Словоточие

Кто мылил будностью гипофиз,
Тому вовеки не понять
Всех тех немых невозвращенцев,
Живущих от «пусти» к «прости»,
Всех тех, кто вырвал свое сердце
И освещает им пути.
А если мне не хватит бега,
И этой силы изнутри —
Из грязи мастерить ковчеги,
Из морга слов – монастыри.
А если станет слишком мало
Мне вкуса воздуха во рту,
До двух шагов сожмутся дали,
И я когда-нибудь совру
В стихи, сведя их к дешевизне,
В невзрачный ноль, в паршивый ритм?
Но если мне не хватит жизни…
Тогда пускай

сгорает

Рим.

«То ли глобус разбился на зло и добро…»

То ли глобус разбился на зло и добро,
Выжимая березовый сок
Из артерий рассудка в пустое ведро
Раскрасневшихся девичьих щек.
То ли время застыло за миг до беды,
Отшатнулось, упало на пол
И заплакало льном, то ли мысли худы,
То ли лясы точить, то ли кол.
То ли все потерять, чтобы быть в новизне,
То ли сметь, то ли выпросить смерть,
То ли ребус во мне, то ли вирус во мне,
То ли вешаться, то ли лететь.
То ли просто не я – на твоих золотых,
Разбазаривших сутки часах,
Отражаюсь сейчас, то ли все таки ты
Превращаешь замашки в замах.
То ли этой свободы не хватит на всех,
Этой песенной жизни моей,
То ли наша трава пробивается вверх
Через всю монотонность камней.
То ли много бойниц, то ли мало божниц,
То ли пес здесь прошел, то ли спас,
То ли мир, то ли мор, то ли пара страниц…

Это все, что осталось от нас.

«Столько звуков вокруг, но царит тишина…»

Столько звуков вокруг, но царит тишина
В моих штопанных дымом губах.
Ты сегодня скучна и особо нужна.
Ты уходишь. Прощание. Шах.
Мне остаться опять в этой тусклости лиц,
В этих слаженных до-ре-ми-си,
В этом гомоне птиц, в этом счете границ,
В этой осени, в осях осин.
Тишина, тишина, только до-ре-ми-ля
Наших песен бежит по молве.
Я теряю себя, я теряю себя
В этой теплой и мертвой листве.
Мир растет посекундно, мир строит дома,
Мир становится прочен и зрим,
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
Достигая последней из зим.
Мир становится пуст, ты же видишь сама
Эту новую форму блокад:
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
Но друг другу в глаза не глядят.
Я останусь один. Это просто. Весьма.
Почти целым. Почти что живя.
Люди сходят с ума, люди сходят с ума
И один из них, кажется…
Я.

«Говорят, он жил здесь, вблизи, где-то вниз по улице…»

Говорят, он жил здесь, вблизи, где-то вниз по улице,
Вечерами выгуливал в парке свою тоску,
И считал, что глаза людей так легко рифмуются
С белоснежным небом, приставленным дулом к виску.
Он заваривал чай из звезд и ругал повседневщину,
Рисовал в траве портрет из своих следов,
Говорят, он любил горожанку, простую женщину,
И вписал ее в вечность посредством обычных слов.
Говорят, он отрезал боль и отнес на мусорку,
И вся жизнь была, как бег, как пожар, цейтнот.
Говорят, что он слышал мир, как мы слышим музыку,
Говорят, он видел в людях систему нот.
Говорят, что его душа оставалась голая,
Но плясала так, что скрипели сухие лбы.
Говорят, он писал стихи на ладони города,
На асфальте дней, под ногами людской толпы.
А потом исчез. И остались лишь эти россказни,
Этот пропуск дат, эти сказки на новый лад.
Говорят, его видели где-то в начале осени,