Сила

Вероятно, подсказкой для понимания того смысла, что они вкладывают в слово «субстанция», будет второе, гистологическое, определение Словаря иностранных слов Бодуэна-де-Куртенэ, 1912:

Субстанция – фил. неизменная основа сменяющихся вещей; неизменная самостоятельная сущность, лежащая в основе вещей, в противоположность акциденциям или случайным, преходящим явлениям.//гистолог.: ткань тела, отличающаяся какими-нибудь характерными способностями или кругом действий…

Еще яснее это проступает в определении Чудинова (1902):

Субстанция (лат). Всякого рода вещество, материя: самостоятельный, сам по себе существующий предмет; в химии – основное начало, основание; в механике: основная сила; в литературном произведении, каком-нибудь акте человеческой деятельности – существенная часть.

В химии и физике субстанцией простецки называют то, что можно усложнять, к чему можно добавлять, из чего можно выращивать более сложные вещи. К примеру, физиологический раствор, – безусловно, субстанция для всех питательных смесей, которые можно на его основе создать.

Поэтому, говоря о духе, языковеды не говорят о духе, как о субстанции, в смысле категорий Аристотеля, где весь мир делится на дух и материю. Они говорят о нем, как о некоем газе, который и называют субстанцией всего лишь в противоположность телесным органам, которые работают, используя различные «субстанции», вроде крови, лимфы, желудочного сока, в конце концов.

Но случайных оговорок не бывает, и двусмысленное словечко-заплатка, выбранное языковедами от лени, чтобы не трудиться над лишними определениями, объяснениями и пониманием, играет свою шутку: в итоге намек на сущность и неизменную основу всех вещей становится присутствующим там, где достигнута крайняя степень унижения некогда великого и всепроникающего…

К примеру, Духа. Или Силы…

Глава 2. Субстанция силы

Философы либо совсем не понимали силу, либо хотели вырваться из зависимости от первобытного мышления, которое считало силу высшей ценностью своего мира. Поэтому Аристотель не ввел ее в число своих категорий, а последующие поколения не исправили эту философскую несправедливость. Вероятно, они были слепы. Или… слабы.

Даже для того, чтобы рассмотреть силу, нужно обладать силой! Это значит, что среди целых поколений философов не нашлось ни одного, обладающего достаточной силой, чтобы рассмотреть, что такое сила. Между тем:

«Силы необходимы для любых действий и усилий – физических, умственных и волевых, для всякого душевного движения: ср. Нет сил встать и закрыть форточку; Не хватает сил все решать самой; Сил больше нет терпеть эту боль; Так долго мечтал об этой поездке, а теперь нет сил даже радоваться» (Урысон, с.73).

Даже для того, чтобы собраться с духом, нужно иметь силу. Это значит, что если мы считаем основными субстанциями этого мира дух и материю, то сила оказывается неучтенной. Как бы философы ни пытались видеть ее свойством материи, она выходит за эти рамки. Она то, без чего воздействие на материю невозможно, но она не часть материи. И то же самое можно сказать про дух. Сила – нечто третье, без чего дух и материя, похоже, не смогли бы встретиться. Поэтому наименовать ее субстанцией вполне оправданно.

При этом сила – одно из самых познаваемых явлений этого мира, поскольку человек живет, лишь пока имеет и может использовать жизненную силу. Мы даже не мастера по использованию силы, мы – часть силы, и наша природа выстроена так, чтобы ее добывать, перерабатывать и направлять.

«Силы нужны не только для чего-то определенного – они обеспечивают саму жизнь человека, то есть предстают как некое жизненное начало, присущее данному человеку; ср. Силы его угасли – он чувствовал, что не выйдет из этой больницы» (т. ж.).

Один старик тридцать лет тому назад говорил мне, что видит жизнь сине-фиолетовой плесенью, растущей из силы, разлитой, как питательная среда, по поверхности мира… Если это хоть отдаленно отражает действительность, то мы приспособлены питаться силой, и живы лишь пока есть силы. Она же – сила жизни.

При этом мы силу даже не видим, как нам кажется. Как воздух, без которого тоже не выжили бы. Мы замечаем, разве что ее нехватку. Особенно, в сравнении с другими.

«Разные люди наделены силами в разной степени; ср. Попросите сделать это Сашу – у него гораздо больше сил. Однако какие-то силы есть у каждого человека, причем обычно наличие сил даже не замечается. Как правило, силы ощущаются, когда их меньше или (реже) больше нормы, присущей данному субъекту или же человеку вообще. Ср. Тогда он был молод и полон сил и желаний» (т. ж.).

Мы как бы не владеем культурой самосознавания вообще и осознавания силы в частности. Мы просто не умеем видеть силу, а при этом жалуемся на ее нехватку!

Как можно овладеть силой, как можно научиться ее использовать, если ты даже не видишь ее?! Если тебе доступно видение силы лишь как видение сильных тел, значит, тебе нечего совершенствовать в себе, кроме тела.

Для начала надо научиться видеть силу саму по себе, силу как таковую. Затем надо овладеть искусством наблюдения за ней, стать охотником за силой. Только тогда она может однажды стать вашей добычей, а может и невестой. Знаменитые алхимические свадьбы мистиков древности – это об этом овладении силой, позволяющей творить чудеса.

Однако если говорить о силе философски, что вовсе не просто, то говорить о ней можно в двух ключах: либо в ключе философской антропологи, либо в ключе философской физики.

В ключе философской антропологии сила почти не узнается философами как свой предмет. Тем не менее, если вспомнить Платоновского «Тимея», построенного как рассказ о космогонии, переходящий в антропологию, то невольно приходишь к мысли, что Платон заложил все необходимые основания для философствования о силе человека по аналогии с силами космоса.

Но даже если мы останемся в рамках философской физики, то сила оказывается предметом, подобным мудрости, которая у богов, однако вполне обсуждаема философски. В этом ключе увиденная сила и есть, безусловно, одиннадцатая категория, упущенная Аристотелем, а в рамках понятия категории она должна относиться к категории первой – субстанции.

И тут языковеды, безусловно, правы, именуя силу субстанцией, подобно духу. Она субстанция и по своей значимости, и по тому, как описывает ее язык, когда создает языковую картину человека. По языковым данным сила в человеке проявляется как жидкость, что и пытаются подчеркнуть языковеды, используя слово субстанция.

Глава 3. Силушка по жилушкам разливается

Когда слышишь или читаешь подобные выражения, невольно возникают вопросы. Во-первых, чем должны быть жилы, если по ним могут гулять или разливаться силы? Народ явно понимал под жилами не то, что понимает анатомия. Да и анатомически названия жил – сухожилия – говорит о том, что жилы могут быть разными. И часть из них вовсе не сухая.

Второй вопрос: чем должна быть сила, чтобы разливаться по жилам? Или хотя бы по ним гулять?

Обращаясь за подсказками к языковедам, напомню, что они понимают под субстанцией нечто гораздо более простое, чем понимают философы. Тем не менее, языковедческое чутье отчетливо подсказывает, что силу нельзя понимать как некое состояние или способность человека. Язык этому сопротивляется.

«И все-таки интерпретация сил как некоего временного состояния кажется совершенно антиинтуитивной. Дело в том, что с силами связывается очень яркое представление о субстанции, находящейся внутри человека. Ср. Вино замечательное – просто новые силы вливаются; К ней [земле] обреченно припала, ее обняла, А она в обреченное тело Силу тайную тайно лила (А Ахматова)»(т. ж., с.74).

Силы текут по жилам, они вливаются в тело, наполняя его. Они перетекают из земли в тело. Это жидкость. А тело – емкость, способная вбирать силы в себя и даже их накапливать. А потом расходовать.

«Эта субстанция расходуется по мере того, как человек совершает какие-то действия и – шире – по мере того, как он живет на свете» (т. ж.).

Эти словосочетания отражают наши знания о себе: действительно, устав, ты теряешь силы, отдыхая, восстанавливаешь их. Если ты, допустим, бежал, то достаточно немного передохнуть, когда устал, то есть подышать спокойно, и силы возвращаются. Непонятно только, почему они расходуются и возвращаются во множественном числе. Но это малый цикл круговращения сил. Есть средний, когда, к примеру, человек устает от какого-то дела и должен его бросить на месяцы или даже на годы. Но восстанавливается и снова может заниматься этим. И есть большой жизненный цикл, когда силы, сначала немеряные, убывают, пока совсем не покинут дряхлеющее тело.

Выглядит это так, если бы тело имело один большой резервуар силы, отведенной на всю жизнь, один поменьше, рассчитанный на большие дела, и совсем маленький, который расходуется непосредственно в работе. И восстанавливается прямо на глазах, словно всасывая в себя силу из большой емкости.

«Запас этой субстанции иногда не уменьшается, а пополняется; ср. набраться сил, восстановить (подкрепить) силы» (т. ж.).

Исходя из этого, Урысон выводит следующее, гипотетическое определение:

«Мы предлагаем толковать лексему силы следующим образом: внутренние возможности человека, благодаря которым он в состоянии выполнять какие-либо действия, – невидимая субстанция, находящаяся где-то внутри человека и расходуемая по мере того, как он что-либо делает» (т. ж.).

Определение странное и с очевидностью ущербное, если не сказать, противоречивое. Оно оправдано не точностью описания действительности, а тем, что язык дает основания видеть силу и так, и так:

«Это толкование состоит из двух частей. Первая обслуживает достаточно широкий круг контекстов с данной лексемой. Эта часть отражает современное сознание носителя языка.

Вторая часть лучше объясняет поведение лексемы силы, так как обслуживает больший круг контекстов. Она отражает модель человека, представленную в семантической системе русского языка»(т. ж., с. 75).

Так и хочется сказать: «Аркадий, не говори красиво!» Где наших языковедов учат этому наукообразному способу скрывать от читателя, что думаешь? А ведь суть сводится к простой мысли: способы говорить о силе возникли в русском языке в глубокой древности, когда силу видели как среду, подобную жидкости. Но постепенно естественнонаучное мировоззрение вытесняет такое видение, и мы начинаем говорить о силе, как о внутренней возможности выполнять какие-то действия.

Очевидно, что во втором случае мы совсем теряем то, чем же является сила сама по себе. И если она действительно некая, условно говоря, невидимая жидкость, которая вливается в тело, то мы перестаем видеть и ее, и те органы, которые ею управляют. Мы как бы останавливаем свое любопытство на грани очевидного: сила, безусловно, дает возможности. Сказав так, ты не ошибаешься. Но и не живешь!..

Глава 4. Органы силы

Мы ощущаем свои силы чем-то внутренним, как бы исходящим изнутри тела. Это ощущение заслуживает пристального философического внимания, но, кажется, еще не получило его. Осмыслить силу философски – значит осмыслить ее сначала феноменологически, то есть как явление. Но вот беда: никак не удается понять, что являет себя из глубины тела, когда мы наблюдаем силу!

Простой здравый смысл подсказывает: там, в телесной глубине, должны быть органы. Однако русский язык сопротивляется такому допущению.

«Как было показано выше, в семантической системе русского языка представление о способности, внутренней возможности человека, тесно связано с представлением о его теле (благодаря этому лексемы ум, память, воображение и т. п. могут употребляться и как обозначение невидимого органа).

Лексема силы, обозначая внутренние возможности человека, закономерно формирует „второй пласт“ семантики, содержащий отсылку к человеческому телу. В принципе этот „второй пласт“ мог бы содержать указание на какой-то невидимый орган, но это противоречило бы реальным представлениям человека о самом себе» (т. ж., с.75).

Языковеды довольно много описывали эти самые «невидимые органы», поэтому легко вычленяют их признаки. Понятно, что «невидимое сердце», хоть и находится там же, где и физическое, обладает совсем иными свойствами. Именно оно – вещун, оно замирает от любви или от ее предвкушения, оно может быть черным или злым, чего никак нельзя сказать о физическом сердце. Однако оно обладает в живом языке всеми признаками именно самостоятельного органа, который работает и служит вполне определенным задачам в теле. Вот только, не в том, не в тели.

Никаких подобных признаков у силы нет, и язык о них даже не подозревает. Ум, память, воображение можно называть органами именно потому, что они похожи на органы физического тела в своих проявлениях, язык непроизвольно описывает их так же, как органы. В отношении сил язык не ведет себя так же.

«Но силы – это некие самые общие возможности человека, и поэтому связываются с телом целиком, а не с какой-то определенной его частью.