Лук для дочери маркграфа

– Повезло мне здесь с лучником застрять, вот что я скажу, – сказал он. – Твоими заказами и кормимся… Эх, сказал бы мне кто, что буду жить за твой счёт, не поверил бы! А ещё больше повезло, что ты Кайсе приглянулся, хотя и не знаю, на что она там глаз положила!..

Такко рассмеялся. Рядом с широкоплечим, плотно сбитым Вереном он выглядел как мальчишка – худой, невысокий, тёмные волосы вечно торчали в стороны и лезли в глаза, а штаны и рубахи приходилось ушивать и плотно подпоясывать, чтобы не свалились. Верен часто шутил, что Кайса водится с Такко из жалости, и ему самому она подошла бы больше: статная, круглолицая, с ямочками на щеках и полными белыми руками. Впрочем, непроданный товар из пекарни, где работала девушка, они поедали вместе, а потому дружба между ними была по-прежнему крепка.

– Дитмара видел, – сказал Верен. – Стоял у своей лавки мрачнее тучи. Зол, что заказ достался не ему.

– Плевать на него, – дёрнул плечом Такко. В последний раз оглядел гладко оструганную заготовку и накинул на неё ненужную тетиву.

– Пойду на примерку, – подмигнул он Верену.

– Задаток возьми!

Верен остался точить ножи, тщательно выверяя угол заточки и попутно взвешивая оружие в руках. С каким удовольствием он бы швырял их в разбойников, что осмеливаются нападать на торговые обозы! Хоть бы кто напал на бондарню, что ли, было бы не так тоскливо… Но нет, Эсхен – городок тихий, мирный, где все друг друга знают, все злоумышленники давно сосланы на имперские рудники, и оставалось только ждать.

***

Дом маркграфа стоял в южной части города, на мощёной камнем улице. Сразу было видно, что здесь жили богатые люди – не поскупились привезти с моря камней, чтобы весной и осенью не знать забот из-за непролазной грязи. На крепких воротах красовался родовой герб и вилась надпись, уведомлявшая, что всякий входящий в эти врата ступает на землю маркграфа Олларда.

В передней было светло. Свет проникал сквозь окна, затянутые дорогим цветным стеклом, в стенных нишах горели свечи. Такко успел отметить аккуратную побелку стен, дорогую резную мебель и богатую одежду слуги, отворившего ему дверь. Загляделся было на часы – на башнях и ратушах время мерили одной стрелкой, а здесь стрелок было две – вот так диво!

Высокие резные двери, ведущие во внутренние покои, распахнулись, и слуга провел Такко в большую и богато украшенную комнату.

Маркграф Оллард – высокий и худой человек лет тридцати, одетый в чёрное, – сидел в массивном кресле, обитом шёлком. Такко вновь удивился его необыкновенному лицу: бледному, будто вытесанному из белого камня, с резкими чертами и горбатым носом. Оллард что-то писал и сделал свободной рукой знак подождать.

Пока маркграф работал, Такко рассматривал комнату. Его внимание привлёк портрет, висевший по правую руку маркграфа. На нём была изображена очень красивая молодая женщина с такими пышными и светлыми волосами, что не верилось, что они настоящие. Глядя на её пушистые волосы, светлые глаза и белую пену кружевного платья, легко было представить, будто женщина спустилась с небес – настолько лёгкой и неземной она казалась. Такко загляделся на портрет и заметил, что маркграф зовёт его, только когда тот окликнул во второй раз.

– Готов ли лук для моей дочери? – спросил он со странной холодной улыбкой.

– Почти, – сказал Такко, подходя к столу. – Я снял лишнее, но нужно убедиться, что лук по руке хозяйке.

– Позовите Агнет, – сказал маркграф слугам, и вскоре в комнату вошла молодая девушка, скорее – девочка, очень похожая на женщину на портрете. Её сопровождала няня, строго смотревшая из-под белого чепца.

Пока дочь маркграфа натягивала тетиву, Такко украдкой рассматривал её. Девочка была тонкой, хрупкой и бледной, и у неё были такие же нездешние глаза и пушистые волосы, как у женщины на портрете. Казалось, выведи её в ветреный день на высокий берег, и она оторвётся от земли, столько в ней было лёгкости и какой-то… нездешности, что ли, Такко не мог подобрать иного слова. На первый взгляд ей трудно было дать больше двенадцати лет, но держалась она с таким чувством собственного достоинства, что Такко невольно залюбовался её не по-детски плавными движениями.

– Агнет, тебе не тяжело натягивать этот лук? – заботливо спросил маркграф.

– Немножко тяжело, – отозвалась девочка. Голос у неё был звонкий, как колокольчик, но тихий и слабый.

– Я сделаю полегче, – кивнул Такко. – Послезавтра будет готово.

Агнет с няней вышли. Маркграф проводил их взглядом и снова повернулся к Такко:

– Моя дочь не совсем здорова. Я привёз её в город в надежде немного развеселить. Надеюсь, стрельба развлечёт её, когда мы вернёмся в замок. К сожалению, ни один из луков, хранящихся в семейной оружейной, ей не по силам.

– Лучнику не нужна сила, – улыбнулся Такко, снимая и аккуратно сворачивая тетиву. – Важнее иметь твёрдую руку и верный глаз, а ваша дочь, я уверен, обладает этими достоинствами в избытке.

– Агнет Оллард – мужественная девочка и достойная наследница своего рода, – кивнул маркграф. – Который год она борется с болезнью… Но я задерживаю тебя. Вот, половина суммы, как и договаривались. Остальное – когда закончишь работу.

Глаза Такко загорелись при виде монет, которые маркграф высыпал на стол. Позаботился, припас помельче, чтобы не было проблем с разменом на базаре… Такко с сожалением отвёл взгляд от денег. Слишком часто ему доводилось уходить от заказчика без только что выплаченного задатка, и он научился осторожности.

– Благодарю за щедрость, – поклонился он, – но я не очень опытный мастер и боюсь не оправдать доверия. Я возьму десятую часть, а остальное, если вам удобно, заплатите, когда приду с готовой работой.

– Как знаешь, – пожал острыми плечами маркграф. – Возьми, сколько нужно.

Такко отобрал самые мелкие медяки, поклонился маркграфу и вышел.

В передней он остановился, делая вид, что пересчитывает монеты. Слуга, стороживший у двери, отвлёкся на что-то на улице, и Такко быстро поставил полуготовый лук в тёмный угол. Дубовые двери закрылись за ним, следом хлопнули ворота с гербом, и Такко оказался на улице.

***

Дитмаровы подмастерья ждали его совсем близко, сразу за углом, где от мощёной улицы отходил узкий проулок. Трое статных, мускулистых парней – таким бы в кузнице работать, а не в лучной мастерской! Видно, им не впервой было иметь дело с несговорчивыми соперниками: первый пропустил жертву вперёд и показался, только когда двое других преградили дорогу. От толчка и удара спиной о крепкий бревенчатый забор перехватило дух. Двое ухватили Такко за запястья и локти, а старший в недоумении обшаривал взглядом его фигуру:

– Где лук?!

Такко прикусил губу, пряча торжествующую улыбку. Пусть переломают ему рёбра, но не драгоценную заготовку.

– Где лук, скотина?!

Старший кивнул одному из спутников, и тот побежал осматривать улицу. Даже за угол заглянул, не бросил ли Такко заготовку там. Первый удар пришёлся по рёбрам, второй по лицу; от третьего, выбившего воздух из лёгких, перед глазами поплыли разноцветные точки.

– Нигде нет! – донеслось как сквозь плотную ткань.

– Да куда ж ты его спрятал? Мастер говорил, что лук не готов, в доме он остаться не мог!

От очередного удара Такко зашатался и осел на землю, выгладив спиной чужой забор. Крепкие руки тут же подняли его, ухватив за шиворот, сорвали с пояса кошель:

– Хоть задаток-то получил?

Медяки рассыпались по земле и тут же были вдавлены в мягкую почву тяжёлыми сапогами. Такко передёрнуло, пока у него шарили под рубашкой в поисках серебра. Ещё удары по т, один по лицу, и подмастерья ушли, обсуждая, что сказать мастеру, и не переставая оглядывать улицу в поисках таинственно исчезнувшей заготовки.

Такко ждал, пока дыхание не восстановилось. Осторожно поднялся: больно, но бывало хуже. От отца ему доставалось куда сильнее, да и в уличные стычки он ввязывался не впервые. Перед глазами уже не плыли разноцветные пятна, движения отдавались вполне терпимой болью – легко отделался. Он утер кровь подолом рубахи и аккуратно собрал медяки, которыми побрезговали Дитмаровы подмастерья. Пока не стемнело, как раз успеет на базар, в овощной ряд, и сегодня он будет угощать Кайсу ужином, а не наоборот. А когда совсем стемнеет, заберёт лук. Слуга, конечно, обругает забывчивого горе-мастера, зато заказ будет готов в срок.

Минутная стрелка на часах появилась только в XVII веке.

3. В пекарне и особняке

В пекарне, где работала Кайса, как в любом уважающем себя заведении, было два входа. Парадный вёл к прилавкам, где покупателям приветливо улыбались старшие дочери хозяйки. В плетёных корзинах исходили жаром караваи и пироги: с капустой или яблоками, какие часто брали за медяки Такко с Вереном; с грушами, изюмом и мёдом – для зажиточных горожан вроде вдовы бондаря или мастера Дитмара. Иногда попадала сюда и выпечка с привозными лимонами и сушёными абрикосами, но чаще её пекли на заказ, и мальчишка-посыльный разносил её по богатым домам: бургомистру, судье или маркграфу Олларду.

Чёрный ход вел в комнату, где день и ночь топились печи и стоял одуряющий запах теста и пряностей. За этими печами и огромным столом – дубовая столешница изрезана ножом, в щелях и порезах окаменело тесто, которое раскатывали поколения пекарей и подмастерий, – царствовали Кайса с младшей дочерью пекаря. В четыре руки девушки месили и разделывали тесто, готовили начинки, сбивали кремы. Через парадную дверь Такко входил лишь однажды, когда впервые заглянул сюда и увидел Кайсу, ставившую на прилавок корзины с горячим хлебом. Чёрным же ходом он пользовался почти каждый день.

Сегодня Кайса управлялась за столом одна. Волосы были убраны под безукоризненно чистый чепец, раскрасневшиеся щеки выбелены мукой, мука забилась и в складки одежды, и под коротко остриженные ногти. Ловкие руки с ямочками на локтях двигались быстро и точно, как у Такко, когда тот плел тетиву или клеил перья. Кайса достала один за другим два противня с выпечкой, потянулась загрузить следующие и резко обернулась – как раз вовремя, чтобы огреть полотенцем по руке, потянувшейся за пирожком.

– С ума сошёл? Хозяйка всё считает! Хочешь, чтобы мне не заплатили?!

Такко с виноватым видом отодвинулся от стола, впрочем, не спуская глаз с пирогов. Кайса погрозила ему пальцем, отправила противни в печь и устало вздохнула.

– Ты закончил работу? – спросила она.

– Почти. Остались стрелы для охотника… забыл, как его зовут… И лук для дочки маркграфа. Сегодня вечером закончу. Ты видела её?