Хайм

Выяснилось, что Хайм неплохо приспособлен для детских забав; мы самозабвенно открывали для себя все новые и новые луна-парки, зверинцы, развлекательные центры. Найт и Постум не расставались – вместе визжали от восторга в стремительно падающей капсуле американских горок, вместе гонялись за бутафорскими злодеями на площадке для ролевых игр, вместе выезжали на сафари, рыбалку, футбольный матч… Временами мне казалось, что я и в самом деле вернулась в свои детские годы. Это были дни счастья – почти беспримесного, чистого счастья.

«Почти» означает «не совсем». Так оно и было – не совсем, потому что рядом постоянно маячила постная физиономия Трай. Нет-нет, она не говорила ничего лишнего, не возражала, не пыталась воспитывать и указывать. Можно сказать, она безропотно потакала любому нашему желанию, даже самому безрассудному. Просто, на мой взгляд, она была «третьей лишней», а лишние объекты в поле зрения раздражают, как мусорный бак, ненароком проявившийся на фоне удачного фотоснимка.

Зачем Постум таскал ее за собой? Она все равно не принимала участия в самих развлечениях: не поднималась на качели, оставалась на берегу, когда мы ловили форель, терпеливо ждала на скамейке, пока мы закончим разглядывать обезьян в зоопарке. Временами я буквально забывала о ее присутствии, столь же неназойливом, сколь и неуместном; она напоминала о себе лишь тогда, когда Найт случайно натыкался взглядом на ее безразличное, ничего не выражающее лицо. Не знаю почему, но в такие моменты у меня непременно портилось настроение. Боюсь, что это передавалось даже Найту, поскольку Постум тут же озабоченно спрашивал, не случилось ли чего. Мальчик отличался удивительной чуткостью.

Найт отнекивался, мало-помалу неловкость рассасывалась, и мы вновь принимались веселиться с прежней беззаботностью – до следующего раза. Я уже начинала подумывать о том, чтобы поговорить с Постумом. Я даже составила речь и многократно отрепетировала ее – мысленно, само собой, чтобы лишний раз не давать волю чертовым словам.

«Сыночек, – сказала бы ему я, то есть Найт. – Дорогой мой, любимый сыночек. Ты – лучшее, что случилось со мной в моей дурацкой жизни, больше похожей на длительное удушение подушкой, умелое и безжалостное, когда человека заставляют привыкнуть к невозможному состоянию нескончаемой смерти, нежеланного воскрешения, и снова смерти, и снова воскрешения. Да-да, так я жила… то есть жил все это время. Но потом я встретил тебя, и все разом поменялось, как будто кто-то скинул проклятую подушку с моего лица. Я была увере… я был уверен, что уже ничто не может заставить меня радоваться – просто радоваться. Моя душа напоминала черную дыру, гудящую от пустоты: сколько ни бросай, всё провалится без следа, будто не было, – зло или добро – неважно. Кто бы мог подумать, что одна твоя улыбка заполнит эту пропасть до самых краев?

Надеюсь, что и я тебе не совсем безразличен.

Особенно если судить по тому, как тщательно ты заботишься о том, чтобы наша семья выглядела… гм… как бы это определить… – полной? Да-да, наверное, это самое правильное слово – полной. Видимо, тебе кажется, что меня, как взрослого мужчину, должны одолевать… гм… желания определенного рода. Вот об этом мне и хотелось бы поговорить. То есть не об этом… не о желаниях, а об их отсутствии… Черт! Я снова запуталась! Почему об отсутствии? У меня есть желания, есть! Но все они связаны только с тобой, сынок, понимаешь? Я вполне могу обойтись одной только твоей дружбой. Разве нам плохо вдвоем? Хорошо, правда? Я это к тому, что ты вовсе не обязан постоянно таскать за собой еще и… ну, ты понимаешь.

Нет, если она необходима тебе позарез, то ради Бога, конечно… Но у меня создалось впечатление, что ты тяготишься ее присутствием не меньше, чем я. А коли так, то зачем продолжать этот спектакль? Давай оставим ее где-нибудь в сторонке. Например, дома. А если вдруг соскучимся, то ничто не помешает нам вызвать ее снова. Чем плохо, а, сынок?»

Я собиралась произнести эту речь, улучив момент, когда мы останемся с Постумом наедине: только он и Найт. Но всё как-то не получалось. Однажды я уже совсем было открыла рот, но Постум так ничего и не услышал: мы как раз неслись на мотоцикле по сильно пересеченной местности, и мотор гремел едва ли не громче крови в моих висках. Не знаю, почему я так волновалась… если честно, что-то останавливало меня – какое-то предчувствие. А может быть, меня смущал этот сомнительный момент в середине – там, где про мужские желания… неловко говорить о таких вещах с собственным сыном, который тебе не вполне сын, да еще от лица отца, в то время как, по сути, ты мать. Неловко.

Да и Постум не делал ничего, что могло бы облегчить мою задачу, напротив. То ли его старик-снаружист так плотно вошел в свою двойную роль, что успел прикипеть душой к вспомогательному дублю мамаши, то ли еще что, но факт оставался фактом: Трай продолжала таскаться за нами всюду, где только можно. Наконец я решила, что дальше так продолжаться не может. В один прекрасный день я вошла в Хайм с твердым намерением поговорить с Постумом начистоту. К моему безмерному удивлению, он был дома один, без Трай. Обычно мы всегда появлялись вместе, в заранее определенные часы, и вот вдруг – на тебе… Поначалу я растерялась, но затем взяла себя в руки: упустить столь благоприятный шанс было бы непростительной глупостью. Постум сидел на полу рядом с кучей строительных кубиков, и я приступила к нему во всеоружии мужской самодостаточности Найта.

– Привет, сынок! Что строим?

Мальчик уныло вздохнул:

– Не знаю…

Я прикинула подходящий режим настроения и остановилась на «умеренно бодром».

– Как это не знаешь? Горе тому, кто едет по мосту, строитель которого не знал, что он строит…

Умеренно бодрый голос Найта почему-то прозвучал удивительно фальшиво. Пришлось немного подправить, на два деления по шкале серьезности. Не уверена, что Постум обратил внимание на мои ухищрения; он вообще выглядел необычно заторможенным, едва реагировал. Это встревожило меня: не случилось ли чего с пожилым снаружистом? Может, он заболел? Уж не инсульт ли, Боже упаси? Впрочем, был еще один вариант: технические неполадки со вторым ноутбуком – тем самым, с которого старик запускал Трай, – это, кстати, объясняло ее отсутствие. А вдруг старый склеротик просто запамятовал пароль Трай для входа в систему и теперь судорожно роется в наваленных на столе бумагах, безуспешно пытаясь разыскать клочок, на котором записана нужная комбинация?

«Да-да, скорее всего, дела обстоят именно так, – подумала я, стараясь унять дурные предчувствия. – Простейшая версия всегда оказывается самой верной, а что может быть проще, чем забытый пароль? Вот тебе причина и опоздания матери, и невнимательности сына… Будь проще, Найт, и придерживайся плана. Нужно внушить старику, что его поиски не столь уж необходимы. Максимум – потом вспомнит, а не вспомнит – тоже не страшно. Умерла так умерла».

Найт погладил Постума по голове и примостился рядом.

– Давай строить вместе, – сказал он, осторожно придвигая кубики к себе. – Одна голова хорошо, а две лучше.

Мальчик резко повернул голову.

– Ты что, не заметил? – произнес он с оттенком возмущения. – Мама не пришла! Где она может быть?

– Заметил, как не заметить… – спокойно отвечал Найт. – Это ведь наша мама, как же иначе. Но мне кажется, не стоит впадать в панику. У взрослых людей бывают неожиданные дела, не терпящие отлагательств. Я уверен, что Трай скоро появится. А пока давай-ка соорудим башню…

Постум неохотно присоединился к строительству, хотя видно было, что думает он о другом.

«Да скажи ты ему, что черт с ним, с этим паролем! – воскликнула я, обращаясь к Найту. – Скажи, слышишь?!»

Но, как и следовало ожидать, Найт не отреагировал. Он продолжал строить башню все с тем же выражением не то умеренной бодрости, не то серьезной умеренности. Его всегда отличала потрясающая выдержка.

В тот день Трай так и не пришла. Само по себе это меня только радовало; зато неприятной неожиданностью стала отмена Постумом всех наших первоначальных планов – и зоопарка, и охоты. Мы расстались существенно раньше обычного; мне не оставалось ничего другого, кроме как с тяжелым сердцем ждать развития событий. Промучившись без сна всю ночь, на следующее утро я не смогла утерпеть и вошла в Хайм задолго до условленного времени. К моему удивлению, Постум был уже дома. Его снедало беспокойство, которое передалось даже непробиваемому Найту – что уж говорить обо мне…

Когда Трай вошла в систему – а она сделала это секунда в секунду, Постум издал такой крик радости, какого мне еще не приходилось слышать от него ни разу. Он бросился к матери и буквально вцепился в ее колени. Трай ответила своей стандартной улыбкой уличного плаката. Она вообще вела себя как ни в чем не бывало. На вопрос о вчерашнем женщина лишь безразлично пожала плечами: «Дела». Я сразу поняла, что не стоит приставать к ней с расспросами, и соответственно проинструктировала Найта. Зато Постум долго не мог успокоиться: он явно принял случившееся чрезвычайно близко к сердцу.

Видя это, я не знала, что думать. Вряд ли старик стал бы разыгрывать подобный спектакль из-за разового отсутствия своего же дубля – какой в этом смысл? Чтобы отвести подозрения Найта? Но только слепой не заметил бы, что Найт ничуть не опечалился, когда Трай не пришла. Если речь идет о временном клоне, то зачем продолжать поддерживать никому не нужную, отслужившую легенду? Неужели я ошиблась с оценкой происхождения Трай? Что если это вовсе не клон, а вполне самостоятельный аккаунт, со своей собственной снаружисткой, никак не зависимой от Постума и его старика?

Так и не добившись от Трай никаких объяснений, мы отправились на игровую площадку, и минут через пять пережитая встряска была начисто забыта. По крайней мере, так выглядело со стороны. Но увы, всё еще только начиналось. Трай стала периодически исчезать – то на полдня, то на день, то даже на два. Трудно описать, как это удручало Постума. Казалось, мальчишка просто утрачивал интерес к жизни. Я и представить себе не могла, что ему так необходимо присутствие безучастной физиономии матери, тусклыми глазами наблюдающей за ним с берега или со скамейки. Хотя нет – не думаю, что женщина наблюдала именно за сыном: по-моему, Трай просто сидела, тупо уставившись в пространство, такое же пустое, как и она сама.

Наконец не выдержал даже мой невозмутимый Найт.

– Сынок, а стоит ли так переживать? – мягко поинтересовался он во время очередного исчезновения Трай. – Мама все равно не садится с нами на мотоцикл или на качели. Какая разница, откуда она смотрит на наши развлечения – из Хайма или снаружи? Достаточно знать, что она есть…

Постум прервал его, не дав даже закончить фразу.

– Ты ничего не понимаешь! – закричал он. – Думаешь, я не вижу, как ты к ней относишься?! Вижу! Вижу! Ты совсем не любишь ее, совсем! Думаешь, мне нужен такой папа?!

От последнего вопроса кровь застыла в моих жилах. Руки затряслись, я с трудом попадала на кнопки управления Найтом. Нечего было и думать о плавной динамике мимики – мне с трудом удалось сменить маску бодрячка на выражение крайнего удивления.

– Как ты можешь, сынок? – только и смог выдавить Найт. – Как ты можешь…

– Прости, Найт, – сказал Постум после паузы. – Я не хотел тебя обидеть. Когда мамы нет, я будто не в себе. Не знаю, за что взяться. Без нее мне дышать трудно. Если она уйдет совсем… если она уйдет совсем…

Он вдруг заплакал – я впервые увидела его плачущим; сердце мое прыгнуло в горло и лопнуло там, как водяной баллон, выплеснув на клавиатуру лавину горячих слез. Даже Найт – и тот печально покачал головой – молча. А что, что мы могли сказать? Что мы могли сделать? От нас не зависело ровным счетом ничего, мы могли только смотреть сквозь застилающую глаза мокрую пелену, печально покачивать головой и молиться. В чем можно было не сомневаться, так это в том, что окончательный уход Трай из системы будет означать конец и для моего драгоценного общения с сыном, с моим родным, моим чудесным мальчиком. Я просто потеряю его – навсегда, а с ним и счастье, и жизнь, и всё, всё без остатка.

Ключ к будущему, таким образом, находился в руках Трай, этой бесчувственной куклы, этого рисованного муляжа… Конечно, Найт и Постум тоже были в каком-то смысле рисованными, но, по сути, они жили, дышали, радовались куда натуральней, чем подавляющее большинство снаружистов. И вот теперь они оказались в полном распоряжении какого-то пластмассового манекена!

Я запретила себе искать в происходящем какой бы то ни было смысл. Я не пыталась проникнуть в тайну необъяснимой зависимости, которая превратила Постума в раба этой женщины. Я просто искала выход из заведомо безвыходной ситуации. Возможно, что-то могло убедить Трай вернуться в прежний режим общения? Возможно, мы могли дать ей что-либо взамен? Заплатить, помочь, оказать услугу? Найт согласился переговорить с женщиной. Постум поддержал эту идею и в условленный момент деликатно стушевался, дабы не мешать родительскому общению.

– Что происходит, Трай?

Она пожала плечами, как делала это в ответ едва ли не на каждый вопрос.

– Ничего. Все в порядке.

– Нет, не в порядке.

Я специально выбрала для Найта выражение отстраненной бесстрастности, чтобы разговор шел на равных.

– Почему ты исчезаешь надолго? У нас сын, Трай.

– У меня дела снаружи.

– Какие?

– Об этом в Хайме обычно помалкивают, – усмехнулась она. – Нельзя смешивать этот мир с наружным.

– Иногда приходится, – возразил Найт. – Если наружные проблемы влияют на людей в Хайме. И это как раз тот случай.

Трай снова пожала плечами и промолчала. Ее совершенно нейтральная гримаса не выражала ничего, даже скуку. Я поменяла режим мимики на доверительно-мягкий.