Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова

Приезжали парламентеры тела погибших выкупать. Их честно запускали и выпускали из крепости. У поручика Симановского в дневнике осталась запись: «Приезжавший сегодня уздень для выкупа тела есть главный бунтовщик между шапсугами, он считается между ними самым храбрым и отважным, и точно, судя по нем, и должен быть таковым: 12-ти вершков росту, лицом бел, быстрый взгляд, хорошо одет и отлично вооружен, он показывал патроны, выстреленные по нас».

Засс не раз приглашал к себе в гости ссыльных декабристов и их родственников и родственниц. Те отказывались, но как-то согласились при условии, что он головы с шестов к их приходу уберет. Он убрал.

Явились гости и обнаружили в комнатах Засса странный запах. Засс сам принюхался и объяснил:

– Мои люди, не подумав, поставили под кровать ящик с головами.

Тотчас кликнул двух казаков, и те вытащили из-под кровати сундук, полный голов.

– Зачем они здесь у вас?

Конечно же, головы на шестах Засс выставлял из эстетических соображений (или туземцев попугать), но ответил он так, чтоб гости имели повод извинить его «причуду»:

– Я их выпариваю, очищаю и рассылаю по разным академическим кабинетам и друзьям моим, профессорам в Берлин.

Засс был назначен начальником Баталпашинским участком Кубанской линии в июне 1833 года, а в 1835 году он становится начальником всей Кубанской линии. П. Х. Граббе вступил в командование войсками на Кавказской линии и в Черномории 25 июня 1839 года. Вот в этом временном промежутке, видимо, головы резались и на шесты втыкались.

Отрезание же голов без выставления их на шестах на Кавказе практиковалось всегда. И русские после многочисленных войн с турками ничего нового, удивительного или страшного в этом не видели. Турки такими делами занимались играючи. И Филипсон, описывая, как Засс охотился за партией закубанцев, прорвавшейся к Кисловодску, завершает свой рассказ так: «Засс, по обычаю, приказал отрезать головы убитых и с этим трофеем возвратился в свой Прочный Окоп». Горцы же, как известно, оставили в том бою 42 тела. Дальше Филипсон рассказывает, как встретил Засса зимой в Ставрополе едущего в санях, за санями Засса следовали еще одни, укрытые полстью. Засс объяснил: «Еду… в отпуск и везу Вельяминову в сдачу решенные дела». Затем он откинул полсть на вторых санях и продемонстрировал Филиппсону «штук пятьдесят голых черепов».

Сам Вельяминов, соратник Ермолова и почитатель французских энциклопедистов, платил солдатам и казакам по червонцу за отрубленную горскую голову, а головы потом отсылал в Академию наук. В результате во время экспедиций за тело каждого убитого черкеса начиналась упорная драка. Солдаты и казаки хотели подзаработать (а черкесы, как объясняли, стремились привезти в аул тело своего убитого или хотя бы его голову, иначе товарищи, уходившие с ним в набег и давшие клятву верности, обязаны были содержать его вдову и детей). До возвращения из экспедиции головы зашивались в холсты и возились на казачьих пиках.

При охоте за абреками (разбойниками) головы отрезались для предъявления свидетелям, для банального опознания – того или не того убили.

Так что не с Засса началось, не Зассом и кончилось… В 1849 году в Нижегородском драгунском полку на левом фланге была создана охотничья команда в 150 человек под командованием прапорщика графа Менгдена, и «охотники не редко приносили с собой одну или две головы, Бог знает как и где перебитых ими татар».

Естественно, для подполковника Жирова, отвоевавшего с Наполеоном и отслужившего в лейб-казаках в Санкт-Петербурге, сына генерал-майора и зятя знаменитого Степана Грекова, отрезание голов было варварством. А для Бакланова, которого Засс сразу же приметил и стал оказывать «знаки особенного своего расположения», это дело, похоже (как и для Засса), было в порядке вещей.

Интересно, что вместе с Баклановым на правом фланге появился и много раз цитированный нами Торнау. Чины ему не шли. Дибич, который был мужем родной тетки юного Торнау, во избежание пересудов, юнца чинами обходил. Весь 1832 год наш юный герой провоевал в Чечне, был ранен и долго лечился в Тифлисе. Осенью 1834 года, чуть позже Бакланова и с равным ему чином поручика (Бакланов – сотник), Торнау прибыл на правый фланг и вступил на рискованный путь военной разведки. В июне 1835 года он переодетым пробирается из Абхазии через снеговой хребет на Кубань. За добытые им сведения Торнау вскоре получает чин штабс-капитана и обгоняет Бакланова.

Осенью того же года Торнау в сопровождении ногайских князей Карамурзиных пробирается от Малой Лабы через главный Кавказский хребет до мыса Адлер.

Глава 6. Подвиг Бакланова

Весной 1836 года Засс «испросил» полк Жирова за Кубань на реку Чамлык. Раньше здесь всего полусотня донцов стояла, теперь весь полк понадобился. Поселил Засс казаков ниже Вознесенской крепости с расчетом, чтобы могли они отрезать путь отступления уходящим с добычей за Кубань хищникам, перехватить их даже на левом берегу. Станут те от линейцев убегать, кинутся в кубанские струи, и только на свой берег – а там их уже донцы ждут…

За месяц донцы построили укрепление – штаб-квартиру. Строили по обычаю, как у себя на Дону деды-прадеды укреплялись: куча землянок, неглубокий ров, плетень с колючкой, ворота. Насыпали по углам барбеты. Поставили на них чугунные «единороги».

Пока строили, лошади паслись над рекой под прикрытием дежурной сотни. Горцы все это дело видели.

3 июля казаки работы закончили. Лошадей увели в укрепление и поставили на коновязи.

В ночь на 4 июля 1836 года явилась под укрепление партия горцев. Говорили потом, что было их «более 360 человек, самых отборных наездников из князей и узденей». Перешла эта партия Лабу и скрытно подошла под укрепление.

Горцы стали ниже крепости версты в полторы, в лесу, ждали, что казаки, как и раньше, выпустят лошадей, а они гикнут из лесу и всех угонят. И преследовать будет некому. Но ошиблись. Вернее, опоздали. Полк зашел в укрепление и лошадей не выпускает.

Нарвался на засаду и весь погиб один разъезд из дежурной сотни полка.

Дежурная сотня обычно с восходом посылала разъезды вверх и вниз по реке версты на три, разъезды оставляют пикеты, остальные возвращаются.

4 июля Бакланов с сотней был дежурным. Сотня в амуниции, лошади под седлами. Солнце взошло. Утро (как и любое июльское утро на Кавказе) казалось душноватым, жарковатым. Разъезды выслали. Бакланов, поднявшись на насыпь укрепления, следил за ними. Один разъезд раньше ушел вверх по Чамлыку, на Вознесенскую, второй разъезд пошел вниз по реке. Наблюдал Бакланов, как перешли 15 казаков речку (кто ее Синюшкой звал, а кто Грязнушкой) и поднялись на высоты у Чамлыка.

На кургане разъезд оставил пикет из 3 человек, сам спустился в балку, скрылся из виду. Со стены укрепления Бакланов видел, как пикетные треножат лошадей, пускают пастись, а сами собираются, говорят о чем-то. «Вот я тебе задам чертей!» – подумал Бакланов об уряднике, который не проинструктировал казаков, не предупредил, чтоб оберегались.

Вдруг – стрельба. Глянул Бакланов – вылетел из балки казак, гонит во весь дух, а за ним – погоня. Выносятся всадники из балки, и конца им не видно. Пикет – к лошадям, те шарахнулись. Метнулись казачки вправо-влево и – к Чамлыку, хорониться под крутым яром. Мелькнула у Бакланова мысль: может, это Засс со своими линейцами дурит, у донских казаков готовность проверяет. Но тут всадники, выносящиеся из балки, дали залп и свалили убегавшего казака с лошади.

– Дежурная сотня, садись!.. – кинулся Бакланов с барбета в укрепление, и в самом укреплении люди забегали.

А налетчики, сотни три, не меньше, всей громадной вереницей понеслись во весь мах, гикая и джигитуя, прямо на укрепление.

Подполковник выскочил из центральной землянки:

– Всему полку – тревога! – увидел Бакланова у ворот: – Далеко не отрывайся…

С ворот и со стены наши часовые стали постреливать, и ворота под выстрелами распахнулись.

Офицеры поднимали свои сотни. И Бакланов, выводя дежурную, расслышал:

– Чего это они?

– Не понял? За конями нашими приходили…

– Ты смотри! Еще бы на день…

Дежурная сотня во главе с Баклановым и младшим офицером хорунжим Поляковым, сев в седло, вылетела за ворота навстречу. Но когда вылетали, растянулись – а те уже в полуверсте от крепости, времени нет на перестроение. Отскочил Бакланов к крепости, под прикрытие стен, а наездники понеслись мимо него и стали стрелять. Дымом все заволокло, а пыль и так столбом стояла. Наши – кто спешился, а кто и с седла – в ответ ударили.

Потерь никаких. Хищники с левой стороны укрепление обскакивали, стрелять им не с руки, разве что из пистолетов.

Из дымной и пыльной невиди вынырнул один. Нос длинный и тонкий, как на иконе. Сверху перекладина насупленных бровей. Усы, бородка. Глаза из-под бровей и шлема сверкнули. Кольчуга легкая мелкой ковки из-под шлема спадает на плечи и гладенько все тело обтекает, шаровары коричневые с вшитой черной полосой. В руках ружье, шашка на темляке. Кобылка под ним кабардинской породы, темно-серая, ножки в белых чулках и храп бледно-розовый. Застыла на мгновение и пошла щелкать, выбивать из травы комья пыли. И пулей не догонишь.

Трах! Бах! Мимо…

Последние черкесы проскакали мимо и скрылись в зарослях на берегу. Бакланов взмахом шашки рассыпал сотню в лаву, знаком указал нескольким ребятам съездить посмотреть, что там в зарослях делается. Для засады место удобное…

Поехали казаки, приостанавливаясь и в седлах привставая. Долго ехали. Потом разом коней поворотили. Бакланов подобрался… Нет…

– Они переправляются!..

Бакланов аж растерялся от такой дерзости. Эх, застукать бы всю орду на переправе!.. Придавили казаки коней, вылетели на берег. Поздно! Пока ждали, пока осторожничали, все три сотни перешли Чамлык вброд, свернули вправо и потянулись мимо укрепления с той стороны реки.

Горцы уходили шагом, сдерживали играющих после скачки лошадей (большинство лошадок – серые, завода Есени). По-хозяйски ехали они по той стороне под дулами единорогов, как гвозди в седлах торчали. Черкески обшиты серебром, опушки шапок белые… По обычаю надели в бой все лучшее, что у них есть. Блестели мокрые, перебредшие Чамлык лошади, блестели доспехи на узденях, огнем горели, отражая солнечный свет, шлемы-мисюрки. Черный значок вяло подрагивал на древке в такт конским шагам. Передний ехал на крупной белой лошади, и шапка на нем была перевязана белой материей.

Ну, насчет белой материи Бакланов не обольщался. За Кубанью многие шапки так повязывали, а в Мекке отродясь не бывали. Хотя люди им, конечно, верили, что когда-нибудь соберутся и съездят…

Другое досадно. В укреплении все бегали, объятые растерянностью, сплошная несуразица творилась. По черкесам из пушек и стрелять забыли. Офицеры пытались угадать, кто верховодит у хищников, и спорили по поводу всадника на белой лошади – Аслан-Гирей это, Джансеид или из Карамурзиных кто. А может, это Магомет Атажукин вылечился?

В баклановской сотне движение. Одни хотели сразу в речку и – догнать. Бакланов предостерегающе руку поднял. Начни переправляться, а они сами на тебя насядут. Их в три раза больше. И из укрепления не стреляют, не поддержат, если что.

Полковой адъютант вылетел из ворот укрепления и передал Бакланову приказ: идти за ними «на благородной дистанции, выбирая на каждом шагу выгодную позицию, чтобы в случае нападения спешиться, стать в оборонительное положение» и отбиваться. «Эта спасительная метода принята на всем Кавказе».