Геном: исцелённые

– Выметайся, Марк. Обещаю, больше тебе не придется разрываться между нею и мной.

– Ну-ну, не заводись понапрасну. Увидимся завтра на работе, и все будет как прежде.

Но как прежде уже не было. Габи была достаточно упряма, чтобы следовать своим же обещаниям.

***

Она с трудом вернулась в реальность. Доктор Робертс – точнее его голограмма – все еще смотрел на нее, постаревший и немного усталый.

Тобиас смущенно поднял руку. На него уставились девятнадцать пар глаз.

– Если все так просто и эти методы применяются давно и успешно, почему все мы в Институте Карпентера участвуем в эксперименте? – Тобиас замолчал.

Девятнадцать пар глаз повернулись к голограмме доктора Робертса.

– Отличный вопрос, Тобиас. Вернемся в прошлое. Двадцать лет назад, в начале исследований на мышах, имеющих генетические заболевания, изменения в одной части генов приводили к неконтролируемым мутациям в других частях цепочки. Например, мышь, излеченная от наследственного метаболического расстройства, через пару месяцев буквально сгорала от мутации, которая приводит к анемии. Или от чего-нибудь еще – предсказать было невозможно. Но с годами мы нашли методы лечения этих болезней практически без последствий. Теперь дело за вашими генетическими хворями.

– С нами будет то же, что с мышами? Я не хочу за пару недель «сгореть» от какой-нибудь жуткой болячки, которой у меня не было до лечения у вас, – почти закричала девочка, которую привезли на остров пару недель назад.

– Я же сказал – на мышах. В наших исследованиях есть два этапа. Первый – опыты на животных. Беднягам достается самая опасная и тяжелая часть процесса. Когда методика лечения уже оформлена достаточно, чтобы не причинять вреда подопытному, министерство здравоохранения дает «добро». И для экспериментов набираются добровольцы. То есть вы. На словах суть работы с генетическими ножницами проста. Многие заболевания, ваши в том числе, вызваны повреждениями генетической цепочки. Доктор Ежи Ратаковски разрабатывает для вас схему лечения: он и его помощники удаляют поврежденную часть ДНК и заменяют ее новой, здоровой. Либо редактируют ту, что есть, если такое возможно. Можете быть уверены – вероятность вашего успешного выздоровления близка к ста процентам. По мере того, как наши пациенты будут поправляться, на метод лечения такой генетической болезни будет получено разрешение Минздрава и его начнут официально применять на сотнях больных по всему миру.

– Я мог бы подождать, пока вы получите разрешение и пойти обычным пациентом в обычную больницу. Зато знал бы заранее, что метод безопасен, – проворчал красивый мальчик с темно-оливковой кожей, орлиным носом и волосами цвета воронова крыла.

– Боюсь, все не так просто, Камал. Нужно понимать, что подготовка персонала обычной больницы, приготовление вакцины и прочие рабочие моменты в широкой практике лечения могут занять годы. А очереди из желающих – десятки лет. Именно поэтому ваши родители боролись за ваше право участвовать в экспериментальной программе. Риски минимальны, а следующего шанса на излечение многие из вас могут не дождаться. Есть еще вопросы?

Никто не проронил ни слова.

– Отлично! Тогда к экспонатам! Вокруг вас на стендах выставлены 3D-модели органов, напечатанные на принтере и помещенные в вакуумные хранилища. Каждый образец дан в двух ипостасях – до и после лечения методом CRISPR/Cas9. Вы видите лишь десятую часть возможностей современной генной инженерии. Но и ее должно хватить, чтобы вы поняли: если вас отобрали в программу Cas9, значит, ваша болезнь излечима. Мы живем в эпоху великих достижений, пользуемся благами научного прогресса, получаем шанс прожить еще много счастливых лет. Это Дар, равного которому медицина еще не знала. В общем-то, все. Надеюсь, я ответил на ваши вопросы. Спасибо за внимание! Увидимся на острове.

– Спасибо, доктор Робертс, – ответили все хором, и Робертс нажал отбой.

Дети поднялись и разошлись по залу, под потолком загудело, и все электронные табло под образцами разом включились.

– Под каждым образцом вы найдете полную информацию о дате и месте процедуры генетического редактирования, фото пациента, его историю и небольшое интервью. Пользуйтесь электронным меню. В каждый монитор встроен голосовой интеллектуальный помощник. – Габи перекинула сумку через плечо и подошла к двери. – Буду ждать вас на выходе.

***

Для Тобиаса этот зал был особенным. Не раз и не два он видел все представленные здесь экспонаты. Он часто приходил сюда, когда приезжал в Нью-Йорк на лечение вместе с отцом. Они садились на скамью посередине зала, Тобиас закрывал глаза, глубоко вдыхал и медленно выдыхал воздух, успокаивая пустившееся вскачь сердце. Оно то неслось галопом, то тормозило, точно болид с проколотой шиной на трассе, но для Тобиаса это была победа, шанс прийти сюда еще раз, в зал, посвященный проекту Cas9. Рука Тобиаса немела, он не чувствовал пальцев. Отец с нажимом растирал его кисть, пока чувствительность не возвращалась вместе с легким покалыванием. Вставали они неспешно, молча, и подходили к единственно важному для них образцу.

И теперь Тобиас стоял у того же стенда. Правда, подготовка к лечению уже началась и он чувствовал себя значительно лучше. Многие препараты, которых он не мог себе позволить дома, были доступны в Институте Карпентера. Доктор Робертс сделал все возможное, чтобы с первых дней Тобиас получал эффективную временную помощь.

– Оно правда настоящее? – спросила его Эмма, вглядываясь в бордовое, пульсирующее, обвитое пластиковыми трубками сердце.

– Настоящее, живое, напечатанное, – сказал Тобиас. Он прижался носом к стеклу, дохнул на него и вывел пальцем сердечко. – Слышишь равномерный стук? Тук-тук, тук-тук. Так стучат колеса поезда. А ты сидишь с закрытыми глазами, и стук проходит через тебя насквозь. Никто, кроме моих родителей, не верил, что я проживу так долго. Отец нашел доктора Робертса в соцсетях в группе их выпуска и договорился устроить меня в программу.

– Моей матери это стоило внушительной суммы, – усмехнулась Эмма. – Видел бы ты ее лицо, когда она подтверждала перевод на счет Института со своего банковского депозита. Но она все равно была рада сплавить меня на остров. Теперь она всем рассказывает, что устроила меня в экспериментальную программу, чтобы я быстрее вернулась к нормальной жизни. По ее словам, цель оправдывает риски. На самом деле она просто хотела побыстрее подогнать меня под свои «нормальные мерки» и на риски плевать хотела. Слава Богу, все обошлось.

Тобиас посмотрел на нее и ободряюще кивнул. Он чувствовал: только что Эмма выдала ему нечто важное, затаенную обиду, долго лелеемую в душе, но, судя по ее лицу, продолжать ей не хотелось. И Тобиас снова заговорил о себе.

– То, что лежит под этим стеклом, так много для меня значит! То, что записано в этих медиафайлах… Я смогу впервые в жизни сыграть в футбол, пойти на пробежку со своей собакой! Сначала заведу, наконец, собаку. Запишусь в бассейн, заберусь на Эверест. Да, черт возьми, почему бы не на Эверест? Я готов на что угодно, лишь бы… Для меня это важно.

– Важно для всех нас, не забывай. Мы все каждый день благодарим науку за шанс нормально жить дальше, – заметила Эмма.

В нескольких метрах от них Артур рассматривал фотографию восьмилетнего мальчика, позирующего на фоне уходящего в облака закрученного спиралью шпиля. «Ли Луань у телебашни Гуанчжоу. Гуанчжоу, 2039 г.» Эмма и Тобиас подошли к нему.

– Кто это? – спросила Эмма.

На одной половине стенда на мягкой ткани лежал напечатанный на принтере крупный кусок кожи. Роботизированная рука то и дело проводила по нему стальным пальцем, отчего на коже набухали волдыри и лопались, образуя сочащиеся кровью раны.

– Какой ужас! – Эмма прикрыла глаза рукой.

– Буллезный эпидермолиз. Любое прикосновение к телу вызывает что-то вроде ожога. Прикосновение к любой части тела… Это страшно. Не могу смотреть, – сказал Тобиас. Он взял Эмму за локоть и отвел подальше от стенда.

Артур остался стоять у электронной таблички с описанием экспоната. Он все еще смотрел на фото пациента. Мальчик Ли Луань казался ему смутно знакомым. Или он что-то перепутал, как это часто бывало с ним. Лица в памяти смешивались, люди перенимали черты друг друга, становясь совсем не теми, кого знал и видел Артур. Теперь и Ли Луань. Артур зажмурился: лицо мальчика с фотографии поплыло, сузилось, на черепе совсем не осталось волос, руки побледнели и вытянулись, пальцы стали узловатыми, как у лемура, с синими болезненными ногтями. Теперь перед его мысленным взором стоял наполовину монстр, наполовину Ли Луань. «Хочешь избавиться от меня? Не выйдет!» – зло прошипели кроваво-красные губы и расплылись в хищном оскале остро заточенных зубов.

– Ты в порядке? – раздался как будто издалека голос Эммы.

Артур вынырнул из пучины галлюцинации и отчаянно вдохнул воздух, словно до этого находился в вакууме.

– Да, все норм, – мрачно ответил он.

Эмма сжала его руку в своей, Артур вздрогнул от неожиданности, и ее пальцы тут же разжались.

– Смотрите, Джана у микроскопа. – Тобиас направился прямиком к смуглой девушке с черными блестящими волосами.

Он встал за ее спиной, смущенно оглядываясь на Эмму. Та одобрительно махнула рукой и скрестила указательный и средний палец, пожелав Тобиасу удачи. Тобиас что-то тихо сказал Джане, и та, просияв, предложила ему заглянуть в окуляры микроскопа. Что бы там ни увидел Тобиас, его уши и щеки горели.

– У нас осталось не так много времени. Пошли вон туда. – Эмма повлекла Артура в другой конец зала.

Вокруг стенда стояло человек пять.

– Это про аутизм и савантизм. Мой случай, – сказала Эмма тихо, чтобы ее не услышали другие.

Артуру иногда казалось, что она стеснялась своей болезни. Эмма словно охраняла свой диагноз от чужих глаз.

«…дефицит социального общения и взаимодействия. Проявляется в возрасте до трех лет. К середине двадцатых годов двадцать первого века количество пациентов с диагностированным синдромом Каннера и синдромом Аспергера достигло 1/300. Поколение детей, рожденных в этот период, получило распространенное в СМИ и социальном лексиконе название GenAut, что сначала расшифровывалось как Generation Autistic», – прочитал Артур.

– Я не против, что ты немного не от мира сего, – вдруг сказал он и почувствовал страх: Эмма могла не понять его и обидеться.

– Ты тоже немного того, – кивнула она и рассмеялась. – А вместе мы просто улет!

Артур впервые посмотрел на Эмму так, как ни на кого раньше. Что-то в груди затрепетало и затихло. Но и секунды хватило, чтобы перевернуть в нем все вверх дном.

Под стеклом лежал единственный экспонат – серо-розовый мозг, испещренный витиеватыми, словно реки Амазонии, бороздами извилин.

– Привет, Камал. – Обернувшись, Эмма улыбнулась темноволосому мальчику, который задал вопрос доктору Робертсу. – Это Артур. Там у стенда Тобиас. Новенькие, мои друзья.

– Привет, – ответил Камал. Он внимательно смотрел в сторону Тобиаса и Джаны, переговаривающихся о чем-то шепотом.