Девушка по имени Йоханан Гелт

Бедуин молчал, а мы, затаив дыхание, ждали его ответа – я и Мики внизу, Зив с наушником наверху. Наконец Абульабед махнул рукой – типа, была не была – и протянул Мики ладонь для рукопожатия.

– Два девятьсот! – сказал он. – Последняя цена. Включая штраф и крыс. Они, кстати, тут, неподалеку, в пещере на левой стенке. Ахмад покажет, чтоб два раза не ходить. Никто и не думал их закапывать. Шакалам тоже кушать хочется… Ну, по рукам?

Больше всего в тот момент я боялась, что Зив выстрелит; наверно, на его месте я бы так и поступила. Но мужчины менее импульсивны.

– По рукам! – ответил Мики и крепко пожал протянутую руку.

Потом шейх укатил, весьма довольный процессом торговли и заключенной сделкой, а второй пикап ненадолго задержался, чтобы сопроводить нас к пещере с двумя скелетами в истлевших лохмотьях. Ребят убили выстрелами в затылок. Зив опознал их по нитяным фенечкам на запястьях. Обратно мы ехали в молчании. Зив плакал, не стесняясь или даже не замечая собственных слез. Прощаясь на перекрестке Альмог, мужчины обнялись.

– Зив, братишка, – сказал Мики. – Прошу об одном: не торопись, чтоб не наделать глупостей. Клянусь тебе, мы перестреляем сволочей к чертям собачьим, причем очень скоро. Доверься мне, я свистну, когда придет время. Обещаешь?

Зив кивнул, хотя, по-моему, ничего не расслышал.

Когда мы с Мики пересели к себе, он сразу набрал номер приятеля из полиции Беер-Шевы и после первых приветствий перешел к делу.

– Слушай, Моше, я тут с несколькими парнями ходил по Долине к северу от Йерихо. Знаешь, иногда хочется понюхать пустыню вблизи. Ага… Ну да… В общем, набрели на пещеру, а там два скелета явно недавних времен. Каких недавних? Ну… существенно позже восстания Бар-Кохбы. Что ты смеешься? У тебя, случаем, не пропадала пара ребят в последние три-пять лет? Что?.. Больше, чем хотелось бы? Ну вот. Я скину тебе координаты…

Едва закончив с ментом, Мики позвонил бедуинам – нижайше поблагодарить атамана бандитов за оказанную услугу и заверить милостивого шейха, что наши бойцы будут рады присоединиться к его воинам. Мы тоже хотели бы отомстить за убийство Нисо. Рашайда – наш общий враг.

– Мики, – сказала я, когда мы наконец тронулись с места. – Я реально восхищена. Провернуть такую гениальную операцию дорогого стоит. Ты просто бог и царь. Бог и царь.

Как, спрашивается, должен отвечать на такое славословие нормальный человек? Я ожидала что-то вроде: «Брось, девочка. На самом деле я твой верный раб, и все мои успехи вдохновлены исключительно твоим божественным присутствием…»

– Я знаю, – коротко ответил этот самодовольный мужлан, а потом повторил с еще большей уверенностью: – Я знаю. Но это только начало. Мы должны перестрелять эту шоблу раньше, чем они перестреляют нас.

– И как ты думаешь это проделать?

Он пожал плечами:

– Черт его знает. Знающие люди говорят, что в банде полтора десятка вооруженных рыл. Автоматические винтовки, гранаты, даже наплечные ракеты. Сначала надо собрать их всех вместе. Потом – привести в пустынное место типа того вади, где мы встречались сегодня. Ну и… тук-тук-тук…

Мики покосился на меня – уже без прежней уверенности.

Я мстительно хмыкнула:

– Беру свои слова обратно. Никакой ты не бог и не царь. С какого такого перепугу они соберутся полным составом, как на парад? Да еще и в пустынном месте… Но даже если допустить, что это получится, кто устроит им этот твой тук-тук-тук? Ты и Зив с двумя стволами? Из меня снайпер, как из Теилы спринтер. Вы снимете троих-четверых, а потом они поймут что к чему и откроют на вас охоту.

– Зив приведет с собой еще парочку голанчиков, – проговорил Мики. – Может, трех. Но я ведь сразу сказал тебе, что понадобится помощь. Нужно столкнуть их с бедуинами рашайда. Ты слышала мой разговор с Абульабедом. Когда они решат напасть на Бани-Рашад, он обязательно позвонит мне. При атаке на вооруженную деревню лишних стволов не бывает.

– Когда они решат напасть… – насмешливо повторила я. – То есть весь твой план строится на этом. Но с чего ты взял, что они начнут войну с рашайда? Из-за чего? Из-за Нисо? Нисо им никто и звать никак, чужая кровь, за которую мстить не положено. Из-за денег? Но деньги они рассчитывают получить от тебя. Из-за чего еще?

– Из-за чести, – стоял на своем Мики. – Рашайда осмелились помешать бизнесу «рюкзачников». За такое принято наказывать. Вот увидишь, Абульабед обязательно позвонит. Проверит, от кого пришли запчасти перламутрового джипа, убедится, что я не соврал, и тогда уже позвонит.

Вечером к нам приехал Зив. Вдвоем с Мики они засели на балконе и, сдвинув головы над картой, вполголоса обсуждали свои чисто мужские военные стратегии. Моя женская роль сводилась к своевременной подаче кофе, вина и закусок. Впрочем, время от времени в промежутках между книксенами мне удавалось расслышать фрагменты того или иного оперативно-тактического плана. Все они начинались с фразы «Когда позвонит Абульабед…» Когда позвонит Абульабед, мы известим того-то и того-то. Когда позвонит Абульабед, нужно собрать ребят. Когда позвонит Абульабед, мы разместимся вот здесь, на удобном склоне. Когда позвонит Абульабед… Когда позвонит Абульабед…

К ночи у меня создалось устойчивое впечатление, что Абульабед позвонит с минуты на минуту. По крайней мере, мы трое были на сто процентов готовы к его неизбежному звонку. Абульабед не позвонил. Не позвонил ночью. Не позвонил утром. Не позвонил на следующий день. Не позвонил через два дня. Не позвонил через три. На четвертый день я усадила Мики перед собой и изложила свой план. Он выслушал, закрыл лицо руками, помотал головой и сказал, что я психопатка.

– Я и сам сумасшедший, но не настолько, – сказал он. – Существа безумнее тебя нет на белом свете.

– Ты прав, милый, – сказала я. – Но что ты предлагаешь взамен? Ждать, когда позвонит Абульабед? Или когда его бандиты заявятся в наш дом с «калашами» наперевес?

– Но не настолько… – ошеломленно повторил Мики.

Я ласково потрепала его редеющую шевелюру.

– Милый, признай: если тебе так необходим звонок от Абульабеда, будь он проклят, то нет ничего вернее и справедливее, чем мой план. Согласен? Ну, перестань пялиться на меня такими круглыми глазами и скажи: согласен? Только думай быстрее: завтра он как раз работает во вторую смену.

Назавтра я уже стояла на ярко освещенном перекрестке, с непривычки покачиваясь на шестидюймовых каблуках. Помимо туфель, мой наряд включал блондинистый парик, полупрозрачную майку из серии «глянь, какие соски», экстремально короткую юбку и едва заметные при взгляде сзади трусики. Ах да, еще – как же я забыла? – крошечный наушник в ухе. Пожалуй, лишь эта деталь наряда и отличала меня от дорожной проститутки, но о ней не смог бы догадаться ни один потенциальный клиент. Движения в этом месте и в этот час практически не было, но, чтобы зря не рисковать, я до поры до времени пряталась в тени бетонного навеса автобусной остановки. Наконец в наушнике щелкнуло, и Микин голос сказал:

– Он едет, выходи.

Я прочитала короткую молитву, выплыла на свет и при-швартовалась возле шоссе, выпятив бедро наподобие крутого борта рыбацкого баркаса. Полминуты спустя к перекрестку подъехал пикап «Тойота». Светофор как раз сме-нился на красный, так что сукин сын получил возможность не только увидеть меня, но и хорошо рассмотреть. Тем не менее для верности я еще сделала знак ручкой: мол, подваливай, браток, тебя тут ждут. Мики спрашивал, что будет, если он не остановится, но я даже не рассматривала такой вариант. Чтобы неженатый мужик после двух лет в тюряге не остановился возле девахи с такими вот бедрами? Так не бывает.

И действительно, подонок так загляделся на меня, что не заметил, как включился зеленый, и мне пришлось еще раз помахать ему, чтобы начал двигать мослами. «Тойота» подкатила и остановилась, громыхнув всем своим раздолбанным нутром. На вид она была еще старше водителя. Али Зубейдат, убийца из одноименной деревни, перегнулся через сиденье и высунул в окно свою мерзкую харю. Вживую он выглядел еще гаже, чем на фотографиях.

Что греха таить, я знала, что должна убить его. Я знала это с первой же минуты, едва закончив читать заметку о повешенных девочках и их несчастной матери. Нельзя допустить, чтобы подобная мразь отравляла мир своим дыханием. Чего я в упор не представляла, так это как преподнести свое намерение Мики Шварцу, моему мужу и партнеру. Ведь это я настояла на полном прекращении профессионального киллерства – нашего основного занятия. Я потребовала, чтобы мы с ним навсегда уволились с должностей заместителей Бога, своей волей решающих, кому жить, кому умирать. Я загнала своего бедного Мики в глубокую депрессию, в алкогольный туман, в деградацию и разрушение личности. Как же после всего этого прийти к нему с приговором какому-то занюханному бедуину, которого никто не заказывал по причине его полнейшей никчемности?

Как?.. Как?.. Мучаясь поисками ответа на этот непростой вопрос, я одновременно наводила справки. Женщины, в отличие от мужиков, в состоянии параллельно работать в нескольких направлениях – зачастую прямо противоположных. Ведь сколько бы дураки ни смеялись над нашей женской логикой, ее разнонаправленные векторы неизменно сходятся в одну, нужную нам точку. Выйдя по условно-досрочному, Али получил работу на мусорной свалке. В принципе, он мог бы спокойно проигнорировать решение комиссии по освобождению: никто не стал бы разыскивать бедуина из деревни Аз-Зубейдат, расположенной к тому же в пределах рамалльской автономии, вне юрисдикции израильской судебной системы.

Но подобное тянется к подобному: мусор – к мусору, убийца – к кладбищу мертвых вещей. Да и то сказать: на какой еще заработок мог рассчитывать неграмотный тупой недотепа, презираемый своими же соплеменниками, которые наотрез отказывались включать его в круг привычных бедуинских занятий: воровства, контрабанды, рэкета, бандитизма? На свалке же он получал достойную зарплату, да еще и откапывал в грудах мусора то, что потом подлежало продаже, удовлетворяя извечную тягу своего кочевого народа к открытию иных горизонтов – пусть и мусорных, но заново обнаруженных зорким бедуинским оком.

За два-три дня я узнала о нем все, что нужно, включая расписание рабочих смен, маршруты передвижения и даже номер автомобиля – это был тот же самый пикап «Тойота», который подлец использовал для убийства дочерей. Сохранилась даже стальная рама – виселица, приваренная к кузову специально для этой цели… По-видимому, «Тойота» два года терпеливо дожидалась своего хозяина во дворе его развалюхи – просто потому, что никто другой не позарился сесть за руль машины с такой отвратительной историей.

Я собирала эту инфу, еще не вполне представляя себе, как буду ее использовать, но тут как раз выяснилось, что Микины надежды на звонок шейха Абульабеда окончательно накрылись медным бедуинским тазом, и параллельные разнонаправленные линии моей женской логики в очередной раз сошлись в нужной мне точке.

– Подвезти куда-нибудь? – промычал он, пожирая глазами мою грудь.

– Ага. От полтинника до стольника, – сказала я и шагнула вперед.

В ноздри мне ударила вонь свалки – особенная, не похожая на какие-либо другие запахи. Так невыносимо могло вонять лишь варево из растительной гнили, строительных отходов, кровавых больничных бинтов, птичьего помета, тлеющего картона, взбесившихся химикатов, полуобгоревших трупов кошек, крыс и собак, окаменевших экскрементов, дымящейся пластмассы и еще черт знает каких отвратных ингредиентов – невероятное варево, перемешанное ведьминой поварешкой в адском котле, опрокинутом вверх дном под сморщившимся от омерзения небом. Мне пришлось задержать дыхание и проглотить тошноту. «Ты не имеешь права сейчас блевануть, – приказала я себе. – Вспомни о девочках. Они сейчас смотрят на тебя, смотрят и надеются».

– Дороговато… – он по-шакальи облизнулся. – Шестьдесят за всё про всё.

Ну да. Какая же бедуинская сделка без торговли.

– Та-ак… – протянула я. – Ты уж реши, будем трахаться или торговаться.

– Ладно, садись, – сказал он, распахивая дверцу.

Я подошла поближе и отшатнулась. На сиденье высилась груда вонючего хлама: тостеры, позеленевшие медные тарелки, помятый чайник и клубок проводов.

– Смеешься? В мою задницу столько всего не поместится.

Он ощерился, что, вероятно, означало улыбку, и смахнул свои ценности на пол. Когда бедуин очень хочет женщину, он может пожертвовать даже ржавым чайником.

– Садись.

Судя по тому, что в кабине вонь стала и вовсе нестерпимой, главным ее источником был не мусор, а сам водитель. «Терпи, дура, терпи!» Мы отъехали от перекрестка. Скот не отрывал взгляда от моей груди и молчал, как дохлая крыса со свалки. Сомневаюсь, что он знал достаточно слов, чтобы поддерживать простейший человеческий разговор. Зато штаны в деликатном месте топорщились у него весьма красноречиво. Ишак изготовился к случке. Экая мерзость…