Еще три раза горцы наехали – с джигитовкой, со стрельбой – и еще три раза схлынули. Отъехали, постояли, меж собой советуясь. Тут и Некредин вернулся, за малым коня не запалив (выходит, что вернулся он после десятой атаки).
Глаза у урядника бешеные, как у человека, добровольно в пекло лезущего. Бакланов, предчувствуя недоброе, спросил вполголоса:
– Ну? Что командир сказал?
Некредин так же вполголоса доложил ответ командира полка:
– «Скажи, – гутарит, – этому головорезу, что если у него нет патронов, то есть пики, а на меня пущай не надеется».
– Так и сказал?
– Так и сказал: «У казаков есть пики и шашки – могут ими работать…»
– Ах, ты ж!.. Полк далеко?..
– Из крепости не выступал…
– Да как же не выступал?..
– Значит, вернулся.
– Ладно… В строй! – отмахнул Бакланов.
«Я был поражен такою вестью, – пишет Бакланов. – Дождь настал проливной. Последовала одиннадцатая атака. После первых выстрелов ружья замокли, минута настала критическая; к счастью, атака продолжалась минут пять. Партия отступила. Последовал и я за ней. Подозвав к себе субалтерн-офицера Полякова, высказал ему наше положение, прибавив, что как у меня, так и у него кони добрые и мы могли бы ускакать, но в таком случае на жертву останутся меньшие братья, а потому даст ли он мне честное слово умереть совместно с братиею со славою, не видя сраму?
Ответ: Хочу умереть честно, а сраму не желаю пережить».
* * *
Субалтерн-офицер Поляков… Младший офицер сотни Бакланова… Во всем полку Жирова № 8 один офицер носил фамилию Поляков. Происходил он из славной Гундоровской станицы и был старше самого Якова Бакланова на целый год. В службу вступил с 1 января 1827 года. В именном списке офицеров 1-го военного округа (составлен в 1844 году) сказано о его службе: «В Царстве Польском в войну с мятежниками в полку Грекова 4-го – 4 года, 1 месяц, 12 дней. На Кавказской линии в полку Жирова № 8–3 года, 1 месяц, 18 дней.
В Бессарабии в полку Щербакова № 19 – 2 года, 7 месяцев.
Ныне на Кавказской линии в полку Куликова № 26 с 22 декабря 1843 года»[10 - ГАРО, ф. 344, оп. 1, д. 448, л. 159 об. – 160.].
В хорунжие произведен 25 апреля 1831 года (во время войны с поляками). В есаулы – 15 апреля 1841 года.
* * *
Говорили они, отъехав вперед. Издали походило на обычное совещание двух офицеров: дальше преследовать или назад вернуться.
Первую косую полосу дождя снесло. Пронеслась она как авангардная сотня перед дивизией. Пока – так, накрапывало. Новые тучи находили. Тяжелее, чернее. Погромыхивало все ближе и ближе. Поглядывали казачьи офицеры на небо. Казалось, о погоде говорят.
Но казаки – народ опытный. Взгляды стали осмысленными и посветлели. На небо смотрели, на степь вокруг, на черкесов. Каждый знает, что когда-то помирать придется, но кто ж его знал, что именно здесь и именно так все это случится.
Не напрасно беду с черной тучей сравнивают. Все правильно – пришла черная туча, пролилась дождем и все заряды подмочила. А без зарядов как воевать?
Но Бакланова не зря потом героем считали. Он и был герой. Оглядел еще раз казаков и сказал Полякову:
– Что-то помирать мне неохота. Да и рановато.
Поляков, настроившись погибать, помалкивал и слушал.
– Так что гляди: сейчас они опять наедут. Это, считай, двенадцатая атака. Но у них тоже, небось, патроны отсырели. Главное – обжечь их, чтоб отъехали. А как они опять шажком поедут, я с полусотней на них в пики кинусь. Если они хоть чуть шатнутся, ты со второй полусотней тоже налетай. А если уж они меня собьют, командуй: «К пешему бою». Я присоединюсь, ну и там уж… Понял?
* * *
Писали потом биографы, что все так и вышло. После неудавшейся атаки горцы отхлынули, пошли шагом. Сотня села в седла. Вдали погромыхивал гром. А Бакланов якобы сказал казакам:
– Товарищи! слышите гул орудийных колес? Это полк спешит к нам. Горцы бессильны, ружья и пистолеты их так же замокли, как и ваши. Нагрянет полк и передушит их, как цыплят, но это бы ничего, а всю славу припишет себе. Вы ж целый день выставляли вашу могучую грудь и останетесь ни при чем! Станичники! Не допустим их воспользоваться нашими трудами. Пики наперевес! с Богом! вперед!
Вот так он сам воспроизвел в записках свою давнюю команду-приказание.
* * *
Нам же кажется, что немного по-другому было. Не о том говорят в таких случаях и не так говорят…
Загалдели, загичали черкесы. Бросились «в шашки». Наперерез им, налетающим, быстро и низко находила туча.
Успел Бакланов скомандовать:
– У кого заряды сухие, давай к середке.
Быстро и бесшумно перегруппировались казаки. Один напомнил:
– Слышь, Бакланов? Заряды кончаются…
– Надо отбить. Палите по лошадям…
Налетели черкесы вплотную. Врезали казаки им в упор. Завизжали, покатились серые и темно-гнедые черноногие кони. Разделились, отскочили горцы, и сразу слева и справа родственники и кунаки по одному подлетели, стали подбирать подбитых и лошадьми придавленных.
Посерьезнели черкесы. Бой перешагнул ту грань, когда речь шла лишь о добыче. И Бакланов, объезжая сотню, сказал негромко сквозь зубы:
– Садись…
Взлетели казаки в седла.
– Урядники, ко мне!
Подъехали урядники. И сказал им Бакланов вполголоса:
– Как молонья вдарит – кидаемся…
И блеснули белки их глаз, ибо взор свой обратили они к небесам, синевато чернеющим.
Черкесы, безвозбранно подобрав убитых и раненых, шагом тронулись, оглядываясь. А Бакланов с урядниками все в небо глядел.
И вот… Пыхнула в черноте белая молния и ударила по одинокому дубу на ближнем бугре. Тот, раскалываясь, скрипуче крякнул и аж просел.