Игра колибри

– Скажите, мистер Гассмано, сколько еще лет женщины Калифорнии будут бояться ходить по улицам города? – истерично спрашивала рыжая бестия с микрофоном, похожим на молот кузнеца.

– Люди хотят знать, как далеко вы продвинулись? – перебивал ее матерый корреспондент примерно одного возраста с замученным Гассмано, но, в отличие от седого представителя закона, имеющий огромную лысину, которая играла бликами в лучах солнца.

– По очереди, – оскалился Гассмано, и внизу экрана появилась рамка с белыми буквами: «Специальный агент отдела по борьбе с серийными убийствами Патрик Гассмано».

Я поймал себя на мысли, что такие отделы ФБР и в России, и в Америке борются именно с убийствами, а не с убийцами, то есть работают с фактом, а не с причиной, хотя в действительности, конечно, это не так. Тут же вспомнилась забавная статья в газете, вычитанная еще в восьмидесятых, о канцелярите и его причинах. Идея довольно простая: когда у руля стоят безграмотные, общество пытается подстраиваться под них, начиная выдавать в эфир свойственные руководству глупости вроде: «В данное время ведется активная работа под чутким руководством…» Ох уж это чуткое руководство, добралось и до ФБР. А как же простое русское «Мы работаем»?

– Что можете сказать по существу? – продолжала тем временем юркая женщина с короткой шевелюрой и ярко-зеленой заколкой.

– Следствие ведется, и, могу вас заверить, мы на верном пути, – медленно начал Патрик Гассмано, отвечая шаблонными клише. – Я не могу вам сказать, над какой именно версией мы работаем, ведь это может навредить следствию. Могу только добавить, что сегодня ночью мы нашли еще один труп женщины.

– Но Октябрь за двенадцать лет никогда не похищал более одной женщины в год! Как вы это объясните? – поинтересовался репортер с залысиной.

– Я считаю, что он ищет новых ощущений, – спокойно ответил Патрик, отрешенно глядя куда-то в сторону. – Его почерк за последние годы не изменился. Он похищает своих жертв с ноября до кануна Рождества и удерживает их до октября следующего года, после чего избавляется от них, соблюдая особый ритуал. Все жертвы погибли в октябре и обнаружены в пригороде Лос-Анджелеса. Нам не известно, убивал ли он до 2003 года, но с того самого времени почерк остается неизменным, что свидетельствует о сложившейся и устойчивой модели поведения.

– Это официальная версия, а что думаете лично вы, агент? Что за ритуал исполняет Октябрь, что он хочет этим сказать? – проговорил мужской голос за кадром.

– Что я думаю? – отстраненно переспросил Патрик, словно никогда не размышлял об этом. – Думаю, он похищает не самих женщин, а некий образ, который сам им приписывает. Скорее всего, это образ чистоты и невинности. Долгое время Октябрь собственными руками разрушает созданный им самим ореол невинности, и жертвы теряют то самое, что когда-то манило его, в них умирает чистота. Они превращаются в нечто грязное для его больного сознания. Вот что я думаю. Больше мне нечего добавить, ждите официальных заявлений.

На какой-то миг в эфире воцарилась тишина, как будто каждый из собравшихся осмысливал сказанное уставшим агентом.

– Может, ФБР пора выгнать стариков и взять кого-то помоложе, – ввинтила рыжая бестия, явно намекая на возраст Гассмано.

Тот бросил на нее спокойный, тяжелый взгляд, подвигал нижней челюстью и тихо произнес:

– Может, и так.

На экране вновь была студия, а ведущая новостей принялась повторять известные телеканалу факты и слухи о деле серийного насильника и убийцы по прозвищу Октябрь.

Мне подумалось, что американские СМИ совершенно зациклились на создании не просто новостных передач, а своеобразных шоу, где допускались шутки и подтрунивания наряду со вставками юмористических роликов.

Прикончив вторую чашку кофе, щедро сдобренную медом, и прихватив рабочую сумку, я вышел на улицу. Купив дом поблизости от работы, я мог каждый день прогуливаться по зеленым аллеям Калтеха, то бредя мимо северной линии кампусов, то сворачивая к южным, более новым постройкам. И не важно, какой маршрут я выбирал, утренняя прогулка всегда являлась чудесным началом рабочего дня.

Я сливался с шумным потоком студентов, спешащих на учебу, и, не вслушиваясь в посторонние разговоры, погружался в размышления. В последнее время это были мысли о модернизации учебного процесса для первого триместра с целью рассказать и донести знания наиболее простым и интересным языком. Признаться честно, невероятно скучно бубнить себе под нос с куском мела в руках, вытирая грязные пальцы о протертый старый пиджак.

Облачившись в более молодежную одежду, я буквально чувствовал, с какой чудовищной ошибки начал свой педагогический стаж в институте. Первое время я пытался подражать своим преподавателям старой советской школы, показывая всю серьезность учебного процесса напыщенным видом и в основном стоя спиной к аудитории с мелком либо маркером. Теперь же мне виделись совсем другие перспективы, особенно с той техникой, что имел в своем распоряжении факультет. У нас были очки виртуальной реальности, проекторы, принтеры и ЗD-принтеры, я мог снять короткометражный фильм или же дать подобное задание студентам. Одним словом, идеи просто переполняли меня…

После первых двух лекций я вышел в парк и устроился с планшетом в тени апельсинового дерева. Свежие бутерброды, чай из термоса и интересная книга, набранная одиннадцатым кеглем. Я дочитывал последнюю страницу, когда из кармана раздалось знакомое «агу». Отложив планшет, я уставился на оживший экран смартфона и, тронув пальцем стеклянную поверхность, прочел одно слово.

Сообщение от Али: «Привет».

В верхнем углу окошка с чатом значилось: «Пользователь онлайн», и я несколько медлил с ответом, ожидая, что Алиса напишет что-то еще. Она молчала. Смахнув чат вниз и взглянув еще раз на присланную ночью фотографию, я набрал ответ:

«Привет! Классно отдыхаешь, завидую».

После текста вставил смайлик с поднятым вверх большим пальцем, и сообщение улетело по невидимым сетям.

Просидев под апельсиновым деревом еще пару минут и не дождавшись ответа, я направился на практическое занятие, где собирался наглядно показать студентам, как подбирается биологическая защита при работе с радиоактивными источниками. Мне хотелось продолжать наш с Али виртуальный диалог, и я еле сдерживался, чтобы не начать писать строчку за строчкой. На протяжении всего занятия рука, словно заколдованная, извлекала из кармана телефон, явно не доверяя слуху и боясь, что новое сообщение от Али осталось незамеченным.

Следующее сообщение пришло по пути в «Старбакс». Прочитать его сразу не получалось из-за плотного потока машин, и от этого в моем животе появилось странное, радостное и одновременно тревожное чувство. Наконец, не выдержав, я съехал на парковку перед огромным зданием «7 Дейз» и, разблокировав смартфон, впился в него глазами.

«Если хочешь, в следующий раз поехали со мной. Будет забавно».

Это «забавно» тут же резануло по сердцу. Не весело, не прикольно, а просто забавно, как если бы я был клоуном на детском празднике или что-то в этом роде. Может, Алиса и не имела в виду ничего такого, но, как говорилось в старом анекдоте про еврейскую семью, где после чаепития с гостями пропала серебряная ложечка, «ложечка-то нашлась, а неприятный осадок остался».

«Буду иметь в виду», – ответил я и, не дожидаясь очередного «агу», отключил звук и выехал с парковки. Отвечать на любое ее сообщение сейчас не хотелось, хотя, пока я пробирался к кафе, машинально прокручивал в голове варианты ответов. Хотелось ли мне быть частью ее жизни? Познакомиться с друзьями, ровесниками моих студентов, которые в общей массе казались мне людьми из другого, совершенно незнакомого мира. Мира гаджетов, Фейсбука и Ютьюба. Мира, где мои достоинства нивелировались и приравнивались если не к нолю, то как минимум к доисторической находке на забытом всеми острове Костей.

Даже останки древних динозавров, как мне казалось, заинтересовали бы ее друзей больше, чем я со своим деревянным яблоком в кармане пиджака и идеями по текучести и пластичности жидкости. Самое «забавное» во мне то, что я русский, как матрешка на полке техасского рейнджера, экзотика и раритет времен холодной войны. Это было действительно забавно и противно одновременно, ведь мое мужское начало искало в Алисе совсем иные берега. Возможно, я сам дорисовывал в ней то, чего там не было, но убеждаться в этом не хотелось.

Очередное сообщение с привычным звуком «агу» застало меня в душе. Словно мальчишка, я выскочил из душа и подбежал к телефону, лежавшему на комоде, и только после того, как взял его в руки, понял, что стою напротив того самого окна совершенно голый. Машинально обернувшись и пятясь назад, как неуклюжий танцор, я вернулся в заполненную паром ванную комнату, пытаясь вспомнить, не мелькнул ли ее силуэт в окне.

«Пятница, заберу тебя в девять, ок?» – прочел я.

Сначала хотелось написать что-то вроде: «А ты уверена?» – но этот порыв удалось подавить. Мне было страшно от мысли, что я попаду с Алисой в одну компанию с ее друзьями, однако увидеть ее в привычном окружении хотелось просто непреодолимо, до белых от усилия костяшек на кулаках. «Ты не старик», – проговорил я, обращаясь к собственному отражению в запотевшем зеркале. Постарался представить, что мне снова двадцать пять и нужно ответить на сообщение от девушки. В голову приходил только один вариант, и я быстро набрал его и коснулся значка «Отправить». Сообщение содержало одно слово: «Отлично». Выйдя из душа, я украдкой посмотрел в окно и обнаружил, что теперь шторы скрывают еле освещенную теплым, апельсиновым светом спальню Алисы. Или она вернулась только что, или все это время была там, совсем недалеко от меня. Укладываясь спать, я долго не мог отвести взгляд от ее окна. В своем воображении пытался дорисовать то, что скрывали призрачные молочные шторы. Засыпая и проваливаясь в долгожданные объятия сна, я все еще видел перед внутренним взором ее кожу, горький шоколад с глянцевым блеском спелой бронзы, почему-то я представлял ее именно такой, покрытой маслом с ароматом кокоса и спелого манго…

Глава 12

Разоблачитель

Одна из самых тяжелых вещей в жизни – наблюдать, как тот, кого ты любишь, любит кого-то другого.

    Английская мудрость

Очередное утро вломилось в ночной кошмар, разорвав его на мелкие части, оставив лишь дурное ощущение смутной тревоги. Я готовил завтрак и одним глазом смотрел утренний выпуск новостей с Кэтрин Кэмбел и Ричардом Холливардом. Они с деланой вежливостью давали друг другу зачитывать факты, цитировать политиков и высказывать мнения, которые не всегда приходились к месту. Этим утром гвоздем информационного эфира стал так называемый Разоблачитель и скандальный развод конгрессмена Генри Кларка – младшего с его женой Патрисией, дочерью известного промышленника Гарри О'Диггерти, владеющего тремя заводами в Чикаго.

Кэтрин Кэмбел, худая шатенка с острым носом и пухлыми губами, звонким голосом рассказала, что Генри и Патрисия прожили в счастливом браке более пятнадцати лет и нажили неплохое состояние, венцом которого стали дом в Санта-Барбаре и трое чудных детишек. Конгрессмен как раз собирался заняться новым законом об эмиграции, когда неожиданно для всех Патрисия потребовала развод, не объясняя причин, а когда муж отказал ей, неизвестный Разоблачитель опубликовал информацию, согласно которой конгрессмен имел весьма странные увлечения.

Разоблачитель утверждал, что Генри Кларк пользовался услугами госпожи, имя которой остается загадкой, и несколько раз в месяц посещал ее владения, где становился рабом этой железной леди со всеми вытекающими отсюда последствиями. Его покорность носила дурной оттенок гомосексуальной связи с мужем этой самой госпожи, и, хотя остальные детали не раскрывались, было понятно, что благополучный отец семейства долгие годы вел скрытую от посторонних глаз жизнь.

Однако не это оказалось самым печальным в истории, как заметил энергичный соведущий Кэтрин, темнокожий парень с неестественно темными губами и приплюснутым носом. Печальным было то, что Генри Кларк долгое время обвинял жену в изменах, хотя, как сообщил тот самый Разоблачитель, именно муж заплатил малоизвестному актеру мексиканского происхождения, чтобы тот закрутил роман с заскучавшей женой. По словам Разоблачителя, это должно было стать своеобразной гарантией в случае развода с состоятельной Патрисией, ведь при наличии доказательств ее измены адвокаты Кларка имели все основания как следует распотрошить обеспеченную изменницу.

«Я чувствую себя омерзительно, – говорила в дрожащую камеру сама Патрисия, давая интервью толстому парню в сиреневой рубашке. – Он подложил меня, словно шлюху, и я рада, что все это наконец закончится. Пусть жалкий ублюдок продолжает подставлять свою nun, я не собираюсь мешать ему. Все, чего я хочу, – поскорее вернуться к детям и забыть весь этот кошмар!»

На экране опять появилась студия новостей, и Кэтрин, подводя итог сюжета, проговорила: «Разоблачитель снова показал нам демонов, скрывающихся под маской благочестивости, но хочет ли этого на самом деле простой американец? Спросите себя прямо сейчас!»

Я сгреб со сковороды омлет с помидорами и задумался. Эта бестия была чертовски права. Так ли нужна была правда? Не узнай Патрисия об интимных наклонностях мужа, может, они и по сей день встречали бы вечер на берегу с корзиной для пикника и тремя детьми, играющими в песке.

Мне вспомнился фотоаппарат и те снимки, которые тот хранил в памяти. Что сказала бы Алиса, узнав о них? Пригласила бы в пятницу с собой в клуб? А может, обратилась бы в полицию и я потерял бы работу в Калтехе? Ответа на эти вопросы не было, но абсолютно точно, что эти снимки не очень обрадовали бы ее, как и любую нормальную женщину…

Глава 13

Время

Весь день я подсознательно ожидал, что Алиса передумает и пришлет сообщение о своих изменившихся планах или найдет какую-то замысловатую отговорку, но ничего подобного не произошло. После Калтеха, не откладывая на потом, я отправился в торговый центр, где обзавелся современными наушниками, парой новых футболок и легким свитером для вечерних прогулок. В этот раз я полностью доверился вкусу продавца, проявившего учтивость и сноровку при подборе подходящих размеров и цветов.

Пока я добирался до торгового центра, пока ходил по бесконечным магазинам, мысли неустанно возвращались к фотоаппарату, оставшемуся в библиотеке, и окну спальни. Меня нестерпимо тянуло обратно, к той лазейке в манящий мир любимой, откуда я мог украдкой увидеть Али. Устав бороться с собственными желаниями, я решил поразмышлять об этом как человек разумный.

Прежде всего, причина моих порывов наблюдать состояла в том, что я мог делать это естественно, просто находясь в стенах собственного дома. Хоть это, несомненно, и было неким оправданием, но все же не переставало существовать как истина. Ведь если бы мне пришлось ехать в соседний квартал, сидеть в машине или – еще хуже – в кустах, при мысли о которых я невольно усмехнулся, то я, в чем сомнений вовсе не было, не сделал бы ради этого ни шагу. Выходит, сама доступность тайного наблюдения разрешала внутреннему «я» делать это. Я просто смотрел на женщину!