Побежденный. Барселона, 1714

– Если ты хочешь стать инженером, – произнес он, – ты должен быть всегда начеку, а чтобы быть всегда начеку, человек должен быть влюблен в окружающий его мир.

Той ночью я спустился по лестнице, подошел к двери спальни Жанны и два раза тихонько постучал. Она мне не открыла. Я вернулся следующей ночью и постучал три раза. Она не открыла. День спустя я опять постучал три раза, потом сделал паузу и стукнул еще раз. Она не открыла. На следующую ночь я остался в своей комнате, но еще день спустя постучал пять раз.

Тут настало время рассказать, как мы с Жанной упали друг другу в объятия, как я соблазнил ее, или она – меня, или как мне казалось, что я ее соблазнял, когда на самом деле это она соблазнила меня, или наоборот, или как нами обоими овладел соблазн. Вы же знаете: любовь и все такое. Но дело в том, что романтические отступления никогда мне не давались, и я понятия не имею, как все это рассказать красивыми словами.

Послушайте: между полем, где я рыл траншею, и замком был сеновал. А теперь представьте себе Суви и Жанну на высоченном ложе из сухой соломы, раздетых: сначала один из них сверху, а потом другой.

И не о чем тут больше рассказывать.

* * *

Семья Вобана собиралась в полном составе в Базоше чрезвычайно редко. Как это ни странно, именно в эти дни я мог наслаждаться обществом маркиза. Под благовидным предлогом занятий с учеником Вобан мог на некоторое время избавиться от общества всех этих зануд, из которых он выносил только своего двоюродного брата Дюпюи-Вобана. Иногда они разрешали мне сопровождать их во время долгих прогулок.

Дюпюи-Вобан был одним из пяти лучших инженеров нашего времени. И если он и был незаслуженно забыт, то причиной тому родство с маркизом, который его, безусловно, затмевал. Это был исключительный человек, верный, скромный и порядочный, – как известно, эти добродетели не приносят людям земной славы. В конце воинской карьеры его тело украшали шрамы от шестнадцати ранений.

Я всегда был рад видеть Дюпюи-Вобана, который служил мне примером, вдохновлял меня и представлял собой некоторое промежуточное звено между великим маркизом и Марти-учеником. Несмотря на большую разницу в возрасте, Вобан говорил со своим двоюродным братом на равных. Присутствуя при их беседах, я чувствовал себя ребенком, мальчиком, растущим в обществе гениев. Точно так же, как младенцы поначалу не понимают, о чем говорят их родители, я тоже в первое время считал их инженерную терминологию зверской тарабарщиной. Но, немного преуспев в своих штудиях, я и сам стал принимать участие в их спорах. Самым большим подарком, сделанным мне за месяцы, проведенные в Базоше, стало замечание Дюпюи-Вобана во время одной из наших прогулок в полях. Он вдруг остановился и сказал маркизу:

– Боже мой, Себастьен! Надеюсь, ты не забыл включить в контракт обучения этого юноши наш пункт.

– Какой? – спросил я. – О чем вы говорите?

– Пункт, по которому тебе воспрещается принимать участие в осадах крепостей, если в рядах твоих противников находится Дюпюи.

Оба засмеялись, и я тоже. Неужели у меня когда-нибудь в жизни поднимется рука выстрелить в таких людей?

Как-то раз Дюпюи не смог приехать на очередное семейное сборище, потому что участвовал в осаде какой-то крепости в Германии. Вобан, вероятно, счел меня достаточно подготовленным и предложил мне пойти на прогулку с ним вдвоем.

– Ну и как? – спросил он меня. – Ваши штудии продвигаются успешно, кандидат Сувирия?

– Превосходно, monseigneur, – ответил я совершенно искренне. – Братья Дюкруа великолепные преподаватели. За несколько месяцев я узнал гораздо больше, чем за всю свою предшествующую жизнь…

– Но теперь последует «но», – предположил Вобан.

– Я вовсе не жалуюсь, – поспешил объяснить я и продолжил откровенничать: – Дело в том, что мне неясно практическое применение моих уроков латыни, немецкого или английского. И даже физика и землемерие кажутся мне материями достаточно далекими от инженерного дела. Monseigneur! Я часами с завязанными глазами должен при помощи одного лишь осязания определять типы песка или каменной породы, образцы которых кладут мне на ладонь. И пусть у меня уже почти открылись глаза на кончиках пальцев, мне не представляется возможным увидеть общую цель моего обучения…

– Вы сами – эта цель, – перебил меня маркиз. – Пойдемте гулять.

По убеждению Себастьена ле Претра де Вобана вся история военного дела сводилась к вечному спору между нападением и защитой. Вслед за изобретением палицы появилась кираса. Когда одни придумали меч, другие сделали щит, а против копий стали употреблять доспехи. Чем более мощными становились снаряды, тем толще делали броню.

Люди всегда стремились найти защиту для своих тел, но с еще большим рвением пытались не допустить врага до своих домов. Если как следует подумать, станет ясно, что все великие битвы были не чем иным, как попыткой отдалить пыл сражения от родного крова. Каин разбил голову Авеля булыжником, это всем известно. Но вот чего в Библии не сказано: на следующий день Каин ворвался в дом своего брата, украл его свиней, изнасиловал его жену и поработил его детей.

Огонь против пещер. Лестницы против частоколов. Осадные башни против каменных стен. И, несмотря ни на что, наступил день, когда это неустойчивое равновесие нарушилось.

В определенный момент мощь обороны превзошла силы штурма. Техника строительства крепостных стен развивалась стремительнее, чем искусство взятия крепостей. Какими бы огромными ни были камни, запускаемые при помощи катапульт, онагров или требушетов, город, чьи инженеры располагали достаточными средствами, мог защитить себя такими мощными стенами, что никакому врагу не под силу было их преодолеть. И такой город на самом деле существовал: звался он Константинополем и являлся последним великолепным осколком Восточной Римской империи. На протяжении веков императоры, умирая, оставляли в наследство своему преемнику усовершенствованные и расширенные фортификации.

С точки зрения такого военного инженера, как Вобан, древний Константинополь был высшим достижением античной цивилизации. Его стены, сложенные из гигантских каменных блоков, вздымались к небу, а за ними располагался внутренний ряд укреплений с башнями и складами.

Несмотря на то что пришедшая в упадок Византийская империя часто подвергалась нападениям, никому не было дано преодолеть колоссальные стены. Все народы Востока и Запада безуспешно пытались их покорить, за многие века город выдержал двадцать пять осад! Германцы, гунны, авары, русы. Даже средневековые каталонцы, чтобы никого не забыть. Но в 1453 году произошло событие, которое изменило ход развития инженерного дела, военного искусства, истории и – по большому счету – всего человечества.

Где-то в Турции или неподалеку от нее жил-был один шах, и приспичило этому мустафе завоевать Константинополь. В одном из залов в Базоше у Вобана висел на стене его портрет. Маркиз говорил, что велел его повесить на стену, дабы не забывать, что врагов надо уважать всегда, даже если они того не заслуживают, и восхищаться ими, если они того достойны. С портрета на нас смотрел этот самый Сулейман: на голове тюрбан, а в руке цветок, который он нюхал. Взгляд у него был такой злодейский, что мурашки бежали по спине.

Говорят, будучи еще совсем молодым и зеленым, он влюбился в пленную гречанку, забрал ее в свою палатку и три дня и три ночи не выходил с ней оттуда. Солдаты начали было судачить, называть его размазней, юбочником и все такое прочее. Когда этот самый мустафа вдосталь натрахался, до него дошли эти пересуды. Вытащил он несчастную византийку из палатки и – жих! – обезглавил ее одним ударом своего скимитара и закричал, обращаясь к строю солдат: «Кто из вас готов следовать за моей саблей, столь могучей, что может разрубить даже узы любви?»

Первые попытки мустафы взять крепость закончились классически: тысячи янычар полегли у подножия стен, пронзенные стрелами, обваренные кипящей смолой или порубленные на более или менее мелкие кусочки.

Но тут одна команда венгерских и итальянских инженеров (вечно эти итальянцы всюду суются и все портят!) предложила свои услуги мусульманскому владыке, и этот самый мустафа приказал им изготовить огромную пушку, каких еще на свете не бывало.

В те времена порох уже умели использовать в артиллерии, но во время боев дело не шло далее простого фейерверка, который пугал самых трусливых солдат противника и воодушевлял своих собственных. Вот и весь от него прок. Однако этому самому турку пушки показались оружием, достойным самого пристального внимания. В результате он получил Базилику, десятиметровую бомбарду. Когда ее отлили, понадобилось запрячь триста быков, чтобы доставить пушку в Константинополь. Орудие оказалось таким тяжелым, что за день экспедиция продвигалась только на два километра, но в конце концов прибыла на место.

Базилика стреляла каменными ядрами, которые весили по пятьсот килограмм. Как ни старались византийцы латать бреши, что они могли сделать против этой пушки? Жерло ее извергало одно ядро за другим, без конца. Конечно, целиться из нее было довольно трудно, но, стреляя по высоким, вертикальным стенам, промазать было практически невозможно.

Конец истории прекрасно всем известен. Толпы турок ворвались в проломы, и византийский император погиб, сражаясь в первых рядах. Инженеры по всей Европе в ужасе содрогнулись: как после этого строить стены? Укрепление городов было делом весьма дорогим, и короли не собирались тратить деньги на бесполезные работы. Вопрос стоял ребром: как нам теперь защищать наши города? (Между посвященными он звучал несколько иначе: как нам сохранить наши гонорары королевских инженеров?)

Предлагались различные решения и формулы, в большинстве своем плохо продуманные, нечеткие и смутные. Единственный человек, чей мозг разрешил эту задачу во всех ее аспектах, прогуливался сейчас рядом со мной: это был Себастьен ле Претр де Вобан.

В связи с тем, что артиллерия превратилась в главного врага крепостных стен, для защиты городов необходимо было найти совершенно новые решения. Вобан посмотрел на меня испытующе:

– Итак? Что бы предложили вы, кандидат Сувирия?

Ну и вопрос; я был не на шутку озадачен.

– Трудно сказать, monseigneur, – начал я размышлять вслух. – Как можно избежать артиллерийской атаки? Мне представляются только две возможности: штурмовать орудия неприятеля или постараться укрыться от огня. Штурм равен самоубийству. Если пушки могут пробить самые прочные стены, то что? для них человеческая плоть на открытом месте? Что же касается отступления, то, спасая гарнизон, мы отдадим город на милость врагу. Стены же не могут спрятаться.

Вобан прищелкнул пальцами:

– Ваше последнее рассуждение. Оно на верном пути.

Мне едва удалось сдержать смех:

– Но, monseigneur, как же может город скрыть стены своих укреплений по всему их периметру?

– Их следует закопать.

6

В Средние века стены были высокими и вертикальными. Чем толще были стены и выше их зубцы, тем более надежной защитой представлялись они людям. И чтобы дополнительно укрепить стены, по периметру их располагались башни.

Вся мощь средневековых крепостей была на виду, по сей день их каменная броня создает впечатление такой силы, что, если мы попросим ребенка нарисовать крепостную стену, он выберет образ старинного типа фортификаций, даже если никогда их не видел, вместо того чтобы изобразить укрепления своего родного города, под защитой которых он каждый день играет.

Вобан в корне изменил традиционные принципы создания крепостных стен, делая их все более и более наклонными, так что иногда они вырастали под шестидесятиградусным углом. Благодаря этому наклону стен пушечные ядра от них отскакивали, не причиняя вреда. Если же учесть, что линия полета снаряда – кривая, нетрудно понять, что поразить такие стены было задачей трудновыполнимой. Более того: так как высота средневековых стен превратилась в их недостаток, по системе Вобана крепость окружал очень глубокий ров, а стены, расположенные за ним, скрывались от глаз. В некоторых проектах маркиза укрепления были даже ниже зданий города, что производило совершенно особое впечатление на нападавших. Когда их войска приближались к цели, фортификации казались практически незаметными, а гражданские здания за стенами, наоборот, были видны как на ладони.

Чтобы вы лучше поняли, о чем я говорю, прилагаю сюда рисунок. (Вот это изображение, безмозглая немка. И сюда его, именно сюда! Не раньше и не позже.)

Средневековые башни, возвышавшиеся над крепостями, сменили бастионы. Они представляли собой дополнительное укрепление, встроенное в стену, которое обычно было пятисторонним. Посмотрите на следующий рисунок – видите это сооружение, похожее на острие копья, которое выступает наружу? Это и есть бастион.

На этом рисунке вы видите заурядный бастион, и к тому же весьма скромных размеров. Большие крепости располагали гигантскими бастионами, огромными строениями, внутри которых размещались гарнизоны численностью до тысячи солдат, несколько дюжин орудий и подземные склады боеприпасов. Таким образом, в укреплениях, построенных маганонами современности, бастион защищает стены и одновременно обеспечивает поддержку соседним бастионам.

Предположим, что войска неприятеля решили атаковать бастион. Его пятигранная форма была выбрана отнюдь не случайно. Вражеские солдаты будут вынуждены штурмовать один из фасов, наружных сторон бастиона. Какой бы из них они ни выбрали, солдаты с соседнего бастиона будут прикрывать своим огнем товарищей. Пока длится наступление, со стен и бастионов на солдат неприятеля обрушится град пуль и камней, выльются тысячи литров горючих жидкостей.