Хайм

Вы не согласны?

Я улыбнулся, мобилизовав для этого самую добрую свою улыбку.

– Согласен, конечно, согласен. Мне тоже кажется, что главную роль в семье играют дети. Тем более такие симпатичные…

Трай кивнула. Над столиком повисло неловкое молчание – видимо, она, как и я, затруднялась с продолжением разговора. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мальчишка не взял инициативу на себя.

– А ты так умеешь? – сказал он и вдруг подмигнул, не выпуская соломинки изо рта.

К счастью, моя снаружистка как раз накануне приобрела для меня эту способность, причем на оба глаза. Мог ли я представить, что это никчемное, редко где применимое умение сыграет такую роль в моей жизни?

– Конечно! – я уверенно подмигнул в ответ. – А вот и другим глазом. Сам-то ты умеешь другим?

Мальчик восторженно раскрыл рот, едва не уронив соломинку на пол.

– А можно и другим? Вот здорово! Мама, я тоже хочу. Купишь мне и другим?

Трай кивнула.

– Конечно, Постум. Купим и другим… – она повернулась ко мне и наконец-то сменила нейтральное выражение лица на другое, столь же стандартное, но более благожелательное. – Что вы еще умеете?

Вопрос выглядел чересчур прямым, чтоб не сказать грубоватым.

– Честно говоря, не так уж и много, – вызывающе ответил я. – Работаю в области рекламы. Заработок средний, ближе к скромному. Живу один, в собственном доме. Не дворец, но на троих хватит. Езжу на общественном транспорте. Вот, пожалуй, и все. Так что если вы ищете богатого мужа…

– Нет-нет, – перебила Трай. – Денег нам хватает.

– Понятно, – согласился я, выразительно оглядываясь на обжорку. – При таких запросах это неудивительно.

Женщина снова нацепила свою нейтральную маску.

– Не в этом дело, господин Найт. Мы и в самом деле не нуждаемся.

– Мама думает, что мне нужен папа, – вмешался Постум. – Ты любишь зоопарк?

Я присвистнул.

– Кто же не любит зоопарка?

– О! Ты еще и свистишь… – завороженно проговорил мальчик.

Теперь он не отрывал от меня глаз. По-моему, ему нравилось то, что он видел. В чем я никак не был уверен, так это в симпатии его чопорной мамаши. Через несколько минут она поднялась со стула, давая понять, что аудиенция подошла к концу. Я настоял на том, чтобы проводить их на улицу – не из галантности, которая выглядела неуместной ввиду явно неудавшегося знакомства, а просто потому, что не мог вынести дальнейшего пребывания в проклятой забегаловке. У тротуара была припаркована дорогущая спортивная машина – их машина. Это добило меня окончательно: все мое имущество, включая дом и драгоценную коллекцию мимики и интонаций, не стоило и трети такой роскошной тачки.

Трай села в машину, кивнув на прощание с тем же нейтральным выражением, с которым садилась за стол при первой и, видимо, последней нашей встрече. Зато Постум махал мне рукой из окна, пока они не скрылись из виду, свернув в направлении берегового шоссе. «На пляж, куда же еще… – подумал я, расслабляя узел галстука. – Ну ты попал, братец… бывают в жизни неудачные свидания, но чтоб настолько…»

Как всегда в таких случаях, я тут же сорвал злость на своей недотепе-снаружистке. Вряд ли Она была виновата в моем провале хоть краем, но так уж у нас заведено, ничего не попишешь.

– Что, получила? – процедил я, не видя, но ощущая Ее постылое присутствие, да-да, ощущая его всеми своими тщательно подобранными чувствами, всем своим тонко прорисованным существом. – Ты, чертова жаба, никчемная жирная заика. Получила? Хотела чего попроще, да? Чтоб без лишних запросов, да? Чтоб ничего не мешало – ни деньги, ни амбиции – ничего! Чтоб в чистом виде – семья, ребенок… Но нет такого в природе, поняла? Не только в твоей наружной дыре, но и здесь, в Хайме. Не бывает. Даже когда ты получаешь письмо без эпитетов и согласие познакомиться через Макдональдс. Потому что за все нужно платить, особенно такой безнадежной лузерше, как ты. Потому что ты ухитряешься проиграть даже в дешевой обжорке – единственном месте, где тебе дозволено выложить карты на стол. Потому что даже там ты ухитряешься учудить какую-нибудь идиотскую штуку – например, вырядить меня в этот чертов английский костюм, когда все вокруг потеют, дышат и жрут в засаленных шортах и футболках с воротом, растянутым до пупа. И что в итоге? В итоге жизнь уезжает от тебя с ветерком на Ламборгини, а ты остаешься на обочине – одинокая и обосранная с ног до головы. Тьфу! Тьфу на тебя!..

Она молчала. Молчала, сидя у допотопного монитора где-то там, в ядовитой помойке своей невозможной наружной «реальности». Но я точно знал, что Она плачет. Ведь как ни крути, а мы были с Нею одним существом.

На следующей неделе я получил письмо. Не отступая от своего фирменного минималистского стиля, Трай выражала желание продолжить наше знакомство. А еще через месяц мы официально зарегистрировали семью, и я переехал к ним жить.

3. Она

Я вся изревелась после того свидания – уж больно мне понравился мальчишка. Жуткое разочарование. Печально было сознавать, что нас разделяет такая непреодолимая пропасть. Даже потом, когда все устроилось самым наилучшим образом, я долго не могла поверить в реальность случившегося. Со мной ли это произошло? Нет ли тут ошибки?

Действительно, многие мотивы, оценки и ожидания, с которыми Найт шел на встречу, оказались в корне неверными. Например, краткая информативность объявления на деле выражала вовсе не скромность, а, напротив, жесткую, сухую до бесчувственности надменность. Нежелание идти в модный ресторан трактовалось нами как некоторая стесненность в средствах, что будто бы уравнивало Трай и Постума с Найтом. Однако реальное положение вещей было совершенно иным: они прибыли в Макдональдс на дорогущей машине. Другими словами, абсолютно всё пошло наперекосяк, вразрез и вопреки первоначальным планам.

И тем не менее… Тем не менее в итоге я обнаружила себя именно там, куда хотела попасть!

На практике мне никогда не приходилось ориентироваться по указателям: я редко выхожу из дома, не говоря уж о том, что не умею водить машину. Но опытные автомобилисты уверяют, что так бывает: приезжаешь на место, и вдруг выясняется, что ты всю дорогу неправильно читала знаки, написанные на чужом, непонятном языке. Ты, скажем, думала, что написано «север», и рулила туда – ведь тебе и нужно было на север. Но в том-то и штука, что на самом деле это странное абракадабровское слово означало вовсе не «север», а, допустим, «запад» или еще того пуще – «юг»! Это ж только представить: ты уверена, что следуешь верным указателям, но при этом едешь совершенно неправильно, и в результате все же оказываешься в нужной точке! Что тут правильно, а что нет? Твое понимание?.. Указатели?.. Дорога?..

Точка – вот ответ. Верна только конечная точка, и, как выясняется, этого достаточно! Из всего бессмысленного набора, окружающего тебя и вроде бы составляющего господствующий антураж твоей жизни, из бесконечных шоссе, сине-зеленых жестяных щитов, фосфоресцирующих слов, придорожных мотелей, случайных попутчиков, усталого меркнущего сознания… – из всей этой чудовищной каши правильно и закономерно лишь одно: твоя цель, твоя судьба, то единственно верное место, в котором ты должна быть, несмотря ни на что. Только так я и могла объяснить те невероятные обстоятельства, которые свели нас вместе.

Постум… странный идентификатор для обитателя Хайма. Римляне, как правило, убивали младенцев, имевших несчастье родиться после смерти отца. Наверно, подобная судьба считалась разновидностью уродства, а с новорожденными уродцами в те времена не очень-то и цацкались. Но и тех, кого оставляли в живых по причине внезапно проснувшихся материнских чувств или по какому-либо другому необъяснимому капризу, неизменно клеймили этим именем – Постум.

Постум, случайно уцелевший, помилованный неизвестно кем и непонятно за что, пролезший в этот мир контрабандой, вопреки и несмотря на. Представляю, каково ему приходилось в играх с детьми: даже незаконнорожденный ублюдок, даже презренный раб – и те располагали большим правом на жизнь. Зато смерть… – о, смерть, должно быть, постоянно сидела у него на плече, как обезьянка бродячего фокусника, – ведь изначально он принадлежал именно ей.

Здесь, или, как выразился бы Найт, «снаружи», люди не выбирают себе имен, но в Хайме всё обстоит совершенно иначе. Взять хоть меня: разве случайно я назвала свою хаймовскую ипостась Найтом, то есть рыцарем? Нет; мне казалось важным отразить свои истинные намерения, свою глубинную сущность – то, чего мне катастрофически не хватало в моей внешней жизни, то, кем я, в конечном счете, хотела бы стать, будь на то моя воля. Но что могло заставить человека назваться Постумом, добровольно выжечь на собственном лбу это древнее и страшное клеймо?

Я нисколько не сомневалась, что за образом этого симпатичного мальчугана стоял взрослый человек, возможно, даже очень пожилой; не зря ведь говорят, что самые сокровенные впечатления, звуки и запахи всплывают в нашем сознании под конец дороги, когда уже не нужно никуда спешить, когда есть время приостановиться и вспомнить главное. Тут-то и выясняется, что в жизни твоей нет, не было и уже не будет ничего дороже открытий, сделанных в пятилетнем возрасте, на пике детского изумления и доверия.

Я представляла себе этого старика, морщинистого, худого, одинокого; ведь старики всегда одиноки в своей глухоте, немощи, раздражительности… – всегда, даже если их еще не выпихнули в богадельню из круга семьи, где они давно уже опостылели всем. Я видела его, словно вживую. Вот он сидит перед компьютером в своей комнате – она наверняка не только отдельная, но и большая: судя по уровню жизни в Хайме, он может позволить себе дорогой дом престарелых. Вот он, подслеповато щурясь, вводит пароль, чтобы залогиниться в системе; с первого раза не выходит, пальцы не слушаются, буквы на клавиатуре прыгают и расплываются перед глазами. Вот он вздыхает, протирает очки и пробует снова, долго выцеливая клавиши… – есть, получилось! Старик опять вздыхает, на сей раз с облегчением, и… превращается в пятилетнего мальчугана, полного радости и света, любителя велосипедов, зоопарков и гамбургеров.

Вот только почему его зовут Постум?

Единственное объяснение, которое приходило мне в голову, заключалось в том, что мальчик и в самом деле рос без отца, а то и не видел его никогда в жизни. Тогда Хайм оказывался для него бесценной возможностью не только вернуться в страну детства, но и исправить ее, раскрасив свежими красками то огромное белое пятно на карте, которое должно было зваться таким простым и таким недоступным словом «папа». Он хотел найти себе отца, сильного, любящего, надежного. Если так, то мой Найт подходил по всем перечисленным параметрам.

Но тогда как, по каким параметрам подходила Постуму его индифферентная мамаша? Действительно, Трай выглядела совершеннейшим антиподом Найта… – а впрочем, почему только Найта? – она выглядела бы антиподом любого нормального человека. Казалось, Трай попала в Хайм против своего желания, сугубо по необходимости, гнетущей и неприятной. Я поняла это далеко не сразу, а поняв, испытала немалое облегчение; ведь поначалу я пребывала в уверенности, что холодная надменность женщины объясняется ее личной неприязнью ко мне, то есть к Найту. На самом же деле Трай просто стремилась минимизировать свое участие в Хайме; по этой причине, например, она довольствовалась бесплатным набором стандартных базовых функций, не заботясь о приобретении элементарной мимики и простейших разговорных интонаций. Ясно, что это решение не было следствием недостатка средств: уж чего-чего, а денег у них с Постумом хватало.

На первых порах я недоумевала: почему Трай, явно не получая никакого удовольствия, продолжает посещать Хайм? Примерно так же многие снаружисты в течение десятков лет плетутся, как на каторгу, на свою постылую наружную работу. Но наружный мир весь построен на принуждении, насилии, несчастье – в отличие от Хайма, где каждый волен быть кем угодно, в том числе и не быть вообще. Очевидно, что-то удерживало Трай от ухода. Но что? Это долго оставалось загадкой, пока наконец меня не осенило: женщина представляла собой всего лишь довесок, второстепенную добавку к впечатляющему жизненному комплекту Постума! Сама по себе, в отрыве от сына, Трай не значила ровным счетом ничего. Исходя из всего этого, я решила, что ее наружным оператором был тот же старик, который задействовал и мальчика.

«В самом деле, – думала я, – попробуй поставить себя на место этого человека». Он твердо намерен найти себе папу, но при этом знает, что мужчины редко соглашаются на роль отца-одиночки. Следовательно, логичнее всего начинать поиски, имея рядом с собой хотя бы минимально приемлемую мамашу – просто ради того, чтобы не спугнуть потенциальных кандидатов. Помимо всего прочего, взрослый требуется для исполнения многих необходимых функций: например, для вождения автомобиля или для всевозможных имущественных операций, доступных лишь совершеннолетним. Даже крайне либеральная администрация Хайма никогда не зарегистрирует на пятилетнего ребенка земельный участок, дом или яхту…

Как ни крути, а он и шагу не мог бы ступить без постоянной помощи какого-нибудь опекуна. А коли так, то мальчик позарез, с самого начала нуждался в хотя бы формальном присутствии матери. С другой стороны, он опасался излишнего риска. Во-первых, привлекательная взрослая женщина могла отхватить слишком много мужского внимания. В конце концов, Постум искал отца для себя, а не мужа для нее. Кому нужен папа, который вместо того, чтобы уделять достаточно времени сыну, станет напропалую развлекаться с женой? Постуму вовсе не улыбалось сидеть в одиночестве дома – подобным добром его до отвала накормила еще прежняя, наружная жизнь. Во-вторых, воспоминания о настоящей наружной матери могли подвести старика к мысли о том, что именно ее неправильное поведение когда-то вытолкнуло отца из семьи. Даже не высказывая этого вслух, он наверняка то и дело прикидывал: что такого ужасного мать натворила, в чем провинилась, чего не учла?

Неудивительно, что на этот раз он твердо вознамерился обеспечить себе максимальный контроль над событиями. В таком преклонном возрасте не пускают дело на самотек. А добиться полного контроля можно было лишь одним путем: завести в Хайме еще один аккаунт – на сей раз женский – и управлять им по своему разумению. Конечно, это довольно хлопотно, особенно для пожилого человека с замедленными реакциями, но зато более чем надежно: такая мамочка не выкинет внезапного фортеля, не удивит неуместными словами, не сбежит в трудную минуту, не потянет одеяло на себя. Ведь она – это ты, ты сам.

Вообще говоря, в Хайме подобный дубляж отнюдь не приветствовался, хотя и не считался нарушением закона. Людям, уличенным в содержании дублей, не доверяли: в самом деле, если человек полностью реализует свою истинную суть уже в первом аккаунте, то зачем ему второй? Для другой, то есть ложной сути? Но место ложной сути – снаружи, а не в Хайме!

Возможно, Постум уговаривал себя, что речь идет о временной мере, что потом, после того как между ним и счастливо обретенным папой установится надежная связь, Трай постепенно отойдет от дел, и отец с сыном останутся вдвоем, без каких-либо внешних помех. Тогда можно будет и ликвидировать второй аккаунт. Но пока… пока что старик вынужден был работать на два фронта. Теперь, закрывая глаза, я видела его сидящим уже перед двумя ноутбуками; один, основной, для Постума; другой, подключаемый через маскировочную программу, чтобы, не дай Бог, не засекли идентичный ай-пи, – для Трай. Вот он лихорадочно набирает текст за мальчика и поспешно перемещается ко второй клавиатуре… – еще несколько слов – и назад… и снова, и снова, и снова. Экая суматоха, не позавидуешь.

Что ж, эта картина объясняла многое – в частности, более чем скупые выразительные средства женщины: у старика просто не хватало времени и сил управлять и ею, и мальчиком на одинаково сложном уровне. Требовалось чем-то пожертвовать, и его выбор выглядел совершенно естественным.

Испугало ли меня мое открытие? Нет, ни в коей мере. Напротив, я обрадовалась: ведь моей главной целью было не найти спутника жизни, но завести ребенка, своего ребенка. Необходимость делить его с кем-то – пусть даже и с матерью – всегда казалась мне неприятной помехой. И вот – такой подарок! Получалось, что мы с Постумом подходим друг другу идеально, просто идеально. Конечно, я и виду не подала, что мне всё известно, и даже какое-то время скрывала свои выводы от Найта, но он довольно быстро раскусил мой секрет. Нет ничего труднее, чем скрывать что-то от самой себя. Хотя говорят, что при наличии достаточной силы воли можно справиться даже с такой непростой задачей. Увы, я никогда не отличалась твердостью характера – весь ее неизрасходованный запас достался моему Найту.

И хорошо, что так. Наши отношения с Постумом наладились сразу, без каких-либо проблем и разногласий. Более того, неожиданно для себя я обнаружила, что питаю к Постуму не только материнские… – или отцовские?.. – чувства: мне искренне, непритворно нравилось играть с ним, почти как сверстнику со сверстником… – или со сверстницей? Ведь, что ни говори, мое собственное детство закончилось в возрасте пяти лет, так что мне, без сомнения, было что восполнять.