Всё помнят города

– Так точно, – кивнул Нил Иванович. – Пойдёмте, сами посмотрите.

Он обошёл фургон и, открыв дверцу, поднялся внутрь. Однако, вороной конь был чересчур напуган, ведь его раньше не перевозили рычащих грохочущих и дурно пахнущих фурах, так что теперь, он упрямился, и не желал выходить. Мало ли, что ещё могло ждать снаружи?

– Нет, ну, как осёл! – смеясь, сообщил тренеру Волюка, оставив тщетные попытки вывести Ифела из фургона. – То залезать не хотел, теперь вылезать не хочет!

– Он Вам не доверяет, – догадалась та.

– А давайте я попробую, – раздался из-за спины лейтенанта звонкий девчачий голос.

Нил Иванович аж завертелся влево-вправо с растерянным видом, пока не увидел стоящую позади него загорелую девочку, лет четырнадцати. Я сразу узнал её по веснушкам, и по этим кудрявым каштановым волосам, которые не расчесать… Это она прогуливалась тогда на гнедой кобылице, вдоль просёлочной дороги в моих окрестностях.

– Моя дочь, Регина, – представила её лейтенанту тренер. – У нас нет такой лошади, к которой она не нашла бы подход.

Девочка забралась в фургон и, тихонько окликнув коня, приблизилась к его морде. Тот сразу попятился, и принялся нервно хлестать себя пышным хвостом по крупу.

– Кто же так коротко остриг тебе гриву? – сочувственно спросила Регина, проведя ладонью по холке Ифела. – Видно, ленивые у тебя были хозяева. За твою стрижку, я пока буду звать тебя Стрижиком. Это такая быстрая чёрная птичка. Видел таких?

Конь затряс головой.

– Не видел? – заулыбалась девочка. – Ну, пойдём, покажу. У нас их тут много. Идём наружу.

Потом она взяла его за короткий повод, и плавно повлекла за собой. Уж, я не знаю, какой магией владела эта девчонка, но конь послушно последовал с ней к выходу, хотя навряд ли его взаправду интересовали стрижи.

– Он не из нашего клуба, – с уверенностью сказала лейтенанту мать девочки.

– Ну, коржики-моржики! – с досадой протянул тот. – Куда же я его тогда дену?!

– А может, ему остаться у нас, пока Вы не найдёте его хозяев? – предложила Регина.

– С меня мороженное! – тут же воскрес улыбкой Волюка, и надеждой поглядел на тренера.

– Что ж, – согласилась та, – почему бы и нет. Помогать милиции гражданский долг каждого.

Радостный, как при виде торта, Нил Иванович от души поблагодарил их обеих, и, точно мяч, заскочил в кабину громоздкого автозака. Капитан Лагерев, по всей видимости, слышал каждое слово, поскольку не задавал вопросов по поводу скакуна.

– Как Вы долго, – сухо сказал он лейтенанту. – Вам ещё нужно поговорить с потерпевшим.

– Это можно и завтра, – отмахнулся Волюка. – Ведь поздновато уже, и есть очень хочется.

– Согласен, – кивнул капитан, – пока доберёмся, пока машину вернём, в больнице уже и отбой будет. Но завтра, чтоб не позднее 12-ти! Работы много.

– Что я Вам, Золушка? – рассмеялся Нил Иванович. – А как же обед?

– Лейтенант Волюка, – с негодованием одёрнул его Лагерев.

– Слушаюсь, товарищ капитан, – со вздохом ответил Волюка.

Правда, в моей многопрофильной детской больнице спать пока ложиться не собирались. Спустя примерно полчаса после ужина, Елена зашла в палату, откуда доносился чей-то безудержный плач. Узнав в заплаканной белокурой девочке самую маленькую пациентку в отделении, Аню Кашину, Елена подошла и присела возле неё.

– Кашина? – обратилась она к малышке. – Кашина, что случилось?

– Мальчишки сказали, что доктор отрежет мне руку, – ответила та, захлёбываясь рыданиями, и вдруг заревела в голос на выдохе. – До локтя! А может, и по плечо!

– Что ты! – обняла девочку медсестра. – Нашла кого слушать! Они просто глупости сочиняют!

– А они все говорили, что сами слышали, – не унималась девочка, – что он так сказал!

– Неправда, – ласково заверила её Дугина. – Это они специально тебя пугают. Не плачь!

Заведующая отделением, Гордея Васильевна, которая изрядно задержалась в отделении, и как раз уходила домой, тоже услышала рыдания из пятой палаты.

– Это кто у нас так сладко плачет? – поинтересовалась она, глянув на девочку. – Кашина? Что с тобой? Ты же такая храбрая девочка!

– Но мне страшно! – рыдая, призналась та. – Доктор сказал мальчикам, что отрежет мне руку!

– Страшно? – заинтересовалась Стражникова. – Я никуда не уйду, пока ты не успокоишься, и не расскажешь, кто тебя так испугал.

– Но Вы же и так задержались, Гордея Васильевна, – побеспокоилась Елена, – я её успокою.

– Нет-нет, – настояла та. – Если её испугал кто-то из врачей, я первая должна знать об этом. Тем более, мой рабочий день уж закончился, а у Вас, Дугина, и так работы невпроворот.

Выпроводив из палаты Елену, Стражникова сама подсела к Кашиной вместо неё, и нежно погладила девочку по волосам.

– Ты ведь со мной поделишься, правда? – спросила она плачущую навзрыд пациентку.

– Угу, – кивнула та, не переставая всхлипывать и нервно теребить бинт на руке.

Ей действительно не составило труда успокоить девочку. Когда Стражникова вышла из пятой палаты, Аня уже тихонько дремала на мокрой от слёз подушке, небрежно разбросав по ней свои белесые волосы. Взглянув на неё с нежностью, Гордея прикрыла в палату дверь, и направилась к лестнице, стараясь сильно не стучать каблуками.

Глава 8. Затонувший город

Может, мы с Сияном в чём-то даже похожи. Интересно, оценил бы он мою коллекцию храмов, церквей, мечетей, дацанов и синагог? У него ведь у самого, наверное, всюду соборы, монастыри и часовенки. Вот бы взглянуть! А я бы ему показал свои. У меня они, конечно, все маленькие и скромные, но зато разные: каждой вере – свои двери! Есть католическая церковь, и молитвенный дом баптистов, небольшая мечеть, и даже скромный дацан, при котором, кстати, сейчас и живёт мой друг Кинди Кут Шари. Он помогает готовить вегетарианские угощения для прихожан, для учеников, и для их духовных наставников, а также, сшивать бусы из розовых лепестков. Похоже, ему это по душе, и я всегда радуюсь, когда гляжу на него.

А Иван Крепцов в этот вечер нашёл себе кров в домике батюшки Николая и матушки Ксении, вместе с Сияном, которого он представил просто как Яна, своим старикам. Их дом находился на улице Храмовой, совсем неподалёку от моей православной церкви. Надо заметить, она тоже невелика и скромна. Небольшая бревенчатая церковь, увенчанная восьмигранным шатром с крестом на макушке. Над крыльцом главного входа – двускатный навес на резных столбиках с небольшой луковкой на коньке, окрашенной в жёлтый цвет, с православным крестом из латуни. Зато она окружена гульбищем, как в старину – не часто такое встретишь! С севера от неё стоит деревянная колокольня. Самая вершина её на две трети поравнялась с шатром, но всё же не смела превзойти в высоте храма Божьего. А с южной стороны, на территории этой же церкви, есть неприметное кирпичное строение с покатой крышей, довольно большими окнами с обеих сторон, и с боковой дверью. Луковиц и крестов на нём нет, только Оранта висит над входом. Когда церковь строилась, это здание было у меня временным храмом, и Богородица, Нерушимой Стеной, стояла на Горнем Месте. Теперь же, когда эта постройка сделалась при церкви крестильней, её водрузили над входом.

– Много ещё работы, – вздохнул пожилой иерей, только что рассказавший Ивану об этой молодой церкви. – Досадно, что делают наспех, не по уму, на всём экономят. Вон, колокольню нашу, видал?

– И видал, и слыхал, батюшка, ещё издали, – улыбнулся ему Крепцов. – Ваш Благовест на обоих берегах Летки звучит, точно с неба откуда-то звон доносится.

– Это верно, на колокола наши спонсоры не скупились, – кивнул Николай. – А вот на материалах для её постройки, и на людях, толковых работниках, они хорошо сэкономили. Срубили её кое-как, из какого-то низкосортного дерева, так что теперь, хоть и не слыхать треска при звоне колоколов, но прихожане всё же держатся от неё подальше. Качается Благовест – и колокольня покачивается. Но стоит, с Божьей помощью…

– В Пизе не один век стоит, – успокоил его Иван. – А чуть покачиваться, она и должна немного.

– Пойди, объясни это людям, – усмехнулся старик.

– Ты почему не ешь ничего, Яшенька? – побеспокоилась Ксенья, наливая мальчику чашку чая.

Сиян задумчиво поглядел на предложенное ему угощение.