Целуя девушек в снегу

Заполнение бланков заняло минут двадцать. Я наконец успокоился и с бумагами в руках отправился к Ирине Михайловне, чуть позорно не оставив на парте её ручку.

Радужная делала запись в амбарной книге, когда я вернул ей ручку и произнёс слова благодарности.

– Заполнили? Угу. Хорошо. Верно, вроде бы… А здесь у нас что? Копия… Ах, какой почерк!

Она вскользь проглядела поданные листки и обратилась к подчинённой:

– Аня, сравни с оригиналом и зарегистрируй.

Я перешёл к бюро Ани, и та несколько минут просматривала мои оценки, их копии, сравнивала. Читала она, шевеля полными губами, вздыхая и поднося листки ближе к глазам, теребя себя за мочку уха. Затем сделала отметку в журнал, изготовленный из общей тетрадки в клеточку.

– Всё правильно, Ирина Михайловна! – обратилась Аня к начальнице и вернула мне паспорт и аттестат.

– Отлично. Значит, Сергей Васильевич, внимательно меня выслушайте. На следующей неделе Вам нужно подъехать сюда же. Тут не я буду, но, тем не менее. И уточнить, приняты ли ваши документы, выяснить расписание вступительных экзаменов. А сегодня я Вас более не задерживаю. – Она улыбнулась. – Ясно?

– Да, ясно. Спасибо большое. До свидания!

– До свидания! Удачи Вам!

Выходя из кабинета, я заметил поджидавшего меня возле лестницы Ложкина.

– Ну как, закончил?

– Ага, сделал…

– Я тоже разузнал, что хотел. Надо будет снова ехать во вторник, на будущей неделе.

– И мне во вторник…

– Ну вот вместе и поедем.

– Пошли что ль… На автобус надо постараться успеть, на 16:40.

– Не, я не поеду на 16:40, – удивил Веня. – Я к Мандаринкиной пойду. Схожу, потискаю её, пока мать на работе. Один поедешь. Сейчас до вокзала на трамвае доберёмся, и я дальше… Билет—то сам купишь?

– Куплю, конечно.

– Ты, пень деревенский, давай посмелее будь, а то, как из леса вышел, всего боишься. В городе, если не станешь везде лезть, ничего не добьёшься…

– Да я понял. Это так, с непривычки…

– Всё у тебя с непривычки! Обретай привычку.

Пройдя возле парка, и перебежав трассу, мы свернули направо у зелёного домика с закрытыми наглухо ставнями и замком на воротах.

– «Пригородная заготконтора Питерского района», – прочитал я полинявшую вывеску над щелью почтового ящика.

Сама собой появилась ехидная мыслишка: «Ишь, куда забрались! И чего они здесь заготовляют? Рога и копыта?»

Веня вышагивал впереди, не особо оборачиваясь и проверяя, следую ли я за ним, поэтому мне подчас приходилось ускорять шаг и почти бежать, дабы догнать его. Наконец, я подстроился под ритм широких шагов Ложкина, и мы продолжили движение по бугристой, растрескавшейся асфальтовой дорожке, уводящей в недра сельских домишек.

– Тут по тропке и будешь бегать на трамвай и с трамвая, – пояснил Веня. – Можно, конечно, и по берегу пруда, но там пешком аж до вокзала придётся топать. А здесь… Здесь, в основном, все и ходят.

– А остановка автобуса? Не проще колёс дождаться?

– Хрен знает. Попробуй. №71. Но он ходит раз в час. Выходит, жди, стой, сколько влезет.

– Ну, тогда, конечно, лучше уж на трамвай.

Веня забыл добавить, что трамвай ходит тоже не каждые пять минут, а гораздо реже, и дожидаться его требовалось, стоя на проезжей части, т.к. место стоянки оставалось не оборудованным.

Мы шли с ним по широкой улице мимо огородов с высокими заборами, из—за которых виднелись теплицы; около не по—деревенски ухоженных изб с обязательными каменными гаражами и крытыми дворами. Картинка напоминала сельскую улочку, правда, улочку достаточно зажиточного и благоустроенного села. Заслышав наши шаги по дорожке, за плотно запертыми воротами начинали гавкать собаки.

Пару раз я заметил на другой стороне улицы, за палисадниками, бродящих под окнами кур, а возле калитки одного из домов, в тени, на травке, лежала коза, проводившая нас задумчивым взглядом. Для полноты ощущений не хватало коровы с телёнком или лошади, а так – почти сельская идиллия, нарушаемая лишь шумом машин с шоссе, пролегающего, буквально в пяти минутах ходьбы.

Дорожка спускалась к узкому мосту, соединявшему берега неглубокой речушки. Он строился, видимо, давно, ржавые металлические перила местами оказались выгнуты в сторону воды, хотя смотрелись ещё довольно прочными. Берег речки с двух сторон полностью зарос ивой, осокой и крапивой, а у самого края ввысь возносились три толстых грубых тополя с частично оголёнными корнями.

«Осенью у воды, наверное, как в сказке. Синее небо, отражающееся в потоке, побуревшие листья. Ими шуршит ветер, перекатывая с места на место, и сбрасывая отслужившее убранство в стремнину…»

Меня потянуло на лирику. Впечатление не испортило даже то, что снизу, от воды несло подозрительно—влажным запахом нагретого металла. Я громко шмыгнул носом.

– Речка—горячка, – пояснил Ложкин, покосившись в мою сторону.

– Почему «горячка»?

– Вода в ней горячая. Сюда предприятия сливают жижу с отходами, и зимой она не замерзает. Над берегом пар поднимается, всё, будто в тумане, а на деревьях ажурный иней. В сильные морозы невероятно красиво.

Когда, миновав мостки, стали подниматься вверх по тропке, а впереди замаячили девятиэтажки, Веня пояснил:

– Вот сейчас в горку поднимемся, там и остановку увидишь. Здесь, вообще—то цыганский район. Полностью ими заселён.

Об этой народности я пока знал исключительно по фильму «Цыган», регулярно демонстрируемому первым каналом тв, поэтому ответить приятелю было нечего. К тому же, я усиленно вертел головой по сторонам, стараясь запомнить путь.

Ещё через несколько минут вышли к серой брусчатке дороги и, проскочив её, очутились на трамвайной линии. Справа по направлению движения транспорта, на обочине, торчала тёмно—зелёная будка с белой буквой «А» во всю стену. Видимо, неподалёку от трамвая притормаживали и автобусы.

Дорожное движение в дневные часы не казалось очень напряжённым. Мимо нас, стоящих на рельсах, иногда в ту или иную сторону, с грохотом и пылью, проносились грузовики, автобусы.

– Если студентов много скапливается, то может какой—нибудь проходящий автобус притормозить, подобрать. Так что, смотри внимательней, – предупредил Ложкин.

Тогда нам не потребовалось долго ждать. Красно—белый, дребезжащий трамвайчик покачиваясь и погромыхивая выплыл из—за поворота, проскрежетал под железнодорожным мостом. Пришлось осмотрительно освободить ему путь, ступив на мостовую.

Бросив в квадратную кассу две монетки по три копейки, Ложкин повращал круглую ручку и оторвал два маленьких квадратных билетика, отдав их мне.

– Билеты лучше сразу брать, контролёры частенько на линиях шерстят. Оштрафуют.

Я кивнул, соглашаясь.

Три последующие остановки сидели молча. Ложкин думал о чём—то своём, а я с удвоенным любопытством озирался, фиксировал в памяти путь, которым скоро буду следовать один и старался запомнить названия улиц, называемых водителем.