Чаша судьбы

– Значит, память уже не та. – Улыбаясь, Дэррек широко развёл руками. – Старый стал: чешуя уже не такая блестящая, хвост облезает, голова подводит.

Дракон, конечно, прибеднялся. Элмерик прекрасно помнил, как выглядел этот смешной толстячок в истинной форме, и готов был поклясться, что тот находится в самом расцвете сил. Драконы ведь живут долго – даже дольше эльфов.

– Я одного не понимаю-то. – Розмари поплотнее закуталась в шаль, хотя сидела у самого камина; голос её звучал хрипло – похоже было, что девушка всё-таки простудилась, ночуя одна в холодной комнате. – Вот есть зимний-то король – Браннан – и летний-то король – Каллахан. Есть летняя королева – Медб – а где же зимняя-то? Должна же быть ещё и зимняя-то королева?

Дэррек вмиг перестал улыбаться и посуровел. Он с опаской глянул на Каллахана, но тот и бровью не повёл, обсуждая что-то с Шоном. Может, и впрямь не услышал вопроса.

И тогда старый дракон, понизив голос, зашептал:

– Да есть она. Только давно её тут не видели.

Розмари хотела сказать что-то ещё, но осеклась, увидев, как Дэррек хмурит седые брови. Беззвучно, одними губами он произнёс «потом расскажу», и девушка кивнула.

В этот момент Шон кашлянул и, придвинувшись ближе, хлопнул Дэррека по плечу:

– Так как там? У Медб всё ещё одиннадцать рыцарей? Двенадцатый не появился?

– Не появился. Она всё ещё ждёт тебя или Мартина. Сказала, можно даже обоих сразу. Привет вам передавала. Велела всех поцеловать, только я, с вашего позволения, всё же не буду этого делать.

Элмерик не верил своим ушам: Рыцарь Сентября обычно избегал этого разговора – как раз после того, как прослужил королеве Медб добрую сотню лет. А тут вдруг сам начал! Явно ведь, чтобы сменить тему. Что же такого натворила эта королева Зимы, что даже разговоры о Медб – и те лучше?..

Ответ на этот вопрос ему удалось узнать только весной, потому что наутро Дэррек опять улетел в эльфийские леса.

Метель в тот же день прекратилась. А ещё через неделю всё-таки открылась большая йольская ярмарка, и Элмерику стало не до зимней королевы.

Слёзы Остары

1

Новость всполошила всё Чернолесье и несколько окрестных сёл ниже по течению: у Рябинового ручья, что протекал возле мельницы, заметили баньши.

Костлявая старуха в лохмотьях устроилась прямо на мосту. Она не полоскала в воде кровавые одежды, как часто делали её товарки, – просто сидела, прислонившись морщинистым лбом к перилам, и, свесив босые ноги прямо в воду, протяжно подвывала, шатая руками занозистую балясину.

Первыми баньши увидели мальчишки, пускавшие по ручью щепки с тряпичными парусами. Они-то и раззвонили по всей деревне, что на мосту рыдает страшная бабка, тощая, как сама смерть. Смельчаки, что пошли поглазеть на это диво, вернулись бледные и осунувшиеся. У страшной бабки оказались чёрные провалы вместо глаз, длинные когти на руках и острые, как ножи, зубы. И хотя все старые легенды утверждали, что баньши не нападают на людей, желающих прогуляться до моста больше не находилось.

Обо всём этом Элмерик узнал, когда приехал в деревню за овсом для лошадей. Сам он по дороге проезжал по тому самому мосту, но никакой баньши не встретил: та отчего-то решила не показываться барду на глаза. Может, застеснялась…

Зато овса на этот раз ему принесли даже больше, чем было нужно. А ещё выдали пару только что забитых кур, дюжину свежих румяных булочек и небольшой бочонок вина из черноплодной рябины.

– Передайте господину мельнику, – пожилой пекарь вытер и без того чистые руки о фартук, – наше почтение. И скажите, что мы нижайше просим его избавить нас от этой напасти.

– Не бойтесь, баньши не трогают людей. – Элмерик достал из полотняного мешка одну из булочек и принюхался: пахло просто волшебно. – Они предсказывают чью-то смерть, но не являются её причиной.

– А вот вам тут моя жена пирожков с капустой напекла. – На пятачок перед конюшней, где бард остановил телегу, заявился староста Чернолесья собственной персоной: м-да, дело было совсем плохо. – Кабы нам только узнать-то, кого она оплакивает? Кому гроб готовить-то?

– И нельзя ли её с моста тогось… прогнать? – это уже добавил мясник.

– Может, она уже сама ушла. – Элмерик откусил кусок булочки. – Знаете, по дороге сюда я никого не видел.

В этот миг от околицы послышался детский крик:

– Она там! Там! Опять бабка на мосту плачет!

Чумазый мальчишка лет семи бежал со стороны вспаханного поля вприпрыжку, размахивая руками.

– А кто тебе дозволил туда ходить?! – послышался грозный женский голос, потом звук крепкой затрещины и громкий детский рёв.

– Не изволите ли сами убедиться? – Староста заискивающе улыбнулся, пихая Элмерику в руки промасленный свёрток с пирогами. – Вы же как раз в обратный путь изволили собираться? А тут такая удивительная оказия…

– Ладно. – Элмерик вспрыгнул на козлы и собрал поводья в кулак. – Не бойтесь. Мастер Патрик непременно со всем разберётся.

Он не испытывал иллюзий на свой счёт и знал, что деревенские жители надеются на помощь колдуна-с-мельницы, а вовсе не его учеников. Просто ходить на поклон к мастеру Патрику отваживались только самые храбрые, а Элмерик им удачно подвернулся.

Бард пригладил рукой рыжие кудри, откидывая волосы назад, чтобы не мешались, и цокнул языком, заставляя лошадей тронуться.

Мальчишка, который получил от матери затрещину, перестал реветь и побежал рядом с телегой, положив руку на бортик. Элмерик припомнил, что парнишку, кажется, звали Бринн.

– Что, сильно влетело?

Малец помотал головой.

– Не-а. Мамка сильно не лупит. Вот папка – тот да-а-а…

– Залезай давай. – Бард хлопнул рукой по месту на козлах рядом с собой. – Будешь дорогу показывать.

– А чё б и не показать? – Бринн с готовностью забрался в телегу и уже оттуда перебрался поближе к Элмерику. – Вона, тама она.

Бард прищурился, глядя туда, куда указывал грязный палец с обгрызенным ногтем, но так ничего не и увидел. Слишком яркое солнце слепило глаза.

– А ты смелый, раз не боишься бабку! – Он хлопнул пацана по плечу.

Тот улыбнулся щербатым ртом.

– Я боюсь, – признался он шёпотом, – но не очень. Дядь, а хлебушка дай?

– Держи. – Элмерик разломил булку пополам, одну часть оставил себе, а вторую протянул Бринну. – Но за это расскажешь мне всё, что видел. Как бабка выглядела? Всегда ли была одинаково одета? Не повторяла ли одну и ту же фразу, когда причитала? Это важно.

Мальчишка затолкал весь хлеб себе в рот и некоторое время молчал, сосредоточенно пережёвывая. И лишь проглотив угощение, ответил:

– Ну, она такая… тощая. Лицо как у покойницы. Глаза тёмные-претёмные, и зрачков не видать. А зубищи… как у волка, во! Сама в лохмотьях, будто нищенка, а на голове – корона.

– Прямо-таки корона? – Элмерик от неожиданности потянул вожжи на себя, и послушные лошади встали.

– Ну такая, вроде как венок из цветов. – Мальчишка утёр нос рукавом и жадно уставился на хлеб в руке барда. – Только цветы будто из золота и серебра.

– А говорила она что?

Сердце вдруг застучало часто-часто. Корона эта (а скорее, венец) – плохой признак, как ни крути. Ведь баньши были не просто предвестницами смерти. Элмерик и сам так думал прежде, но мастер Дэррек объяснил ему и другим Соколятам, что те являлись хранительницами древних семейств, так как у каждого рода с многовековой историей была собственная баньши. В обычное время они выглядели совсем иначе и не были такими страшными. Но когда кому-то из рода предстояло умереть, хранительница рядилась в чёрное тряпьё в знак траура. Рыдая и причитая, она рвала на себе волосы, оплакивая грядущую потерю.