Орфей неприкаянный

Наконец все расселись, Владлен буркнул даме нечто примиряющее, и налил водки себе, ей и матери. Я неодобрительно следил за подобными манипуляциями, а бабушка, находящаяся рядом, дёргала Владлена за рубашку.

Алик Мингазович выдал присутствующим по плитке эскимо, а Ложкин попытался продолжить ведение праздника. Однако с этого момента всё покатилось в тартарары. Жара сыграла подленькую штучку, многократно усилив воздействие алкоголя у тех, кто не стесняясь, опустошал рюмку за рюмкой. Владлен, сорвав пуговички, засучил рукава, обнажив армейские татуировки, на которые с нескрываемым ужасом и явным неодобрением воззрилась моя новоиспечённая тёща.

В течение часа обстановка лишь продолжала накаляться. Мама Зоя, дойдя до кондиции, уволокла Алика Мингазовича на кухню и, закрыв дверь, принялась что—то ему втолковывать. Наталья Васильевна металась по комнате, а Владлен подмигивал Филатовой, и получал пинки от благоверной.

С кухни вернулся тесть. Лицо его было искажено гримасой злобы и недовольства. Он схватил пиджак и выскочил на лестничную клетку, а мама Зоя, улучив минутку, последовала за ним. Через пять минут она уселась на место, и выпила без перерыва две стопки белой.

– Слышь, Василич! Я, наверное, в Питерку свалю, – обратился ко мне раскрасневшийся от спиртного и духоты, Владлен.

– А чего рано—то? Никто ведь не расходится.

– Да работёнка кой—какая у меня не завершена

– Ну, дело твоё, конечно. Не маленький. Как знаешь!

– Василич, ты… это… на дорогу выдели денег.

– У тебя совсем нет?

– Ни шиллинга! Бабуля обещала дать, да до Кировки надо переться. А тут я сразу на вокзал рвану…. Пока автобусы ходят…

– Сколько?

– Двести, хотя бы, отсчитай…

– Стопроцентно в деревню поедешь?

– А куда ещё—то? Ну, ты сам подумай!

– А супруга?

– Пускай, …, празднует, сидит, греет…. …, настроение напрочь испортила.

Я вышел в спальню, порылся в кармане пиджака, висящего на дверце шкафа, и вынес Владлену две бумажки.

– Вот спасибо! Выручил, по чесноку, выручил! За мной не заржавеет! Верну с процентами! Слово моряка!

– Ладно, о чём разговор! Не чужие.

– Ну, бывай! Всего тебе!

И Владлен, не попрощавшись ни с матерью, ни с бабушкой, ни с любимой, выскочил из квартиры.

Тут начали со стола таскать в мойку грязную посуду, и я принялся помогать, включив погромче «Био—Радио». Однако желающих возобновлять «дискач», не нашлось. Свистюшкина сидела на диванчике и обмахивалась газеткой, Колчин, разморённо, подрёмывал в кресле, Филатова испарилась в неизвестном направлении, Алик Мингазович, сбегавший за сигаретами, сосредоточенно курил на балконе. Лина о чём – то оживлённо и весело стрекотала с Леоной и Кариной.

Неожиданно, перекрывая музыку, послышался вопль:

– Где они? Где

эти сволочи? Шлюха! Шалава! Давалка кривоногая!

Вопила спутница Владлена.

– Что ты, что ты? Какие сволочи? Не кричи! Что стряслось? – успокаивали её.

– Ты, …, давал ему деньги?

Вопрос адресовался мне.

– Да, двухсотку. Он же в Питерку поехал.

– В Питерку?! С… ли в Питерку?! Да он, …, литру бодяги у «таксёров» купил и спрятался с той потаскухой! Я ей всю харю обезьянью расцарапаю! А ему… оторву и на прищепке сушиться повешу!

– Заткни хайло! – закричала мама Зоя. – Здесь их нет! Надо лучше за… смотреть!

Жена брата пробежала на кухню, заглянула в ванную, но любимого супруга в объятиях Филатовой не обнаружила.

Все хором затараторили на повышенных тонах, а Свистюшкина пробралась к нам с Линой и сказала, что наверно Филатова увела Владлена к себе, в соседний дом.

– Да ну, – отмахнулся я, – не может быть!

– Сергей! Ты должен немедленно это прекратить. Ни разу в нашей семье похожих скандалов не случалось! – гневно причитала Наталья Васильевна.

Чувствуя, что от меня требуют, по меньшей мере, остановить землетрясение, я пожал плечами, пробормотал: «А я—то чего могу сделать?», и подошёл к орущим родственничкам.

Они, по—прежнему торча в коридоре, не обратили на меня ни малейшего внимания, а я бесцеремонно развернул мать к себе лицом, и напомнил, что они в гостях, и сцены отвратительные закатывать не следует.

– А кто закатывает? Никто не закатывает!

– Ага. Вы уедете, а я отдуваться останусь? Вы же утром клялись, буквально! Забыли уже?

– Отдуваться? Перед кем? Правильно, …, собралась интеллихенция, фу, ты, ну, ты, пальцы гнуты! А мы, вишь, простая неотёсанная дерёвня! Академиев не кончали!

– Идите на улицу и там выясняйте отношения.

Я подталкивал скандалистов к выходу, и они вскоре оказались на лестнице, где продолжили экспрессивно обвинять друг друга в смертных, и не очень, грехах. Спустя несколько минут галдёж их слышался уже со двора.

При моём появлении, в гостиной воцарилось гробовое молчание. Присутствующие взирали с осуждением и укором, словно бы я прилюдно совершил некий постыдный поступок и теперь горжусь содеянным.

– Серёж, отойдём? – предложила Лина, и мы прошли в спальню. – Я не шучу: безобразие надо прекратить. Прикажи им уже уехать. Свадьба ж завершилась. Ну, потолкуй с Владленом, путь одумаются…

– Приказать? Где он? Кому приказывать?

– Мы незаметно вместе со Светой дойдём до Филатовых, и если он у неё, то ты его выманишь.

Я начинал заводиться.

– Ну—ну, попробуем, давайте! Пошли.