– У каждого почтальона есть знакомый почтальон в каждом городе! Так и передаются новости. А у нас теперь есть один свой собственный почтальон, – хихикнула Спунка.
Тут заиграл марш. Это техники в синем решили освежить обстановку.
Директриса обернулась к ним и сделала знак убавить громкость.
– Друзья! – сказала она в микрофон, обращаясь к зрителям. – Друзья, смотрите, это мой брат! Он приехал! Мы не виделись тридцать лет!
– Вот это да! – раздались голоса. – Конечно, не обращайте на нас внимания! Но как же так вышло? Как вы могли столько не видеться?
– Это долгая история… – неуверенно выговорила Директриса.
– А мы не торопимся! – откликнулся кто-то. – Да-да, расскажите, мы любим истории! – поддержал его кто-то с другой стороны.
– Ну хорошо! – согласилась Августина. – Было так…
Рассказ Августины
– Когда мы с братом были молоды, нас считали ужасными спунами и неудачниками. Мы всё просыпали, ни к чему не были готовы и вечно витали в облаках.
Наши родители – не спуны, они всегда бодро вскакивали с утра и увлеченно бежали на службу. Я уважала родителей и хотела во всем быть на них похожей – поэтому, едва повзрослев, решила уехать, сменить обстановку. Я думала, в незнакомом городе будет легче начать всё с начала.
Никаких стишков! – сказала я себе. Никаких картиночек, которые приводят к мечтательности! Никаких рюшечек и вышивания шелком! Только строгий режим! Только занятия и порядок!
У меня стало получаться. Я четко определила цель, и из меня вышел толк. Я порвала с прошлым. Все реже в моей голове появлялись картиночки и стишки, им просто не было места среди строгих линий школьного расписания. Все реже мне хотелось заняться какой-нибудь чушью, как в детстве.
И наконец я сама себя стала бояться! Такую строгую, непреклонную… Последняя слабость, которая у меня еще оставалась – это мои бутылки и вазы. Но я запирала их в шкаф, а потом стала бить молотком! Ведь я боролась со слабостями в других и была втрое строже к себе.
Тут директриса Августина расплакалась, не в силах больше сдержаться:
– Прости меня, братик! В моей жизни было так мало радости!
– И ты, сестренка, прости меня! Я ведь не знал, как ты страдала! Что я могу для тебя сделать, чем помочь, как позаботиться? – и Художник обнял ее.
Фидель глядел на всё это, стоя рядом с Авророй, и размышлял.
Простил ли он сам Директрису, потому что она исправилась и разрешила ему быть собой?
Или с ней случилось это чудесное превращение, потому что он сам включил в груди чудесную зеленую лампу и посветил на нее, на папу, на школу?..
Мог ли один маленький спун устроить всю эту благодать, которая расцветала вокруг? Как это вышло? На какую волшебную кнопку надо было нажать, чтобы всё вдруг так изменилось?
Он оглянулся на деда Мевлана. Дед Мевлан весело подмигнул.
Тут все захлопали, засмеялись, стали обнимать друг друга и радоваться. Новая Директриса нравилась людям. Дети и взрослые чувствовали, что их школа будет теперь какой-то совсем другой, чем раньше – творческой, доброй и, может быть, даже приятной. Старый порядок сошел, словно снег с горы Сонсузлук.
Потом каждому подарили прекрасную вазу на память об этом дне.
Праздник продолжился, пока наконец-то не село солнце.
Тогда все отправились по домам.
Начинались каникулы.
…А где-то за городом зажигала огни Спунская фабрика, открывала двери, и десятки спунов спешили туда – создавать чудесные вещи. Им не нужно было отстаивать собственные границы, ведь у них уже было любимое дело и подходящий порядок… Но это уже другая история.