Геном: исцелённые

Может, он спустился вниз, выбежал на середину улицы прямо под колеса полицейской машины? Артура привезли в участок, где он умолял скорее, без промедления, вызвать наряд в его квартиру? Если бы ему не было всего девять, может, они поверили бы ему и успели вовремя?

Или, словно послушная кукла, он поймал такси и поехал в аэропорт, сел на рейс до Бойсе и весь кошмар, что случился здесь после, высмотрел в новостях? Может быть, он вытягивал из телеэкрана картины произошедшего, как рыбак вытягивает трепещущую рыбину из мутной воды, слышал и видел все, словно был там? Хватило бы и трехминутного репортажа, чтобы понять.

Или все-таки он снова нажал на девятнадцатый? Вышел в тот самый коридор, набрался смелости и подошел к своей двери? Зашел ли он в квартиру?

Так где же она, его реальность?

Одно Артур знал наверняка – так или иначе, однажды он сел в самолет и добрался до Бойсе, и вскоре уже стоял на пороге дома старухи Сильвии, своей родной бабки. Вытирая сопли кулаком, побиваемый крупными каплями дождя, закатывающимися под воротник рубашки, Артур стоял и смотрел, как ее дохлая тень, увеличиваясь с каждым шагом, заполняет матовое стекло входной двери, разрастается, пока, наконец, не щелкает замок и тщедушное тело не вываливается на свет божий, чтобы поглазеть, что за мальчик стучится в ее дверь.

И что потом? Он тоже знает и помнит точно и уверен в реальности воспоминаний. Запах, настырный и вездесущий, запах мочи и старушечьих тряпок. Затасканные штаны, которые она кинула ему в лицо, требуя надеть их на первый урок в новой школе. А школа? Он так и не пошел на свой первый урок. И на второй, и на третий. Ни разу за год, что он прожил у старухи Сильвии, нога его не переступила порога занюханной школы. Благо, у бабки не было ни малейшего желания интересоваться, где Артур коротает бесконечно длинные дни.

Он приходил в ее дом затемно, когда она уже готовилась ко сну. Скрипя и охая, она обмазывала сморщенную кожу кремами, натягивала на трескучие кости пожелтевшую от времени пижаму. Артур входил тихо, мышью проскальзывал в свою комнату и плотно закрывал дверь. В этой комнате, теперь сырой и темной от раскидистых веток дерева, загородивших окно, когда-то жила его мать, пока не свалила ко всем чертям от старой ведьмы, не оставив даже записки. Он проходил вдоль стен, закрыв глаза, касаясь кончиками пальцев выжженных солнцем обоев. Что видел он? Ее, сидящую на кровати с растрепанными волосами, в кроссовках с грязной подошвой. Она смотрит сериал в ноуте и качает ногой в такт саундтреку. Если открыть глаза, она исчезнет, поэтому Артур, зажмурившись, на ощупь, медленно подходит к кровати и ложится рядом, упираясь носом в ее теплую руку. «Только не смотри, не открывай глаза», – приказывал он себе, погружаясь в сон. И лишь к утру веки его вмиг открывались, и матери снова не было рядом. А бабка Сильвия уже гремела посудой на кухне, готовя себе любимой завтрак.

Артур точно помнил тот день, когда бабка Сильвия околела в своей постели, а его наконец забрали в приют. В приюте ему нравилось больше.

***

– Артур, Артур! – Эмма дергала его за руку, вытаскивая из забытья, как тащат из реки обмякший, ничуть не возражающий труп.

– Ох, Эмма, – прошептал Артур, оседая на пол.

– Тебе плохо? Хочешь, пойдем отсюда? – Эмма опустилась на корточки рядом с ним, всматриваясь в его побледневшее лицо.

– Мне совсем хреново, Эмма, – всхлипывал Артур, не в силах сдержать текущие по щекам слезы.

– Послушай, давай просто выйдем отсюда и забудем про все, хорошо? – Эмма еще пыталась помочь, но пустота в его взгляде и то и дело сжимающиеся кулаки пугали ее.

Артур слышал ее голос будто издалека. Из-за спинки дивана он видел Тобиаса, спокойно поедающего хлебцы на кухне. Это были его, Артура, любимые хлебцы. Он каждый раз брал их в супермаркете и сам нес на кассу, чтобы поскорее вскрыть коробку, достать первую хрустящую пластинку и отправить ее в рот. Только что-то не так было с самим Тобиасом. Был ли это вообще Тобиас или он стал кем-то иным? Но кем именно? В комнате играет музыка, тихо, ненавязчиво, все лежит на своих местах. Когда Артур снова посмотрел в кухню, у шкафа уже никого не было. Робот-пылесос стоял на базе, все лампы в коридоре были на месте и весело горели, отражаясь в натертой до блеска плитке пола.

Клавиша раз-два-три… Такая знакомая мелодия… Артур ни с чем ее не спутает. Это его любимая колыбельная. И точно, в гостиной так и стоит пианино. Простое пианино, из тех, на которых детей учат музыке в унылых школьных классах. Но каждая его клавиша настроена матерью безупречно. Черные против белых. Гармония во плоти. Так всегда говорила мать. Возле пианино стоит Эмма, такая прекрасная, в синем топе и узких брюках, на шее подвеска – круг с вделанным в него витражом – сердечко, красное, слишком яркое. Это его пугает. Эммы не должно тут быть. Он пытается сказать ей, чтобы она убиралась отсюда, но ее уже здесь нет. За пианино сидит только его мать, волосы закрывают лицо, на шее сверкает красный медальон-сердечко. Она играет все быстрее и быстрее, любимая колыбельная Артура ускоряется, превращаясь в пародию на саму себя. Артура охватывает ужас и чувство непоправимого, сердце колотится, но оно не может заглушить отвратительной какофонии, в которую мать, неистово лупя по клавишам, превратила их песню. Святотатство! Пляски мертвых! Она должна замолчать, должна прекратить давить пальцами на клавиши, высекая из них не ноты, а человеческие крики. Артур с трудом переставляет ноги, тело больше не слушается его. И рот, рот будто онемел, язык болтается между зубов как тряпка, не желая помогать ему складывать мычание в осмысленные слова. И тут мать поднимает голову. Лучше бы он не видел ее такой никогда. Ее рот разорван до левого уха, одного глаза нет, вместо него на Артура воззрилось красное месиво. «Поиграем в четыре руки?» – коверкая слова, предлагает она, но Артур уже падает на пол без сознания.

***

Он слышал только гул, доносящийся будто издалека. Слух, как и зрение, возвращался к Артуру с трудом. Он приподнялся с пола, но снова упал, охваченный тошнотой и головокружением. Голова нестерпимо болела. Зато теперь он четко слышал все, что происходило вокруг.

– Черт, Артур, ты чего? – в ужасе лепетала Эмма. Ее кожа стала бледной, с сероватым оттенком, даже пара веснушек на носу поблекла, почти исчезла.

– Все будет хорошо, все будет хорошо, – повторял Тобиас, трясясь мелкой дрожью.

– Хватит, я звоню Хельгбауэр! – решительно сказала Эмма.

– Стой, не надо… – произнес Артур.

Каждое слово давалось ему с невероятным трудом. Но он знал – прибеги сейчас Габи Хельгбауэр на помощь, и он надолго будет заперт в стенах Cas9 без права выезжать на экскурсии с остальными. Ему захотелось остаться одному. Лучше – одному во всем мире. Чтобы разразиться рыданиями, орать и лупить кулаком все, что попадется под руку. Расколотить к хренам гребаное пианино, облить стены смесью для розжига костра и запалить зажигалкой. Но он все еще сидел на полу обессиленный.

Эмма молча стояла возле Артура за спинкой дивана. Этот барьер надежно закрывал их двоих от остального мира. Тобиас съежился на стуле возле окна, поджав под себя ноги, и тоже хранил молчание. Все трое поникли, растерялись. Тобиас заговорил первым. Его тихий, робкий голос, голос испуганного подростка, вызвал в Артуре чувство сострадания.

– Я догадываюсь, что с тобой случился очередной приступ. Можешь не объяснять. Но и мы испугались. Видел бы ты себя! Это было ужасно.

– Ты мог поранить кого-нибудь, Артур, – подтвердила Эмма.

– В каком смысле? Я просто потерял сознание, и все! О чем ты? – удивился Артур.

– Ты не помнишь? – Тобиас подошел и встал прямо перед Артуром. Он сжал кулаки и готов был пустить их в ход. Артур никогда прежде не видел его таким.

Эмма отодвинулась от Артура на метр и недоуменно смотрела на него.

– Посмотри-ка вон туда! – задыхаясь, прокричал Тобиас. – Ну же, чего ты ждешь? Просто упал, и все?

Артур окаменел, мышцы отказывались подчиняться ему. Он знал – то, на что указывает палец Тобиаса, изменит его жизнь. И ужас, тот самый животный страх, который он испытывал во время приступов, снова охватил его. Он посмотрел на Эмму, ища поддержки, но она тихо плакала, закрыв лицо руками. Собрав последние силы, он выглянул из-за спинки дивана. В паре метров от него так и стояло пианино, между клавишами которого была всажена, вбита с нечеловеческой силой, почти по самую рукоять, длинная отвертка. Одна из тех, что так и остались валяться на полу рядом с ящиком с инструментами, когда он рассыпался. Этого ему только не хватало. Артур понял: теперь отличить правду от вымысла стало невозможно. Это был конец – окончательная победа шизофрении над тем Артуром, что долгие годы смел сопротивляться болезни.

Они вышли из дома, поймали такси. Джана и Камал, объевшиеся в кафе пирожных, всю дорогу заливались смехом, не обращая внимания, что Артур, Эмма и Тобиас ехали молча, отвернувшись друг от друга. Такси остановилось у Музея естественных наук.

– Я сам поговорю с доктором Хельгбауэр, – прошептал Артур, глядя на Эмму. Они остались в такси вдвоем, остальные уже вышли. – Обещаю.

Эмма хотела что-то сказать, но передумала, просто крепко обняла его.

Цена времени

В начале июля Марк Робертс попросил Артура зайти к нему в кабинет. Словно предчувствуя неприятный разговор, Артур вжал голову в плечи и приготовился обороняться. В первую же минуту, без предисловий, Марк дал Артуру понять, что без подписи Габи Хельгбауэр лечение не начнут. Но как бы он ни пытался донести до Артура непреложное правило корпуса Cas9, тот упрямо мотал головой и отказывался вникнуть в суть происходящего.

– Доктор Хельгбауэр доложила мне, что больше чем за месяц на ваших сеансах не случилось никакого прогресса. Ты все еще сопротивляешься работе с ней. Видимо, не понимаешь, какую бесценную услугу окажет тебе совместная работа с таким психологом, как Габи. Ты хоть представляешь, сколько всего изменится в твоей жизни, как только мы начнем лечение? Мы же не перелом тебе сращиваем, Артур! Изменится вся твоя психика, восприятие себя и окружающего мира. Как ты собрался проделать такой путь без психологической помощи? Это невозможно! И пока ты не отдаешь себе отчета в последствиях лечения, я даже пальцем не пошевелю, чтобы его начать. Почему ты не хочешь поговорить с доктором Хельгбауэр начистоту, довериться ей? Когда мы отбирали в программу подростков с шизофренией, нам было важно твое желание вылечиться. Именно ты был готов на все ради такого шанса. И что теперь? Тебе так нравится сходить с ума, что ты никак не прекратишь свои страдания?

– И я перестану снова и снова переживать свое прошлое? Да вы шутите! Уже восемь лет каждый день я только и мечтаю о том, чтобы все поскорее закончилось, – ответил Артур.

– Не восемь, Артур, гораздо больше. Ты лжешь самому себе. С тех пор, как ты начал осознавать себя, тебе популярно объяснили, что такое шизофрения и что тебя ждет. И что ты унаследовал шизофрению от отца – она в твоих генах. Эти записи есть в твоих беседах с врачом из психиатрической клиники.

– На кой они вам? – разозлился Артур.

– Это не тебе решать. Я получаю ту информацию, которую считаю нужной. И в твоем случае каждая мелочь может иметь последствия. Ты в ужасе, напуган, прошлое преследует тебя. Но поверь, только Габи Хельгбауэр может дать добро на начало лечения. Как только в документах появится ее подпись, я тут же распоряжусь о разработке вакцины для тебя, обещаю.

Артур сидел в кресле, опустив голову. В жизни было две вещи, которых он боялся больше всего: своего прошлого и необходимости раскрывать душу перед кем бы то ни было. Мрак, царящий внутри, требовал покоя и тишины. Словно заговорщики, Артур и его тьма жили бок о бок последние восемь лет, никого к себе не подпуская. Но, судя по виду доктора Робертса, спорить было бесполезно.

– Подумай над тем, что я сказал.

– Видимо, здесь мне не дадут поступать по-своему, – пробормотал Артур.

– И ты будешь благодарен. Твоя самостоятельность не привела ни к чему хорошему. Посмотри на себя сейчас. Просто попробуй сменить тактику и увидишь результат.

***

Артур прошелся по второму этажу. Между кабинетами доктора Робертса и Габи Хельгбауэр было каких-то тридцать метров. Воспоминание о том, как он удирал отсюда в прошлый раз, его рассмешило. Благодаря словам Эммы и доктора Робертса, Артур начал осознавать – ему придется пройти через откровенность с Габи Хельгбауэр. Хотя бы начать с малого и посмотреть, что из этого выйдет. Снова и снова Артур приходил к мысли, что дальше так продолжаться не может. Если лечение не начнется в ближайшее время, его все равно исключат из программы и возьмут на его место шизофреника посговорчивее. Мало ли на свете людей с таким же диагнозом? Оставалось лишь дойти до двери доктора Хельгбауэр, постучать и крепко зажмуриться. А там будь что будет.

По затылку пробежал холодок, словно чей-то пристальный взгляд неотрывно сверлил его. По полу потянуло прохладой, где-то открылась и снова захлопнулась дверь. Шуршание шагов по ковру стало отчетливым, но Артур все еще не решался повернуть голову. Он догадывался, что видения могут снова охватить его в этот самый миг. Бежать как можно быстрее, обгоняя свой страх – вот единственный шанс не свалиться в забытьи посреди пустого коридора. Но ноги словно налились свинцом. Ступни отказывались отрываться от пола. До спасительной двери доктора Хельгбауэр оставалось не больше десяти шагов, но Артур знал – кто-то или что-то идет за ним, отвратительно, по-стариковски, шаркая подошвами. За спиной звякнуло и булькнуло, и Артур услышал тонкий, пронзительный голос. От страха он окончательно застыл на месте, не в силах разобрать ни слова. По спине катился пот.

– Я записан к доктору Хельгбауэр на три часа, – сказало нечто.

Артур повернулся и увидел его лицо. Оглушительный крик Артура копьем пронзил тишину коридора.