Когда палач придет домой

Глава 3.

Цена любого предательства – это всегда чья-то жизнь.

Стивен Кинг.

Постучавшись в дверь Мартинелли, я сразу вошел внутрь, не дожидаясь разрешения. Кроме хозяина этой резиденции – похожего на опереточного итальянского разбойника здоровенного черноглазого брюнета лет 45 со сломанным носом, смуглым лицом и сросшимися кустистыми бровями – в комнате сидел еще один человек. В отличие от нашего завкадрами он был невысоким и худым. Ему было уже за 60, однако сухая желтая кожа, похожая на старинный пергамент, туго, без единой морщинки, обтягивала его узкое остроносое лицо, напоминавшее формой лезвие ножа. Правый глаз закрывала небольшая черная повязка, из-под которой по щеке змеился темно-коричневый шрам. Левый глаз, маленький, глубокопосаженный и темно-серый, походил не то на шляпку стального гвоздя, вбитого в пожелтевшее от времени дерево, не то на винтовочный ствол в амбразуре старинного дота. Это был начальник службы внешнего наблюдения бюро, руководитель всех наших «стукачей» Дэвид Майлз – человек, которого все сотрудники боялись почти так же, как и Лысого Дьявола. Все, кроме меня.

Не дожидаясь, пока три глаза двух сидящих в кабинете людей нацелятся на меня, я резко спросил Мартинелли:

– А теперь раскройте мне секрет, зачем я вам вдруг понадобился? Ведь мы с вами не виделись года два, если не больше, и ничуть не тосковали друг по другу. В честь чего вы вдруг решили организовать наше сегодняшнее свидание? Что за праздник сегодня? Зачем все это?

– Затем, что в последнее время ты, Роджерс, слишком часто и чересчур явно нарушаешь правила нашей организации, – ответил завкадрами густым басом, нацеливая на меня пальцы правой руки жестом, который итальянская мафия называет «вилка». – Ты регулярно используешь свой доступ к секретной информации, не имея на то оснований, преступными путями получаешь коды к закрытым для тебя файлам, пренебрегаешь правилами режима секретности, используешь в служебное время нашу систему связи для своих личных дел, злоупотребляешь алкоголем и никотином, в течение длительного времени целенаправленно уклоняешься от психологического контроля, принятого в нашей организации для проверки профессионального пригодности оперативников, а также от медицинских осмотров и зачетов по стрельбе и рукопашному бою. Хуже того, ты регулярно допускаешь высказывания, которые подрывают моральный дух твоих коллег. Я уже не говорю о том, что такие высказывания вообще непозволительны для сотрудника твоего уровня. Сам понимаешь, в свете всего сказанного ты выступаешь как ненадежный и, по всей видимости, непригодный к дальнейшей службе работник.

Как и всех остальных, его выдавали глаза – угольно-черные амбразуры, казавшие бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда Мартинелли смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его зрачках поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его в душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я взглянул на Майлза, наткнулся на бесчувственную оружейную сталь, по ошибке попавшую на человеческое лицо, и отвел глаза, уставившись в окно за спиной завкадрами, чувствуя обжигающе-горячий взор одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился и решил отступить.

– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя перечисленные вами обвинения кажутся мне ложными или, как минимум, недоказанными, я признаю себя виновным в недостаточно строгом соблюдении правил нашей организации и обещаю, что подобное больше не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться. Но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.

– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал хозяин кабинета и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.

– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.

Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:

– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.

– Разумеется, сэр, – ответил я и вышел. Майлз тотчас встал и направился вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.

– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.

– Отнюдь, – ответил он низким хрипловатым голосом, – просто я хотел тебе сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, и я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же не веди себя так вызывающе. Это может плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься. В этом случае я не смогу перехватить доклады наших «стукачей», как я сделал сегодня. Они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.

– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.

Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо цели к месту засады подъехала полицейская машина. Защитники правопорядка начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в патрульных, но и не бросил оружия.

В результате одна из пуль раздробила ему лицо и выбила глаз, а еще одна перебила бедренную кость. Я, молодой исполнитель, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив потерявшего сознание Дэйва в служебный автомобиль, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил в плечо свинцовый привет от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда своего коллегу. После ранения он был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а Майлз до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.

Есть еще одно очень неприятное, но необходимое в нашей жизнь явление – «стукачи». Служба наблюдения, которая пристально следит не только за теми, к кому нас постановила послать специальная комиссия ВОЗ, но и за всеми причастными. Они следят за нами, за тем, что мы делаем и что говорим, что едим и чем дышим, а, возможно, и о чем думаем. И хотя нам регулярно повторяют, что находящиеся на лучшем счету сотрудники, настоящие палачи высшей пробы, от наблюдения освобождены, это не так. Еще одна ложь, которую так хочется считать правдой ради собственного спокойствия, самообман, в который все так хотят верить. Нет такого начальника, который не желал бы знать, что думают о нем его подчиненные, и горе тому, кто скажет неприятную правду. Особенно правду – тех, в чьих руках находится власть, ничто не ранит сильнее. А любое нарушение, любой проступок и просто мелкий грешок можно использовать против грешника – как способ обеспечить его лояльность или предлог его покарать.

Посмотрев в ту сторону, куда ушел Майлз, я вздохнул и направился в бар. Идти к Дженис мне страшно не хотелось. Такие моменты у меня и раньше бывали, но сегодня это нежелание было особенно острым. Какое-то непонятное, поднимавшееся из неведомых придонных глубин моей души чувство – то ли страх перед всезнайкой-психологом, то ли усталость, то ли просто чисто человеческое отвращение к этому неизбежному и постоянному копанию в грязном белье чужих душ, – мешали мне пойти в ее кабинет. Тем более что мое истекавшее потом, несмотря на кондиционеры, тело настоятельно требовало выпить еще одну бутылочку холодного пива. Неудивительно, что ноги сами принесли меня в бар.

Я еще не успел даже пригубить свой напиток, когда за моей спиной раздался голос, от одного звука которого я вздрогнул.

– Это так ты проходишь тестирование на адекватность реакций? – со стальными нотками в голосе спросил сэр Найджел.

– Извини, но я только что от Мартинелли, а после разговора с ним, сам знаешь, необходимо чем-нибудь укрепить свои нервы, – сказал я, улыбаясь, однако лицо моего шефа оставалось каменным. – Да и жара на меня плохо действует.

– Ах, вот оно что,– протянул Лысый Дьявол. Его тон мне не понравился. Он предвещал бурю, причем, судя по физиономии моего начальника, очень сильную. Не требовалась особо напрягать мозги для того, чтобы понять, над чьей головой этот шторм сейчас разразится. Непонятно только, почему.

– К тому же, как мне показалось, в какой-то особой спешке нет никакого смысла, – добавил я.

– Нет никакого смысла? – переспросил сэр Найджел и загремел, уже не пытаясь сдерживать свои эмоции:

– А ты знаешь, Роджерс, что я вправе сию секунду арестовать тебя и отправить для принудительного лечения в нашу психушку?! А то и того хуже?!

Если бы босс достал из кармана топор и ударил им меня по голове, я бы и то меньше удивился.

– Меня?! За что?! – завопил я, пытаясь понять истинный смысл услышанного. Мой мозг силился уцепиться за спасительную соломинку мысли, что все это – просто какая-то очередная проверка, устроенная начальством с непонятной для меня целью. Но слишком искренним было выражением лица Лысого Дьявола, и я почувствовал, как покрылось льдом и ухнуло куда-то вниз мое сердце.

– За что?! Что я сделал?! Неужели вы собираетесь так со мной поступить только потому, что я пропустил пару проверок на эту проклятую адекватность?

– Да черт с ними, с этими тестами, тут дело намного серьезнее, чем ты думаешь, – сказал, мгновенно успокоившись, мой шеф и посмотрел на меня так, словно примерялся, как бы ему половчее набросить петлю на мою шею.

От слов сэра Найджела меня пробрал мелкая дрожь. Как будто кусочек льда скользнул вдоль позвоночника. Такого я от Лысого Дьявола еще не слышал.

– Так в чем же дело? – спросил я и сам удивился, как фальшиво и неуверенно прозвучал мой голос.

– А в том, что по результатам проверки по межзональным пропускам, записям камер видеонаблюдения и полицейским архивам не найдено никого, кто имел бы хоть приблизительное сходство с описанной тобой свидетельницей! – сообщил мой начальник на выдохе, словно нанося мне смертельный удар.

Моя нижняя челюсть медленно отвалилась.

– В полицейском протоколе, которое поступило в наше бюро пять минут назад, женщина с такими приметами не значится. Твои коллеги из группы прикрытия ее также не наблюдали. Американцы уже уехали обратно и ничего подтвердить не могут, так как связи с ними пока нет. Повторный опрос очевидцев, уже допрошенных полицией, и исследование остановки на предмет обнаружения отпечатков пальцев и контактной ДНК положительных результатов тоже не дали, – перечислил предпринятые меры глава бюро палачей и почти с сочувствием посмотрел на меня. Но только почти. – А поскольку ты уже в течение трех недель не проходил психологическое тестирование и последние твои результаты были отнюдь не лучшими, то у меня, да и не только у меня, возник вопрос, что бы это могло значить. Сам понимаешь, разъяснение этого вопроса очень важно, особенно для нас с тобой. Из того состава, который был в самом начале, тогда, 20 с лишним лет назад, только мы продолжаем до сих пор работать. А мне бы очень не хотелось, чтобы я остался здесь единственным динозавром.

Я ошалело смотрел на сэра Найджела, продолжая делать попытки переварить услышанное. Я видел эту девушку своими глазами, ясно помнил каждое ее движение. Ее нельзя было не заметить. И, тем не менее, ее не видел никто, кроме меня. Неужели это все была просто галлюцинация?! Такого не может быть! Просто не может быть! Я на секунду уцепился за эту спасительную мысль, однако память тотчас услужливо подтолкнула мне моего коллегу Чарли Финкла по прозвищу «Шутник», который твердил, что к нему каждую ночь приходят все его жертвы и волокут на Страшный Суд. Он перерезал себе вены отколотым от умывальника кусочком эмали в нашей психлечебнице.

«Неужели я действительно сошел с ума и даже не заметил этого!? – подумал я. – Но я видел ее так же ясно и отчетливо, как сейчас своего шефа! Но кроме меня, ее больше никто не видел! Никто!!! Никто, кроме меня. Чертовщина какая-то!».

– Я немедленно иду в кабинет психолога, чтобы пройти тестирование на адекватность реакций, – твердо сказал я, взяв себя в руки.

– Хорошо, только одного я тебя в свете вновь открывшихся обстоятельств отпустить, извини, не могу. – Мой шеф кивнул назад, и я увидел за его спиной трех неизвестно откуда взявшихся здоровяков из внутренней службы безопасности London Pharmaceutical Company. – Они проводят тебя.

Мир раскололся на две части – то, что было до, и то, что стало после. Я чувствовал, словно падаю в глубокую пропасть с самой вершины огромной горы, и каждое слово босса ударяло меня в голову, будто брошенный мне вслед булыжник. Я летел вниз, на самое зловонное дно, навстречу позорной собачьей смерти. Мне пришлось опереться на табло электронного бармена, чтобы не упасть, и потрясти головой, чтобы отогнать серый туман, застлавший мне глаза.

То, что сказал мне Лысый Дьявол, означало в переводе на нормальный язык, что меня считают сумасшедшим, который провалил операцию, упустив потенциального свидетеля и тем самым создав возможность утечки информации. А подобные обвинения для любого сотрудника, какой бы высокий пост он ни занимал и каким бы профессионалом ни считался, означали одно из двух – заключение в специальную психлечебницу или ликвидацию. И чаще именно второй вариант – зачем возиться с очередным безумцем, если проблему можно легко решить пулей в затылок?

Полжизни я стоял на одной стороне баррикад рядом с сэром Найджелом, и вот теперь оказался на другой стороне, приговоренный к забвению и уничтожению, став одним из тех бесчисленно многих неудачников и ничтожеств, чьими жизнями самовластно распоряжался британский Палач номер Один. Только присутствие трех здоровяков из службы безопасности со своими дубинками и пистолетами удержало меня в эту секунду от попытки придушить Тизермита.

Наверно, мои мысли отражались на моем лице, как в зеркале, потому что он совсем уже ледяным тоном сказал:

– Иди, не заставляй психолога ждать.

«Не заставляйте палача ждать», – подумал я, вытирая рукой холодный пот со лба. Рука слегка подрагивала.

– Так ты идешь или нет? – спросил босс, и охранники тотчас подтянулись к нему, положив руки на расстегнутые кобуры, готовые по его сигналу вязать или пристрелить меня. Меня, который 20 лет проработал в бюро без страха и упрека! Вот, значит, как! Меня, меня, не кого-нибудь, а Меня готовы уволочь на эшафот из-за малейшего подозрения! Из-за какого-то пустяка Меня готовы пустить в расход! Причем даже не оформляя никаких дел – одно неосторожное движение, и… «Погиб при исполнении» или еще какая-нибудь соответствующая эпитафия, хотя на самом деле на памятнике не напишут даже этого, потому что не будет ни памятника, ни торжественных похорон, ни вообще ничего. Меня! Вот так походя!! За что?!!

Пытаться оказать сопротивление четверым противникам, из которых трое вооружены дубинками и пистолетами, в то время как у меня не имелось вообще ничего, кроме натренированных рук, было бессмысленно. Меня просто пристрелят раньше, чем я успею добрать хоть до кого-нибудь из них.

Нет, конечно, я мог попытаться. Я бы и попытался. Охранники, в конце концов, не такие профессионалы, как я, а Лысый Дьявол уже давно вышел из формы, но… но… Но ведь я невиновен! Я же ничего не сделал! Это все просто ошибка! Я сейчас схожу к Дженис, пройду эти чертовы тесты, и все они увидят, что я… Что я нормальный! Что я невиновен! Я ни в чем не виноват!