорога к Симпсону и Хеннигу, выступившими со своими реформами систематики в виде эволюционного и филогенетического приближений соответственно через полтораста лет после Ламарка. Мы вернемся к этой теме в главе 4.

При всем этом следует признать, что у Ламарка решающее значение придавалось внешним законообразующим факторам Природы, а также внешним условиям (у Ламарка обстоятельствам – circonstances). В отношении этих circonstances Ламарк не особенно отличался от крупнейших мыслителей-биологов XVIII века, признававших большое влияние среды на конституцию и строение. Напротив, в XIX веке ведущая роль отводилась внутренним факторам, которые и составили в последующем понятийное ядро определения наследственности.