Когнитивный диссонанс

Всем известно,

что Париж портит девиц.
Иван Сергеевич пытался логически объяснить, что, если девица приличная, то никакой Париж её не испортит,

а, ежели, наоборот, то, чтобы её испортить, никакого Парижа и не надо.
Жена логику не поняла, жёны, вообще, не понимают

логики мужей, которые собираются

ехать в Париж с другими девицами.

Доведя всё это, до сведения Танюши, Иван Сергеевич сказал, что, как человек честный, он никогда её не оставит… но и жену он, как честный человек, без подходящего повода, бросить не может.

Пусть Танюша срочно собирает вещи, карета её дожидается, бумаги в порядке.
Поживёт она, пока… в Баден-Бадене, это на полпути к Парижу, а с барыней он всё уладит.

Барыне, Иван Сергеевич сообщил, что ей более ничто не угрожает, полиция уже всех арестовала.
Вот только, Герасим сбежал, ну, да оно и к лучшему, написал Герасим нечто… нет, не плохое,
а нечто… не правильно понятое. Скоро появится жандарм, начнёт задавать вопросы… пусть барыня не волнуется, он, Иван Сергеевич, будет рядом. А, вот, Танюшу надо, прямо сейчас, отправить куда-нибудь… подалее, хоть, на воды в Баден-Баден.
Пусть она там поживёт, может приличного человека встретит…

Пафнутий Феодорович (он, ведь, сам просил, себя так называть), с большим интересом прочёл
донесение, и с не меньшим интересом, заслушал устное добавление к донесению, много хохотал и назвал Ивана Сергеевича «великим писателем».

«Но, господин Тургенев, хочу вам заметить: давненько вы, сударь мой, не были на охоте! Нюх-то, вы, голубчик, как есть, потеряли». —

И Пафнутий Феодорович (он, ведь, сам, просил себя так называть), положил на стол лист бумаги, на котором знакомым почерком было начертано:

«Sic transit gloria mundy. Ми-Ми». «Скажите Иван Сергеевич, что здесь написано, и кто, интересно, это написал» —

«Полноте, будто вы не знаете! Здесь написано: «Сик транзит глориа мунди» – известное латинское выражение, которое, как вы, конечно, знаете, переводится: «Так проходит мирская слава» – это начало моей записки, адресованной Ми-Ми, а, я-то думал,

куда она запропастилась»? —
«Ошибаетесь, дорогой Иван Сергеевич, это «вещественное доказательство», доставленное

«с места возможного преступления». Раздобыл и доставил его, ваш помощник. Вы вместе с ним, расследовали дело, и он, как принято, в нашем департаменте, немножко наблюдал и за вами.

Он нашел эту записку и,

как положено, передал мне,

вместе со своим донесением. Не беспокойтесь, он не знает вашего почерка.
В донесении, он отметил, что обнаружил некий неизвестный персонаж,

именуемый «Му-Му». «Вышеупомянутое лицо, излагает он, ежели оно пишет по-немецки, вполне может оказаться германским шпионом»…

Далее, он предположил…

Впрочем, я не буду занимать ваше драгоценное внимание продолжением его
версии событий, там ещё восемь страниц. Но, если вы не сумеете, как надо, истолковать все события, все показания и все вещественные доказательства, в дело может вмешаться иное ведомство.

Как вы понимаете, это будет ещё одно расследование, которое…

Ну, да, не будем о грустном.

Итак, мой дорогой, извольте сделать следующее: вы, сегодня же в вечер, на основе вашего донесения, напишете новое, это будет пространное повествование o случившемся. Оно должно быть непротиворечивым и убедительным.

В нём должны упоминаться следующие персонажи:

«Барыня» – нервная, но добрая особа, преданная Государю;

«Герасим» – немой, неграмотный, сбежавший;

«Му-Му»…

– нет, дорогой Иван Сергеевич, именно: «Му-Му», раз уж, ваш помощник решил,
что это написано по латыни или

по-немецки, и прочёл: «Му-Му».

Я совершенно с вами согласен, образование приносит пользу, если это, действительно образование; если же, человек «нахватался верхушек», и начинает умничать… Но… Теперь, имя «Му-Му» значится в донесении, и оно должно быть объяснено.

Пусть только, это будет тварь, дополнительному допросу не подлежащая, да хоть бы эта сука, которую, как слышали люди, хотел утопить Герасим.

Что значит «передумал», он хочет запутать следствие? Люди слышали, что он кричал: «Утоплю суку»!

А записка… пусть это будет ваша недописанная записка, которая деликатно объясняет барыне судьбу собаки, ведь, барыня такая жалостливая.

Впрочем, записку, да и ваше личное участие, лучше, пока не упоминать.

И, пожалуйста, более никаких
персонажей и умных рассуждений.

Завтра я должен

отвезти ваше донесение…

Я понимаю, что идёт седьмой час вечера, но вы уж, постарайтесь…

И, если всё хорошо обойдётся, завтра же и поговорим…

о вашем назначении в Париж.

Засим, всё!

Жду вас завтра, до обеда. Кланяйтесь барыне и Танюше».
Иван Сергеевич не любил, но хорошо умел материться. В этом самом умении, он активно упражнялся по дороге домой: слова «вы уж постарайтесь» и «Ваше превосходительство», витиевато и с выдумкой сочетались с традиционными, жаль, что всё это, никак нельзя было записать. Внутренний монолог взбодрил Ивана Сергеевича, конечно времени маловато, но, как сказал бы Пафнутий Феодорович: «Государева служба – это вам не…»