Бояре Стародубские. На заре (сборник)

Что было делать Стефану после такого решения? Он намеревался сначала, ни о чем не думая, доставить письма на хутор Харитонова. Было немного позднее полудня, и он мог поспеть на хутор еще сегодня же к вечеру; до хутора считалось не более шестидесяти верст. С этою целью он пошел выпрашивать лошадь и санки у отца эконома, державшего своих лошадок, обещая ему вернуться скоро и привезти гостинца с хутора. Лошадь была готова; но Стефан Барановский, все еще не веря в полное, искреннее обращение Сильвестра, старался встретить его, чтоб получить от него словесное поручение. Наконец он столкнулся с ним у дверей рефектории.

– Я еду, – сказал он ему, – что передать от вас словесно?

– Ничего; кроме того, что вы слышали и что получили в поручение от ректора, – так ответил Сильвестр, торопливо ускользая от него в рефекторию.

Барановский поверил наконец полному обращению Сильвестра в монашество, понял, что это бесповоротно! Он выехал; был серенький зимний денек; в поле носился сильный ветер, но не морозный, а с некоторой влагой, напоминавшей, что февраль уже приходил к концу; Стефану весело было вдыхать в себя этот освежающий ветер, раздольно было проезжать по открытым полям, покрытым чистым снегом, но он ехал озабоченный: как передать ему Ольге такие вести? Как огорчится бедный отец ее? На половине пути, покормив лошадку эконома, он еще не поздно приехал на хутор. Сержант очень обрадовался Стефану: он обнимал его, смеялся и подробно оглядывал: не изменился ли он?

– Давно не виделись! Ты будто не так весел, как бывало прежде? С дороги, может быть, или… от каких других причин? А какие вести привез ты нам, сударь мой?..

– Вести?.. Я привез два письма: одно от ректора к вам, другое от Сильвестра к Ольге Ивановне…

– От Сильвестра! – воскликнул обрадованный сержант. – Ольга, Ольга! – звал он дочь. – Иди сюда!

– Погодите, почтенный хозяин! Вы сперва прочтите письмо от ректора! Вести ведь такого рода, что, сознаюсь, не хотел бы привозить их.

– Что ты, сударь! Вправду ли?

– Да, к несчастью, все правда. Лучше обождите до завтра, ничего не говорите дочери, – впрочем, как сами найдете лучше поступить…

– Отказался?.. – мрачно глядя в глаза Стефану, спросил старик.

– Идет в монахи! И для меня это было совсем неожиданно! Задумывался он всю зиму, – но я это приписывал другим причинам: скорее приписывал это боязни, что не исполнится его желание жениться, а вышло не то! Он считал себя отступником и считал долгом совести снова обратиться на старый путь.

– Вот он каким оказался! – печально раздумывая, проговорил сержант. – Откуда-нибудь пахнет ветер – он и повернет в сторону! Шел бы в монахи, не затевал бы свадьбы! Он не по принуждению поступает?..

– По своему собственному убеждению, ко всему остальному относится теперь равнодушно; нимало не признает вреда, причиненного им другим, даже гордится тем, что принес их в жертву! Жалости он не способен чувствовать: словно впал в окаменение!

– Пойдем на мою половину, надо подумать, как Ольге сообщить. Где Ольга Ивановна? – спросил сержант у крестника Афимьи Тимофеевны, проходя мимо него через большие сени, отделявшие его половину от общих комнат.

– Панья на деревню пошла, к больным; за ней от Горюна присылали, – ответил мальчик.

Сержант прошел в свою комнату и запер за собою дверь. Он внимательно начал читать письмо ректора; читал он медленно, и слезы блеснули у него на ресницах; седые брови сдвинулись вместе на морщинистом лбу. Окончив, он глубоко вздохнул и проговорил с видимою скорбью:

– Господи Боже мой!

Стефан сочувственно глядел на горе старика и ждал, не заговорит ли он.

– Тебе читали письмо это? – спросил наконец старик.

– Нет, письма не читали; но мне сказано обо всем, что в нем заключается, – отвечал Стефан.

– И тебе известно, какая налагается на тебя обязанность?

– Скажу вам, как сказал бы родному отцу, по правде: что я не думаю выполнить такую обязанность, чувствуя, что она свыше моих сил! Я лучше оставлю академию. Да не подумайте, что я сам предложил себя взамен Сильвестра, – я не такого понятия о вашей дочери, чтобы предложить ей какую-нибудь замену. Она не такая девушка, чтобы согласиться выбрать в мужья равнодушно того или другого! И вы лучше не говорите ей о таком предложении.

– Если ты не желаешь, так и я не должен передавать ей это предложение. Боюсь также, хорошо зная Ольгу, что она во всяком случае предпочтет совет их, – поступить в монастырь. Они у меня обе тверды и горды: каждая по-своему. Переменилась Ольга во многом. Давно у ней была склонность к набожности, потом с летами она отвлеклась немного от этого влечения, даже привязалась к Сильвестру и задумала выйти за него; но эта же самая близость с Сильвестром и то, что он долго живал здесь, его разговоры снова направили ее мысли к монастырской жизни! Ольге легко было увериться, что это ее обязанность! Теперь вот она все свободное время проводит в том, что ходит по больным и бедным; а по вечерам уже читает церковные книги! Я не иначе гляжу на это, как что придется мне проститься с нею. По моим желаньям, я всегда согласился бы принять тебя своим зятем; но Ольге не по мыслям и не по характеру будет такой мирской и веселый муж, как ты, Стефанушка! – докончил старик, ласково погладив по плечу Стефана.

Барановский думал так же, как сержант, – что Ольга скорее пойдет в монастырь, чем выберет его своим мужем. Жалея об Ольге, он не мог, однако, не радоваться, что он останется свободным и выберет образ жизни по влечению. Ольга между тем была недалеко от дома; она шла домой, оставив больного Горюна, изба которого была недалеко от их сада. Подходя к дому по тропинке, пролегавшей в глубоком снегу, она заметила сани и лошадь на дворе.

– Откуда лошадь? – спросила она издали державшего конюха.

– Приехали из Киева, – был ответ.

– Приехали?.. – повторила Ольга, и, не спрашивая, кто приехал, она вполне обманулась, думая встретить в доме обоих приятелей. Радоваться ли ей после всего, что произошло в ней, когда она почти отказалась от прежнего плана? Волнение сдавило ей грудь и захватывало дыхание. Но она оправилась и быстро вошла в дом, сбросила на руки мальчика свою короткую меховую шубку. Никого не видя в столовой, она смутилась тишиной, царствовавшей в доме: не похоже, чтоб в доме был дорогой гость, – отец позвал бы ее!

– Здесь отец? – спросила она крестника Афимьи Тимофеевны, указывая на комнатку отца.

– Здесь, панья, – ответил мальчик.

Ольга попробовала отворить дверь, но она была заперта изнутри.

– Это я, отец, впусти меня! – откликнулась Ольга на вопрос отца: «Кто там?»

Дверь отворилась, и, мигом окинув комнату своим взглядом, она нашла в ней только Стефана! Руки у нее опустились, она остановилась на пороге, не здороваясь с ним. Она не встречала Стефана приветом, но молча, подозрительно поглядывала то на отца, то на Стефана; опомнясь, она овладела собой, и лицо ее приняло спокойное и сухое выражение, свойственное ей в последнее время. Барановский подошел к ней и ласково поднял одну из рук ее, почтительно поцеловал эту руку; он взглянул на нее невесело, не по-прежнему:

– Я привез одни только письма, взамен Сильвестра… – заговорил он, чтобы объяснить свой приезд.

– Взамен Сильвестра… – проговорила Ольга расстановочно, – так мы его больше не увидим, конечно, – докончила она.

– По воле ректора, – начал Стефан, смущаясь и потупившись, но Ольга не дала ему докончить слов его.

– По воле ректора, Сильвестр остается при монастыре? Вы это хотели сказать? – спрашивала она, произнося все это медленно и с горечью.

– Это верно! И мне тяжело было доставить вам такие вести!

– Разве я не была приготовлена к ним таким долгим молчанием?.. Скажите только: по охоте ли он вступает в монастырь? – спрашивала она, подходя с ним вместе к отцу, сидевшему облокотясь у стола, потупив голову. – Какие еще вести вы получили, отец? Скажите мне, – требовала Ольга.

– Вот два письма: одно от ректора, другое от Сильвестра к тебе, – сказал сержант, подавая ей письма.

– Вы прочли письмо ректора? Расскажите, как он передает вам обо всем? – просила Ольга отца, она не в силах была читать сама письма.

– Он передает так же, как говорит и Стефан, что Сильвестр отказывается от брака и приносит эту жертву ради нового обета вступить в монашество. Но прочти письмо Сильвестра…

Ольга отодвинула от себя лежавшее подле нее письмо Сильвестра, говоря, что у нее нет тайн и что она просит прочесть его вслух.

Сержант прочел письмо, в котором Сильвестр убеждал Ольгу последовать его примеру и отказаться от мира и сует его, поступив в монастырь. Он указывал ей этот – один верный путь к спасению. В письме было всего несколько строк, в нем не упоминалось о прошедшем и не объяснялось никаких причин такой перемены в его убеждениях.

– Вы видели его перед отъездом и он сам отдал вам письмо это? – спросила Ольга Стефана, не скрывая нескольких слез, скатившихся по щеке ее при чтении письма Сильвестра.

– Я видел его на половине ректора; он стоял в его комнате с молитвенником в руках, – начал передавать ей Стефан и рассказал ей все виденное и как Сильвестр избегал всяких разговоров об этом предмете. Ольга слушала, задумываясь и иногда тяжело вздыхая.

– Поддержите его в этом новом намерении, – сказала она, обратясь серьезно к Стефану, – он часто уклоняется то в ту, то в другую сторону. Молю Бога укрепить его навсегда, чтоб он обрел мир душевный на новом пути. Я прощусь с вами, отец, пойду отдыхать… Вы не уедете сегодня, Стефан?

– Я завтра должен вернуться с ответом к ректору.

– С ответом? – как бы удивилась Ольга. – Так скажите Сильвестру… – начала она очень тихим голосом, – что я благословляю его и поддерживаю принятое им намерение! О себе я ничего не могу сказать, но постараюсь воспользоваться его советом и примером. Писать я не буду. – Она вышла из комнаты, простясь с отцом и Стефаном, который долго еще сидел подле сержанта, пытаясь утешить и развлечь его.

Барановский выехал из хутора с рассветом следующего утра. Издали оглянулся он на старый дом на хуторе: он темнел неподвижной массой между обнаженными ветками качавшихся на ветре ив, будто задремал в тиши и во тьме. Слабый огонек, как маленькая искорка, светился в комнате Ольги. «Что, спала ли она?» – спросил себя Стефан; эта искорка печально шевельнула его. Он вспомнил свое первое появление на хуторе, когда Ольга казалась еще так беспечна. Но теперь Барановский был уверен, что скоро из своей комнаты Ольга переселится в какую-нибудь келью пустынной обители! Он по всему заключил это. По тому, как спокойно выслушала она письмо Сильвестра и без упрека приняла его измену, и по суровому взгляду глаз, не смягчавшемуся даже для отца!