Никто из учеников не знал, как ее зовут, все называли ее просто Директрисой. Учителя брали с нее пример, родители относились почтительно, а школьники старались лишний раз не попадаться на глаза. Она была такая великая, получила столько наград за школьную дисциплину, порядок в классах, четкие расписания без изменений – что внушала трепет и уважение. Никто никогда не видел, чтобы она улыбалась. Как неприступная снежная гора Сонсузлук, возвышалась она над суетящейся мелюзгой. О ней писали в газетах.
Директриса вышла на середину зала и встала очень прямо. Треть учеников тоже встала очень прямо и дернула другую треть за рукав, чтобы дать им знать. Однако вторая треть учеников занималась своими делами и не очень-то обратила на них внимание. Тогда первой трети учеников пришлось обернуться и хлопнуть вторую треть по плечу, чтобы призвать к порядку. Вторая треть лишь отмахнулась. Это разозлило первую треть, и она громко шикнула: «Тихо ты!». От этого в зале поднялся такой шум, что очнулась третья треть учеников и принялась озираться по сторонам. Очнулся и Спун.
Директриса топнула ногой в специальный железный круг, привинченный в середине зала. Грохот заглушил все голоса, и ученики немедленно замолчали.
– Дети! – начала Директриса. – Дети! Встаньте прямо и слушайте! Наша линейка – чрезвычайная! Поэтому я хочу, чтобы вы достали руки из карманов и перестали болтать. Я сообщу вам нечто важное.
Я знаю, что среди нас много неаккуратных, рассеянных, невнимательных, неряшливых и небрежных. Много также невежественных, забывчивых, нерадивых, ленивых и недобросовестных. Но мы все работаем над собой, так что это еще полбеды.
Однако недавно мне стало известно, что среди нас есть спуны! Они опаздывают в школу, спят на уроках, заражают ленью других учеников. Ведь спунство, дети, – это не просто безобразие, это болезнь!
Многие дети оглянулись на Фиделя.
– Эй, ты чего такой красный? – шепнула Аврора, которая подошла поближе из любопытства. И правда, его щекам стало жарко и захотелось закрыть глаза руками, но Фидель постыдился так сделать.
– Пока я не собираюсь исключать из школы спунов, – продолжала Директриса, обходя всех по кругу, – посмотрим. Я не стала бы исключать из школы больных гриппом или ветрянкой. Но я приму меры. Я собираюсь заняться профилактикой этой болезни! И потому мы установим несколько жестких правил.
Во-первых, мы переносим начало уроков еще на час раньше. Так вы сможете поскорее вернуться домой и скорее лечь спать, а не болтаться неизвестно где до полуночи.
Во-вторых, я велю вашим родителям составить вам четкое расписание дня, чтобы можно было контролировать каждую вашу минуту. Я знаю спунов, на которых это отлично подействовало.
И в-третьих, меньше ерунды! Не отвлекайтесь на пустую болтовню, глупые картинки, нелепые наряды! Только строгий порядок в одежде приводит к строгому порядку в мыслях. Да, и никаких оранжевых париков! – она как раз дошла до Авроры и стащила с нее парик. У Авроры оказались светлые волосы, заплетенные в хитрую косичку вокруг головы. – Ой, ты же не наша девочка! Тогда иди к маме! И хорошо бы мама приучила тебя к порядку к тому времени, как ты к нам вернешься.
– Не очень-то надо! Меня бабушка лучше вас научит! – пробормотала Спунка, отступая за спину Директрисы и стараясь ухватить свой парик.
– Не уверена, что твоя жизнь от этого сложится хорошо!
– А бабушка говорит, что каждый сам создает свой рай, и моя лично жизнь – это точно рай, и я не понимаю, почему кто-то хочет обнести его колючей проволокой!
– Ну и длинный же язык у тебя, девочка! Ступай!
Директриса выпустила парик и закончила речь:
– Дети, жизнь очень трудная! Каждый день приходится воевать и бороться за выживание! И чтобы бороться как следует, надо себя организовать! Сейчас идите на перемену, и со следующего урока принимайтесь за ум.
А вечером Директриса велела всем классам прийти с родителями.
От волнения и страха Фиделю было так худо, что он не мог спокойно идти рядом с папой. К счастью, в его голове заиграла какая-то музыка, он начал сильно-сильно шевелить пальцами в такт, и ему стало получше – музыка заслонила страх.
Собрание проходило в столовой, потому что ни один кабинет не мог бы вместить такое количество публики. А родителей надо было куда-то усадить, потому что стареньким трудно часами стоять в коридоре. Да-да, стареньким, ведь там было полно бабушек и дедушек, и даже прабабушек и прадедушек! Дело в том, что многие родители не пришли: они ведь сами еще недавно были детьми и всё еще боялись родительских собраний. Они прислали вместо себя своих родителей. За порогом школы осталась и мама Фиделя.
– Господа! – начала Директриса. – Мы с вами должны совместно и кардинально решить проблему дисциплины. На днях в лагере был никуда не годный случай: один из учеников, замечтавшись, отбился от группы. Это срывает нам все показатели. Я говорила с другими директорами – им тоже знакома такая проблема. Проблему нужно искоренить. Сегодня замечтался один, завтра двое, а там, глядишь, и вся нормальная жизнь пошла прахом.
Папа взглянул на Фиделя, сжав зубы. Спун ничего не сказал и отвел глаза: молчание и сжатые зубы выходили у папы страшнее всего.
– Кое-какие учителя со мной не согласны, – продолжала Директриса. – Они читают, что среди спунов попадаются весьма одаренные личности. Если их поднимать рано, у них пропадает охота фантазировать – все силы уходят на то, чтобы держать себя в форме и соответствовать распорядку. Но не беда! От пустых фантазий еще никому не было проку. Пусть займутся делом, как все. Спуну нужно всего три-четыре часа, чтобы с утра привести себя в норму. Затем он может полноценно трудиться, как все нормальные люди. Без этих странных фантазий. Как все.
Поэтому я просила учителей, как прошу теперь вас, проследить за детьми. Если среди них обнаружатся спуны – принять особые меры, чтобы не дать заразной болезни захватить город!..
Мама встретила их у школы.
– Я всё слышала, – сказала она. – Вся улица слышала этот гром. Ты накажешь его? – спросила она с таким видом, будто ее саму собирались поставить в угол.
– Посмотрим! – твердо ответил папа.
Глава пятая
Ляг да усни, встань да будь здоров
или Не просто простуда
После всей этой жутко скандальной истории Фидель заболел. От переживаний и оттого, что больше никак не хотел идти в школу. Он не хотел никакой борьбы – но теперь почему-то должен был с кем-то бороться: то ли с собой, то ли с другими, спасая себя. Всё это было ужасно жестоко и глупо.
В горле застряли слова обиды, а в голове скакали и путались мысли. И горло его стало красным, а голова ужасно горячей.
Как и все мамы на свете, мама решила, что это всего лишь простуда. Наверняка ведь он ходит без шапки, если она не видит! А понедельник выдался ветреным…
Она суетилась вокруг него, поправляла подушку, гладила по голове, бегала в кухню и приносила платок, смоченный в яблочном уксусе. И оттого, что она делала всё так быстро, Фиделю казалось, что сам он движется медленнее, медленно поворачивается на бок, медленно-медленно закрывает глаза, медленно засыпа…
Когда он проснулся, вечер был в разгаре. За окном перекликались мальчишки, ведь уроки в школе давно закончились. Звонко стукал мячик о мокрый асфальт.
Фидель повернул голову: возле кровати на низенькой табуреточке сидела Аврора и с любопытством его разглядывала.
Спунка сроду ничем не болела – так уж ее воспитала бабушка, – и ей просто не терпелось получить рассказ с подробностями, правду из первых рук.
– Лежишь? – спросила она. Спун кивнул.
– Болеешь? – Спун кивнул.
– А что у тебя болит? Горло? Ну-ка, открой рот!
Спун послушно открыл рот. Горло было очень красным. Язык был белым.
– Дааа…– только и могла вымолвить Спунка. Она даже привстала, чтобы удобнее было смотреть. Потом высунула свой язык как можно дальше и попыталась скосить на него глаза. А поскольку язык у Спунки был длинным (да-да, ее ведь часто ругали за это! чуть что, говорили: «Ну и длинный же язык у тебя, девочка!»), так вот, раз у нее был такой язык, она без труда рассмотрела, что он нежно-розовый, как и полагается языку.
– Эх! – разочарованно сказала она.
Тут пришла мама и принесла брусничный кисель и печенье. Но Фиделю совсем ничего не хотелось, даже печенья с изюмом – когда болеешь, становишься очень странным.
Ночью Фидель почти не сомкнул глаз. Ему было то жарко, то холодно, и сны снились какие-то всё дурацкие и тревожные. Он просыпался, смотрел на часы – скорей бы день, днем всё не страшно! – но стрелки почти не двигались.
Мама подходила к нему много раз, меняла повязку на лбу, сидела рядом. Она зажгла ночник, и тот светился прозрачным сиреневым огоньком. Даже сквозь дрему Спун видел этот огонь и мысленно держался за него, чтобы не заблудиться среди темных деревьев, которые вдруг окружили его со всех сторон. Деревья подкрадывались, ставили подножки, ловили цепкими ветками, глухо гудели, склонялись, шептали что-то. Но огонёк горел, он то приближался, то удалялся, но продолжал гореть и указывать путь, как маяк.
И вот деревья уже бледнее, уже не так нависают над головой, отступили на шаг. Можно различить привычные вещи – стол, книжный шкаф, подвесные качели. Всё стало знакомым, таким, как обычно.
А потом стены вдруг сделались розовыми, и на полу протянулись солнечные полоски. В комнате появился столбик света, и в нем стали кружиться и красоваться пылинки.
Спун впервые в жизни смотрел на такое чудо. Любая пылинка в этот момент казалась пушистой и нарядной, как будто они никуда не спешили, гуляли и очень нравились себе и друг другу.