– Совсем о любых?
– Ага. Совсем.
– И даже из тупой серии какого—нибудь женского или мужского романа?
– Точно! Читая их, люди или глупеют окончательно, или переходят на бессмертную классику, уставая от преснятины и штампов.
– М—м—м… В твоих словах есть определённая логика.
– Само собой! Так что, дорогуша, выйдет роман, тогда и обсудим, устарело ли стихотворение.
– Успеешь ли?
– А чего? Времени вагон…
– Ты слишком фамильярно обращаешься со временем. Оно не терпит такого запанибратства. Ты помнишь, в одном твоём стихе, в старом, есть строчка: «Но прошлое нередко убивает»?
– Э—э—э… Не вполне…
– А я помню. Когда твоя книга выйдет, то прошлое, воплотясь в строчки, в страницы, как—бы, станет материальным… И многим это может не понравится…
– Да? Кому же?
– Действующим лицам. Реальным действующим лицам.
– Но там нет реальных действующих лиц. Там выдуманные персонажи…
– Всё же, с кого—то же ты их писал? Или они полностью фантастичны?
– С кого—то же я их писал… Да. Не поспоришь.
– Ну, и вот. Тем, с кого ты их рисовал, понравится?
– Те, с кого срисовано, её не прочитают.
– А, если, допустим, прочитают?
– Сомневаюсь.
– А вдруг?
– Кому—то понравится, кому—то нет. Я ж говорил… Какая, к лешему, разница? Никого из них я не вижу годами. Да и не узнают они себя.
– А узнают?
– Плевать. Ежели им есть, за что краснеть, то я—то здесь причём?
– Но ты вытащил это на всеобщее обозрение.
– Лина, я ничего никуда не вытащил. Книги ещё нет. И неизвестно, будет ли она.
– Серёжа, книга есть. Она просто не вышла.
– Лин! – заныл я. – Мне непонятно, что ты хочешь сказать! Ни бельмеса же до сих пор не известно! Будет, тогда и побеседуем.
– Милый, ты всегда хвалился тем, что предвидишь последствия своих поступков, просчитываешь вероятность того, что произойдёт… Отчего же теперь ты не предугадываешь?
– Ну, я не понимаю, что тут предугадывать! Ты же сама убеждала меня написать текст. Пока ты его не читала даже… Что же ты волну гонишь раньше паровоза?
– Ох, лишь бы не оказалось поздно, когда начнёшь понимать…
При этих словах Лины, ворона, затихшая ранее, неожиданно, стоя на краю крыши, свесила голову и уставилась на нас:
– Каррра!
Лина вздрогнула.
– Закончим, Сергей, я не хочу больше на эту тему. Она по новой высматривает!
Коварная птица скрылась из виду и заходила по наледи над нашими головами, изредка щёлкая клювом.
– Смотри, она согрелась! – девушка продемонстрировала приободрившуюся в её руках, коняшку.
Казалось, минутка, и коник улыбнётся, радостно заржёт. Грива теперь была ухожена, уложена и словно бы стала чище. «Осталось только косичку заплести, ага!» – мелькнула мысль.
– Как у тебя получилось, Лин? Пони, будто живой…
Произнесённые слова за версту отдавали тупой лестью, но Лина восприняла их всерьёз.
– Не «ты», а «мы». Вместе же её согревали. Ты и не представляешь себе, сколько чудес можно творить вдвоём. Любя…
И она снова принялась поглаживать пальчиком бок игрушки.
– Лина, любимая. Я—то думал, при свидании поговорим о нас, а тут что—то непонятное получается.
– Серёженька! Мы и говорим о нас. Ты потом поймёшь…
– Ты помнишь, о чём мы собирались побеседовать в тот раз? Давай об этом?
Во время диалога мы сидели, обнявшись, затем Лина отстранилась, весело глянула и обхватив меня за голову, поцеловала. Я обомлел, не ожидая подобной прыти, но молниеносно сориентировался и ответил поцелуем на поцелуй. От губ Лины пахло шоколадом, ванилью, а волосы её, освободившись от берета, оставшегося в моей руке, рассыпались по плечам и щекотали мне нос и щёки. От щекотки я дёрнулся.
– Ты чего? – удивилась девушка.
– Щекотно! – засмеялся я.
– Ещё пощекотать?
– Ага!