«Философия зоологии» Жана Батиста Ламарка: взгляд из XXI века

Физиологическая концепция наследственности говорит о важной формообразовательной роли отношений (взаимодействий). В этом случае, как подчеркнул Л.С. Берг, наследственность материально выражается через группировки (комплексы) взаимодействующих белков и других биомолекул, т.е. через функциональные единицы. Такое возможно лишь при условии, что для каждой системы элементов существует некоторый спектр отношений (функций) и то, какое из этих отношений будет реализовано, не определяется автоматически, но зависит от многих внутренних причин и привходящих обстоятельств. Биологические системы в физиологической теории наследственности наделены способностью к автономному поведению.

Если материальной основой наследственности являются функционирующие молекулярные комплексы, то их изменение, в том числе и в эволюционном протяжении, должно подчиняться определенным зависимостям. Поэтому нет ничего удивительного, что Л.С. Берг выступил и дал серьезное обоснование идее эволюционного развития на основе закономерностей (номогенеза). По существу с близким пониманием наследственности выступил И.И. Шмальгаузен, о чем мы будем подробно говорить в седьмой главе. И.И. Шмальгаузен сделал упор на анализе регуляторных механизмов развития, областью действия которых являются функциональные элементы (молекулы, клеточные аппараты, клетки, ткани и т.д.). Эти регуляторные механизмы составляют важную составляющую наследственного аппарата.

При жизни ученого идея номогенеза не была поддержана и не получила развития ни в нашей стране, ни за рубежом. Причины этого заключались, на наш взгляд, в отсутствии экспериментальных возможностей. Именно об этом говорил Морган, порывая с физиологической концепцией наследственности: для нее еще не пришло время. Но наука не стоит на месте и сейчас такие возможности появились. В какой-то части функционирующий наследственный аппарат, о котором говорил Л.С. Берг, можно связать с транскрипционными сетями. О них и других функциональных системах наследственного аппарата мы будем говорить в восьмой и следующих главах.

Глава 3

Природа организма и наследственность

3.1. Концепция природы в сочинениях Ламарка

3.1.1. Концепция природы.

Таким образом, во времена Ламарка наследственность не выделяли в качестве самостоятельного явления, но рассматривали в рамках более широких понятий, таких как размножение и природа. Остановимся подробнее на последнем понятии. Насколько можно судить по сочинениям Ламарка, в его времена в наследственности видели нераздельное свойство организма, то, что составляет его природу. Понятие природы имело двоякое значение. Во-первых, это материальный мир, все то, что нас окружает, весь воспринимаемый нами мир вещей и явлений. Во-вторых, понимание природы как причины и сущности вещей. Данное понимание идет с античности и ныне оно, можно сказать, вышло из употребления, если судить по современным словарям. Его суть четко выразил Бенедикт Спиноза (Benedictus [Baruch] Spinoza, 1632-1677). «Нет другой причины вещей, кроме природы, которая существует необходимо и действует благодаря неизменной, неизбежной и непреложной необходимости» (Бейль, 1968, с. 18; Pierre Bayle, 1647-1706). И еще (с. 21): «Есть только одно существо и одна природа, и эта природа производит сама себя и путем внутреннего действия порождает все, что называют созданиями».

Ламарк (1955, с. 441) во введении ко второй части Философии зоологии выделяет три аспекта проявления природы. Это: «1) все существующие физические тела; 2) общие и частные законы, управляющие изменениями состояния и положения, которые могут испытывать эти тела; 3) наконец, движение, в разных формах существующее среди них, непрерывно поддерживаемое или возрождающееся в своем источнике и бесконечно изменчивое в своих проявлениях, движение, из которого вытекает удивительный порядок вещей, которая эта совокупность предметов перед нами раскрывает». Очень емкое определение.

Начнем с третьего значения, согласно которому природа есть движение. И.М. Поляков в примечаниях к Философии зоологии (Ламарк, 1955, с. 904-905) высказал мнение, что Ламарк рассматривал движение в отрыве от материи. В подтверждение своей мысли И.М. Поляков привел цитату из статьи «Способность», опубликованной в Новом словаре естественной истории Детервилля. Чтобы не повторяться, мы процитируем сходное по смыслу утверждение Ламарка (1959, с. 243) из Естественной истории беспозвоночных животных: «… что касается природы, то ни движение, ни законы всякого рода, управляющие ее действиями, ни время и пространство, которыми она беспредельно располагает, не являются свойствами, присущими материи, как таковой» (выделено Ламарком). Или вот еще интересное место из Аналитического обзора знаний (1959, с. 615): «Движение не является чем-то, присущим самой природе тела: всякое тело, обладающее движением, приобрело его тем или иным способом… Тем не менее движение, понимаемое в широком смысле, существует в природе постоянно и источник его неисчерпаем» (выделено нами). Из последнего утверждения следует, что Ламарк далек от того, чтобы метафизически разделять и противопоставлять материю и движение. При формальном сравнении данного утверждения с другими может показаться, что они антиномичны по содержанию. Ламарк утверждал, что источник движения всякого конкретного тела может быть только внешним, но поскольку самой природе неоткуда взять движение, кроме как от самой себя, то природа, рассматриваемая как целое, характеризуется самодвижением. Противоречие на самом деле здесь мнимое. Категорию движения Ламарк рассматривает в рамках двух разных подходов – предикативного (через свойства) и конструктивного (через отношения). Но то же самое мы видим у Ф. Энгельса, у которого И.М. Поляков ищет поддержку в своей критике позиции Ламарка. Когда Энгельс говорит в Диалектике природы, что движение есть форма бытия (способ существования) материи, то он характеризует материю с конструктивной точки зрения, т.е. через отношения, связывающие конкретные тела. Чуть далее Энгельс рассматривает движение в предикативном ключе «как внутренне присущий материи атрибут». Здесь материя рассматривается как целое, и общим свойством этого целого будет, по Энгельсу, самодвижение. Все как у Ламарка.

Таким образом, движение, как его понимал Ламарк, изначально присуще природе; оно определяет порядок, в том числе, надо полагать, иерархическую структуру объектов. Это означает, что движение творит все в нашем мире, включая объекты (тела). Что касается источников движения, то Ламарк видел их в действии различных форм «огня» (см. раздел 3.4.2).

Первое значение в наши дни является основным, и в данной работе оно нас не будет интересовать. Собственно и Ламарка природа в этом значении мало интересовала. Более того, в шестой части «Естественной истории беспозвоночных животных» [Histoire naturelle des animaux sans vertebres] (Ламарк, 1959, c. 232-257; Lamarck, 1815), a также во второй главе «Аналитической системы положительных знаний человека» он (Ламарк, 1959 [1820], с. 360^05; см. также комментарии И.М. Полякова: т. 1, с. 904) специально останавливается на отождествлении природы с вселенной – мнении, с его точки зрения ошибочном, но которое было распространено среди его современников. По Ламарку (1959, с. 377-378), «Природа – это порядок вещей, состоящий из предметов, чуждых материи и доступных нашему определению путем наблюдения тел; порядок, который в целом составляет действенное начало, нерушимое в своей сущности, зависимое во всех своих действиях и непрерывно воздействующее на все части физической вселенной». [Ламарк различает тела и материю: первые структурированы и поэтому доступны нашему анализу, вторая нет; соответственно материя, по Ламарку, была создана Всевышним до тел (структурированной материи); эту структурированность творит природа, создавая тела и постепенно увеличивая их структурную сложность.] Напротив, «Вселенная является не чем иным, как совокупностью всех физических и пассивных предметов, т.е. совокупностью всех существующих тел и всех видов материи» (с. 378; выделено Ламарком). Природа творит вселенную и, «таким образом, природу составляют: 1. Движение, известное нам только как изменение перемещающегося тела … 2. Законы всех порядков, постоянные и неизменные, которые управляют всеми движениями, всеми изменениями, претерпеваемыми телами, и которые вносят во вселенную, всегда изменчивую в своих частях и всегда неизменную в своем целом, нерушимые порядок и гармонию» (с. 379). Отметим, что здесь Ламарк даже не упоминает природу, рассматриваемую в качестве представления всего вещного мира, т.е. то значение, которое в наше время является основным.

Некоторые «думали, что природа – это сам Бог, и – странная вещь: не отличали произведение от его творца… Если бы природа была разумным началом [intelligence], она могла бы желать, она могла бы изменять законы, или, вернее, вовсе не имела бы законов. Но дело обстоит не так: в своих деяниях природа подчиняется постоянным законам, над которыми она не имеет никакой власти, так что, несмотря на то что ее средства беспредельно разнообразны и неисчерпаемы, они действуют всегда одинаково» (Ламарк, 1959, с. 608).

Это понимание природы перекликается с взглядами Бюффона и, возможно, от него Ламарк унаследовал созерцание Природы как целостного, живущего по единым законам образования. Владимир Иванович Вернадский (1863-1945) прекрасно выразился об этой стороне мировоззрения Бюффона, которая в равной мере приложима к характеристике взглядов Ламарка: Бюффон «…был глубоким наблюдателем природы, охватывал все научное знание… это был один из немногих гениальных глубочайших натуралистов, один из тех немногих людей, которые действительно научно созерцали вселенную как единое целое» (Вернадский, 1934, с. 11). Правда, Ламарк концептуально различал вселенную и природу В «Аналитическом обзоре человеческих знаний», впервые опубликованном в нашей стране (в переводе на русский с рукописи), Ламарк (1959, с. 609-610) специально остановился на вопросе разграничения понятий вселенная и природа: «… вселенная – это совокупность существ (etres); а природа – могущественное начало, подчиняющееся законам, наделенное по самой своей сущности способностями и действующее непрерывно». Но это как раз то, на что обратил внимание В.И. Вернадский в бюффоновском взгляде на природу. Отметим в определении Ламарка еще один важный аспект – природа наделена способностями. Способностями обладают организмы (см. раздел 3.4.2). Поэтому неявно Ламарк здесь указывает и на природу организма.

В формулировках Спинозы и Ламарка нет прямого указания на сущность вещей, как важнейшей составляющей их природы. Сущность, безусловно, подразумевается, когда Ламарк говорит о законах, управляющих «всеми изменениями, претерпеваемыми телами». В некотором смысле это созвучно с тем, как понимали природу сто лет спустя после Ламарка. Приведем еще одно определение из «Философского словаря» известного историка и философа Эрнеста Леопольдовича Радлова (1854-1928). Природа – это «сущность вещи, т.-е. нечто, развивающееся в ней по собственным законам; в этом смысле природа противополагается культуре, искусству, воспитанию» (Радлов, 1913). В английском языке это известное противопоставление «nature» и «nurture». Особенности, связанные с культурой, искусством, воспитанием, – это случайные для объекта качества.

Определение Э.Л. Радлова, зафиксированное в словаре начала прошедшего столетия, позволяет нам увидеть в каком направлении изменялось содержательное значение понятия природы. У Ламарка природа – это предметная область действия природных законов, которые находят двоякое выражение: во-первых, в структуре этой предметной области (например, в системе организмов) и, во-вторых, в структуре (строении) отдельных предметов (в данном случае организмов, строение которых выражается в системе и, следовательно, хотя бы частично, определяется ее законами – см. приложение). В определении Э.Л.Радлова первый аспект, имевший в глазах Ламарка и его современников главное, определяющее значение, не упомянут вовсе. Остался лишь второй аспект рассмотрения, касающийся природы объекта. Мы и сейчас используем слово «природа», когда хотим подчеркнуть наиболее существенные стороны объектов или явлений, например, говорим «природа жизни», «природа человека», «природа затмений» и т.д. Здесь понимание природы, как нечто существенное в отличие от случайного, является выхолощенным, поскольку рассматривается без связи с первым аспектом.

Мы уже не воспринимаем природную характеристику объекта как выражение генетической связи нашего объекта с внешним миром, связи, часто скрытой от наших глаз в силу неразвитости науки. Ламарк (Ламарк, 1935, с. 20) следующим образом сформулировал эту позицию: «Изучение животных не заключается в одном знакомстве с всевозможными породами и в определении различий между ними на основе установления их частных признаков; нужно дойти также до познания происхождения их способностей, причин, вызывающих и поддерживающих их жизнь; наконец причины строго последовательного усложнения их организации и развития их способностей».

У многих натуралистов второй половины XIX века и это выхолощенное понимание природы казалось ненужным усложнением. Вот, как определял Томас Гекели (Thomas Henry Huxley, 1825-1895) понятие природы (Huxley, 1888, р. 202): «Слово «природа» в его строгом смысле обозначает феноменальный мир, который был, есть и будет». Именно так природа понимается и сегодня.

Вернемся к определению Э.Л. Радлова. Оно является не только усеченным. Сформулированное им понятие «природы объекта» без упоминания первого аспекта, акцентирующего внимание на регулярном характере проявления природы в вещах, лишается объективного содержания. Как можно охарактеризовать сущность объекта, если не указана его органическая связь с другими объектами. Организмы – это природные создания; в них природа проявляет свое действие. Именно руководствуясь этими соображениями, Ламарк мог говорить о природе организмов как действующем активном начале.

При обсуждении организмов Ламарк рассматривает природные причины их бытия с разных точек зрения. В одних случаях он ограничивается обсуждением природы организма, не акцентируя внимание на моменте его зависимости от закономерностей, определяющих таксономическую систему, к которой данный организм принадлежит. Однако чаще всего под природой он имеет в виду системные отношения, задающие структуру разнообразия всего множества организмов, включая и данный. При определенном навыке чтения «Философии зоологии» не сложно следить за этими смысловыми изменениями. Дадим несколько примеров из первой части «Философии зоологии».

«Наблюдать природу, изучать ее произведения…стараться понять насаждаемый во всем природой порядок, как и ее ход, ее законы, ее бесконечно разнообразные средства, направленные к поддержанию этого порядка, – в этом, по моему мнению, заключается для нас возможность приобрести в свое распоряжение единственные положительные знания» (Ламарк, 1935, с. 19)

«Отсюда ясно, что если позвоночные так сильно различаются по состоянию своей организации между собой, то именно потому, что природа начала выполнять свой план в отношении их только с рыб; что она продвинула его несколько вперед в рептилиях, довела до значительной степени совершенства в птицах и наконец вполне закончила только в высших млекопитающих» (там же, с. 131-132).

«Изучая их [беспозвоночных] можно убедиться, что в последовательном процессе образования их природа шаг за шагом шла от более простого к более сложному» (там же, с. 134).

Таким образом, природу объекта, отражающего в своем строении законы, можно противопоставить тому, что хотя и отличает объект, но является для него случайным. У Ламарка эта дилемма существенного и случайного неоднократно подчеркивалась при обсуждении значения скрещивания. Воспроизводится в ряду поколений лишь существенное, т.е. родо-видовые особенности. При этом Ламарк шел дальше своих современников и пытался объяснить, почему не могут воспроизводиться у потомков случайные признаки, т.е. внутривидовые различия. «Однако при воспроизведении скрещивание особей, – говорит Ламарк (1935, с. 205-206; 1955, с. 357-358; перевод частично приведен в нашей редакции) – различающихся по некоторым качествам и структурам, служит неизбежным препятствием постоянному воспроизведению этих качеств и этих структур. Вот почему у человека, которому приходится испытывать на себе влияние столь многих обстоятельств, качества или повреждения [выделено нами], которые он случайно приобретает, не сохраняются и не передаются из поколения в поколение (см. аналогичное высказывание Ламарка в его лекции 1802 г. (Ламарк, 1955, с. 73). Если бы две особи, приобретя определенные особенности формы или определенные дефекты, соединялись только друг с другом, то они воспроизводили бы те же самые особенности; и если бы и последующие поколения ограничивались подобными союзами, то в результате сформировалась бы особая и отличная от других раса. Однако постоянные скрещивания между особями, которые не имеют одинаковых особенностей, ведут к исчезновению всех особенностей, приобретенных в результате специфического действия обстоятельств.

Поэтому можно с уверенностью сказать, что если бы местообитания людей не были бы изолированы расстояниями, то скрещивания в процессах воспроизведения вызвало бы быстрое исчезновение общих признаков, характеризующих различные нации». (Приведем некоторые выдержки из этого интересного места в подлиннике (Lamarck, 1907, р. 223-224): “… Voil? ct qui emp?che que dans l’homme, que est soumis ? tant de circonstances diverses qui influent sur lui, les qualitеs ou les dеfectuositеs accidentelles qu’il a еtе dans le cas d’acquеrir se conservent et se propagent par la gеnеration … De l? on peut assurer que si des distances d’hanitation ne sеparaient pas les homes, les mеlanges pour la gеnеration feraient dispara?tre les caract?res gеnеraux qui distinguent les diffеrentes nations”.

В связи с приведенной выдержкой отметим два интересных момента. Во-первых, Ламарк недвусмысленно говорит, что дефектность (defectuosites), обусловленная случайными повреждениями, не наследуется. А в наших руководствах до сих пор упоминаются известные опыты Вейсмана по ненаследованию увечий как опровержение ламаркизма. Конечно, чуть дальше Ламарк говорит, что если бы дефективные особи «соединялись только друг с другом, то они воспроизводили бы те же самые особенности». Понятно, что речь здесь идет о физиологически воспроизводимых особенностях, а не увечьях, не имеющих в основе своего возникновения физиологических реакций. Во-вторых, в последнем предложении дается прямое указание на важную роль изоляции в формировании географических рас. Ламарк предвосхитил идею аллопатрического формообразования, с которой выступил и которую активно разрабатывал Эрнст Майр (1963).

В комментариях на это и другие подобные высказывания (см., например, Поляков, 1955, с. 896), обычно говорят о поглощающем влиянии скрещивания – представлении, бытовавшем во времена Ламарка и преодоленном открытиями Менделя. Для нас здесь интересен еще один аспект. По Ламарку, способны передаваться в поколениях лишь неслучайные приобретения. Как их отличить? Ламарк (1935, с.205) дал следующий критерий: «Всякое же изменение какого-нибудь органа, приобретенное достаточным для его осуществления употреблением этого органа, – сохраняется далее путем размножения, если только это изменение обще особям, совместно участвующим при оплодотворении в воспроизведении их вида» (выделено нами, А.Ш.).

3.1.2. Природное и случайное.

И до Ламарка и в его время наследственные черты, характеризующие династии, например, крупная нижняя челюсть в династии Габсбургов (Waller, 2003), были известны. Но им не придавали большого значения. Передается в поколениях и природное (существенное) и случайное. Но тогда интерес был сконцентрирован на существенном, т.е. природе. Природа организма воспроизводится всегда, тогда как случайное, о чем судили по внешним проявлениям, в одних случаях воспроизводится, в других нет. Но если нечто воспроизводится, то сообразно каким-то природным процессам и в силу действия каких-то природных причин, специфически связанных с воспроизведением. Если эти процессы и обусловливающие их причины не изменились, то в каждом цикле воспроизведения они будут давать сходные организмы. Поэтому для биологов XVIII и первой половины XIX века особой проблемы наследственности не существовало. Была проблема воспроизводства, которая упиралась в поиск соответствующих механизмов воспроизведения природных (существенных) качеств. Существенные качества устойчиво повторялись (не наследовались) в поколениях в силу действия одних и тех же механизмов воспроизведения. Этим существенные качества отличались от внутривидовых различий, которые в одних случаях наследовались (воспроизводились), в других нет (не воспроизводились).

Следовательно, проблема воспроизведения не исчерпывается проблемой наследственности в том ее толковании, которое сложилось позже в генетике. Например, если под действием среды изменились физиологические реакции, то они будут устойчиво воспроизводиться в поколениях, пока действует среда. А физиологические реакции тем и отличаются, что они будут повторяться сразу у многих членов вида, подвергнувшегося действию новых условий обитания. Могут сказать, что в концепции воспроизведения не различались наследственные и ненаследуемые воспроизводимые изменения. И именно генетика обратила на это внимания, связав в понятии наследственности первую категорию изменений. На самом деле это не так. Наука и до становления генетики была в состоянии с пониманием говорить о сути различий разных категорий воспроизводимых признаков. Следуя Аристотелю и Порфирию[24 - Древнегреческий философ (годы жизни: 232/233-304/306).] (1939), Джон Стюарт Милль (John Stuart Mill, 1806-1873) в своей Системе логики (1865, с. 145, первое английское издание вышло в 1843 г.) выделил пять предикабилий (родов сказуемого):

Категории рода, вида и отличия не требуют особого пояснения (см., например, Симпсон, 2006, с. 28). Родо-видовые и дифференциальные признаки являются наследственными. Что касается четвертой категории, то она включает ненаследуемые общие признаки. Милль дает следующий пример (с. 151). «Если негр и белый отличаются таким же образом (хотя в меньшей степени), как лошадь и верблюд, т.е. если их различия неисчерпаемы и не могут быть отнесены к какой-либо общей причине, то логик признает их различными видами (в логическом смысле —А.Ш.)… Но если все их различия могут быть выведены из климата и нравов, или из какой либо особенности в строении, то негр и белый, по мнению логика, не представляют видового различия». Милль использует несколько критериев для различения видовых и внутривидовых свойств. И один из таких критериев – обусловленность признаков общими климатическими факторами. По классификации Милля такие признаки должны считаться особенностями (в логическом смысле, т.е. признаками собственными —proprium, в отличие от привходящих, случайных – accidens).

Система Милля основана на понятии класса. Поэтому в рамках этой системы сравниваемые объекты рассматриваются как вневременные сущности. Можно сказать, что они показывают лишь горизонтальные связи.

Генетика ввела в обиход новый тип связей – вертикальные, или генеалогические отношения. Благодаря этому удалось дифференцировать и описать новый тип наследуемых признаков, выявляемых в гибридологическом анализе. Речь, таким образом, идет о сравнении объектов, связанных родством. Для таких объектов Иогансен ввел понятие чистых линий. В систематике аналогом чистых линий являются строго монофилетические группы (Hennig, 1966). Милль (1865, с. 151) отметил эту категорию групп, но не проявил к ней особого интереса. «Натуралист – сказал он – никогда не признает органических существ, принадлежащими к разным видам, если предполагается, что они могли произойти от одного и того же ствола». Вертикальные группы объединяются по наследственным признакам, причем эти признаки не всегда могут быть вычленены в горизонтальных группах. Именно поэтому Иогансен выступил с концепцией чистых линий, как антитезе подхода Гальтона, пытавшегося оценить наследственность, исчисляя горизонтальные (сходственные) связи.

Можно, следовательно, заключить, что в истории развития взглядов на наследственность какое-то время сосуществовали две концепции. Одна из них – более широкая и исторически первая – исходила из понятия воспроизведения. Воспроизводятся не только родовидовые признаки, но и те собственные особенности, которые выделены Миллем в категорию proprium. Их примером могут быть длительные модификации. Признаки, определяемые мутационным процессом, требовавшие изучения групп, выделяемых по вертикальным связям, обычно не рассматривались данной концепцией. Здесь не было необходимости введения особого понятия наследственности, поскольку воспроизводимые признаки не могут быть ненаследственными.

Вторая концепция, пришедшая на смену первой, только определенные формы воспроизведения стала рассматривать в качестве истинно наследуемых. Прежде всего, к категории ненаследуемых были отнесены длительные модификации. Согласно первому подходу, маммальные признаки в равной мере воспроизводятся, например, у человека и мыши. С точки зрения второго подхода это надо доказать, что гены, ответственные за маммальные особенности, идентичны у мыши и человека. В отсутствии такого доказательства их нельзя сравнивать. Поэтому второй подход, принятый за основу генетикой, ограничил себя лишь анализом внутривидовых сходств и различий.

Из сказанного следует, что феномен наследственности в его современном понимании стал восприниматься научным сообществом лишь тогда, когда было осознано, что результатом воспроизводства является не только сходство в поколениях, но и несходство, подчиняющееся определенным закономерностям. Именно для описания этого регулярного по своим проявлениям несходства потребовалось введение понятия наследственности. Процессы оплодотворения в общем случае ведут к формированию организма, который совмещает в себе в том или ином сочетании признаки родителей и более удаленных предков. Поэтому, учитывая, что воспроизводство обоих вариантов строения невозможно, здесь должны действовать разные процессы воспроизводства, определяющие разные по природе организмы. В этом случае, должна быть сдвинута граница между существенным и случайным. В следующем разделе мы снова вернемся к этой интересной теме, поскольку поднимаемые ей вопросы имеют непосредственное отношение к развитию понятия «наследственность».

Понимание природы как существенного начала, противопоставляемого случайному, идет с античных времен, и наиболее полно было разработано Аристотелем. Впоследствии оно широко практиковалось в схоластике, откуда перекочевало в систематику, оформившись в ней в особое направление, имевшее в додарвиновское время непререкаемый авторитет и получившее название типологии. Центральный постулат типологии – признание в объектах сущностного начала и возможность категоризации свойств именно с этой точки зрения на существенные (необходимо присущие объекту) и случайные. На этом основании К. Поппер (1992 [1957]) и вслед за ним Э. Майр (1971) обозначили типологию как эссенциализм. Эссенциализм в типологии получил выражение в концепции «естественной системы» – классификации особого типа, таксоны которой, как предполагалось, должны выделяться по существенным свойствам. Группы, выделяемые по существенным свойствам, получили название родов. Соответственно под типологией понималось описание и категоризация организмов с точки зрения их родовых свойств. В системе Аристотеля роды противопоставлялись другой категории общих понятий, которые объединяли объекты, сходные случайным образом (см. приложение).

Резюмируем точку зрения Ламарка на природу. Природа – это та основа, которая определяет специфику форм, выражаемую через таксономические различия. Именно в этом ключе понимал природу Ламарк. В ряде случаев он дает даже более широкое понимание природы. Во-первых, в духе своего времени к произведениям природы он относит наряду с растениями и животными также минералы. Во-вторых, природа у Ламарка – это та «причина», благодаря которой развертывается цепь бытия: «…природа – не что иное, как общий непреложный порядок, установленный этим верховным Творцом – совокупность общих и частных законов, управляющих данным порядком» (с. 98). Таким образом, природа это одновременно и то, что характеризует и отличает организм от других с сущностной точки зрения и что поэтому может быть описано через таксономические категории, и то, что закономерным образом определяет направления возможной изменчивости и диверсификации форм. Природа это закон, запечатленный в системе организмов.

Ламарка, следовательно, не интересуют случайные признаки, лежащие вне таксономического континуума и вне таксономической практики. Главный его интерес – проблема становления и усложнения организации. Для объяснения закономерного усложнения организации он ищет естественные причины и находит их в увеличении движения флюидов: «… этому движению флюидов присуща способность постепенно усложнять организацию путем увеличения числа органов и появления новых подлежащих выполнению функций, по мере того как новые условия, связанные с образом жизни, или новые приобретенные индивидуумами привычки всячески побуждают к этому, вызывая потребность в новых функциях и, следовательно, в новых органах». Нас, конечно, не должны смущать эти умозрительные построения. Для нас важно выявить принципиальные моменты, связанные с изменением в понимании наследственности в последарвиновское время. Смена парадигмы в первую очередь коснулась предмета изучения. Случайные с точки зрения типологии признаки, не имевшие какого-либо научного значения в глазах Ламарка и его современников, стали главным объектом внимания генетики и основой для формулировки нового понятия наследственности.

3.2. Природа организма. Предикативная характеристика организма

Природа организма трактовалась и описывалась по-разному. При ее описании различали конструктивный и предикативный аспекты. В первом случае речь шла о том, чтобы понять организм как конструктивное целое, т.е. понять, что собой он представляет с точки зрения его устройства, структуры. Предикативный аспект связан с оценкой и сравнением организмов по признакам. Признаки, характеризующие организмы, отличаются разной степенью общности. С учетом этого с давних времен выделяли родо-видовые характеристики, которые противопоставляли внутривидовым. Последние со времен Аристотеля относили либо к категории случайных свойств (accidens), совпадение которых у членов популяции имеет случайные причины, либо к так называемым собственным особенностям (proprium), их сходство у членов популяции обусловлено какими-то общими причинами.

Предикативный аспект описания организмов связан не только с оценкой общих признаков. Наряду с отдельными признаками, «изменяющимися» независимо при переходе от одного вида к другому, существуют признаки, образующие связанные комплексы, которые изменяются в определенных пределах как единое целое. Некоторое представление о таких комплексах дает понятие «семейного сходства» Людвига Виттгенштейна (Ludwig Josef Johann Wittgenstein, 1889-1951), естественно не исчерпывающее всех возможных случаев.

Виттгенштейн (Wittgenstein, 1953) обратил внимание на то, что многие классы, в особенности классы достаточно сложных по структуре объектов, не могут быть выделены (определены) на основании каких-то отдельно взятых общих свойств. Таких свойств, присущих всем без исключения членам класса, часто попросту нет. Есть лишь то, что Виттгенштейн называет «семейным сходством» – «сложная сеть сходств, накладывающаяся друг на друга и пересекающаяся». Объясняя свой термин, Виттгенштейн приводит следующий пример. Члены одной семьи могут быть охарактеризованы и выделены среди других семей не на основании сходства в каких-то общих признаках, но принимая во внимание всю совокупность свойств, присущих человеку Таковы, в частности, черты лица, цвет глаз, волос, сложение тела, походка, темперамент и т.п. Каждое из этих свойств не имеет необходимой диагностической ценности, поскольку может характеризовать членов разных семей. Однако в совокупности они образуют целостную (типовую) характеристику, достаточную для того, чтобы отличить одну семью от другой (Богомолов, 1973; Грязнов, 1985).

Типовая характеристика в примере Виттгенштейна возникает в нашем сознании чисто интуитивно, через образное восприятие, в силу способности нашего когнитивного аппарата «схватывать» в виде гештальта (целостного образа) важнейшие элементы взаимосвязи признаков. Тип в этом частном значении есть интуитивно осознанное представление о той общей основе, которая связывает отдельные признаки и может быть выявлена при сравнении разных видов. Восприятие общего через «образ» (тип) – практически единственный внушавший доверие классификационный прием, которым пользовались первые систематики. В качестве иллюстрации сошлемся на мнение французского ботаника Мишеля Адансона. В первом томе Families Naturelles des Plantes (1763-1764) он следующим образом характеризует свой метод (цит. по: Nelson, 1979, р. 19).

«Я счел необходимым оставить старое заблуждение, предрасполагавшее в пользу (искусственных) систем… В этом своем намерении я исследовал все без исключения части растений от корней до зачатков.. . Сначала я сделал полное описание каждого растительного вида, рассматривая детально каждую часть в отдельной статье. По мере того, как я сталкивался с новыми видами, относительно уже разобранных, я их описывал, опуская сходства и отмечая лишь различия. Из общего впечатления (ensemble), полученного от рассмотрения этих описаний, я почувствовал, что растения сами естественным образом разместились в классы и семейства, которые уже не могли быть ни искусственными, ни произвольными, поскольку основывались не на одной или нескольких частях, а на всех частях, причем отсутствие части (у данного вида) как бы замещалось и уравновешивалось добавлением другой части, которая, таким образом, как бы восстанавливала равновесие».

Из анализа характеристик, использованных Адансоном, ясно, что речь у него идет в основном о признаках. В его понимании отдельные признаки не имеют устойчивого значения. Они слишком изменчивы, чтобы можно было полагаться на них при построении классификаций. Во внимание должна приниматься вся совокупность свойств. Только она обладает необходимой целостностью, что воспринимается по «впечатлению», т.е. через интуитивное осознание общности сравниваемых видов растений. Метод Адансона, как равновесовой, критиковался многими авторами, в том числе его современниками, например, А.-Л. Жюссье. Здесь стоит сказать, что сравнение связанных комплексов признаков в качестве классификационного метода значимо лишь на определенных, обычно низших таксономических уровнях.

Аналогами принципа семейного сходства являются принцип конгрегации Е.С. Смирнова (Smirnov, 1926) и близкое правило, выдвинутое Карнапом (Carnap, 1928; Rudolf Carnap, 1891-1970), а также принцип политипичности Беккнера (Beckner, 1959), или принцип политетичности (Sneath, 1962).

3.3. Конструктивная характеристика организмов.

Пытаясь охарактеризовать сущность, Милль (1865) писал: «Сущность самостоятельна; говоря о ней нам незачем ставить при ее названии другого названия в притяжательной форме. Камень не есть камень чего-либо; луна не есть луна чего-либо, а просто луна». Этим сущность, по мнению Милля, отличается от свойства. Каков в таком случае материальный субстрат, лежащий за сущностными понятиями. Таким субстратом, обладающим самостоятельным значением, является структура объекта, определяемая через его конструктивное описание. Структура допускает предикативное описание и в этом случае может выступать как объект, т.е. будет удовлетворять требованию Милля. К этому надо добавить, что отличие предикативного описания от конструктивного находит свое выражение в языке. При предикативном описании, характеризуя объект, отмечают, чем он отличается и по каким признакам сходен с другими объектами. Формально это описание выражают через предикаты вида: объект а имеет признак F. Когда мы говорим, что объект характеризуется (отличается) следующим типом строения, то имеем в виду не саму структуру объекта, но также ее предикативную характеристику, а именно, чем она отличается от структур подобного рода. Например: структура а имеет тип строения F.

3.3.1.Отношения в качестве логического аппарата конструктивного описания.