Несерьёзные отношения. Сборник рассказов

– Я еще на одиннадцать-двадцать успею.

Дима вышел и тихо прикрыл дверь. Он шел до станции и не о чем не думал. Ему было тоскливо – внутри, где-то возле сердца, разливалась едкая горечь и обида. Но обида скорее на себя. В который раз встреча с матерью закончилась истерикой и его ночным возвращением в Москву.

На станции было холодно, ветрено. Несколько человек сидели на лавочке и пили пиво. Они громко смеялись и спорили о том, кто дольше протерпит и не сходит за платформу отлить.

В пустом вагоне Дима закрыл глаза и вспомнил последнюю встречу с Машей. Это был теплый зимний вечер. Они шли по парку Сокольники, с неба падали мохнатые хлопья снега. Маша говорила о том, что уходит от него, что она его разлюбила, у них разные интересы, цели в жизни, и еще она не уверена, что и ему, Диме, это очень нужно. А ей важна надежность в человеке и бытовая стабильность. Но Дима перестал слушать уже после того, как Маша произнесла слово – разлюбила. В ушах застыл странный гул, как при сотрясении мозга. Возле её подъезда на Профсоюзной улице он сообщил о том, что и сам давно подумывал уйти. Маша улыбнулась, поцеловала его в щеку и растворилась. Перед носом Димы звучно хлопнула железная дверь, на которой трепыхалась потёртая бумажка с объявлением о продаже квартиры. Он несколько долгих минут изучал текст. Перечитывал вновь и вновь, пока дверь снова не распахнулась, и оттуда не показалась морда овчарки, а за ней и фигура крупного мужчины в спортивном костюме.

После этого вечера Дима не ночевал дома три дня. Пил и спал на раскладушке у своего друга в Медведково. Пока к тому не вернулись из Италии родители.

Объявили конечную.

Дима зашел домой и рухнул на кровать, не раздеваясь. Он долго пролежал без движений, пока не пропищал будильник на мобильном телефоне. После двух чашек кофе и горячего душа, Дима немного взбодрился и отправился на работу.

На выходные Дима уехал в Рузу, на дачу к своему приятелю. У того был большой дом и новенькая баня. Дима очень любил париться и выбегать на улицу, обтираться снегом. Когда-то, так делал его отец, когда брал его с собой в деревню к бабушке.

Дима вернулся домой в воскресенье вечером. Дома было как-то уютно и тепло. Он переоделся в домашнее, вымыл руки, обратив внимание, как хорошо пахнет из туалета. Зайдя на кухню, он увидел на плите большую алюминиевую кастрюлю. Дима открыл крышку. Это был борщ, красный, наваристый, с кусочками мяса и лавровым листом, плавающим на поверхности, как гондола по каналам Венеции. Дима улыбнулся, достал половник и налил себе полную тарелку. Только сейчас он понял, как проголодался за последние пару дней.

Младший брат

Был поздний октябрьский вечер. Из чрева хмурого неба сыпались мелкие холодные капли. Лупоглазая морда трамвая всё никак не показывалась из-за крутого поворота улицы Кржижановского.

Шура чувствовал себя разбитым. Вторую неделю он помогал делать ремонт своему старшему брату Вале в квартире, где раньше жил их двоюродный дед. Был самый разгар отделочных работ. Белорусские строители не жалели ни себя, ни других. Были сроки и были деньги, а еще голодные родственники в Бресте. Приходилось постоянно отвозить мусор на свалку или ездить на строительные рынки за материалом, которого никогда не хватало. Шура в этот день был без машины, решил выпить разливного пива с Валей после очередных монотонных и нервных усилий.

– Ну ничего, еще тысяч двести, и будет счастье, – повторял Валя, открывая очередную литровую бутылку разливухи. До этого он говорил то о трёхстах тысячах, то пятистах, и всегда ждал какого-то счастья.

– Главное, чтобы ламинат успели положить к тому моменту, как кухню привезут.

Шура молча кивал и делал большие глотки. Помогать брату было за радость. Грустно было только возвращаться в коммунальную квартиру, в одну из больших и неуютных комнат. Из всей семьи Шура остался один, кто не решил проблем с жильем. Он не был притязательным. Будучи младшим ребенком, он не ходил в любимчиках. Да и вообще, отношения в семье были очень ровными, даже немного прохладными. Единственный принцип, которому следовали и который не обсуждался – принцип старшинства. Поэтому одежда, бытовая техника, автомобили по привычке передавались от старшего брата младшему.

Шура, как и все мужчины в роду по обеим линиям, был крепким, коренастым пареньком, без амбиций, знал, чего стоит, не мечтал о заоблачных высотах, и старался быть честным не только с окружающими, но и с самим собой. Короче говоря, был закоренелым реалистом с напускным оттенком нигилизма.

Шура и Валя были очень похожи внешне за одной только разницей – у Вали была плотная копна кудрявых волос, а Шура короткостриженый, с большими залысинами на висках.

– Потом надо сделать отдельную каморку под гардероб, в углу, где у деда банки стояли. И холодильник второй, под пиво и мясо, – Валя прикончил вторую бутылку и совсем размечтался.

– Поеду, поздно уже, – пробубнил себе под нос Шура.

Валя молча пожал руку Шуре и с грохотом закрыл за ним дорогущую стальную дверь.

На улицах никого не было. Впервые за долгое время Шуре захотелось покурить. Он очень давно бросил, но мысли о сигаретах иногда появлялись сами собой. Особенно, когда его накрывала тупая и навязчивая депрессия. Он думал о своем возрасте, положении и бесперспективном будущем. Нет, жизнь была нормальная, всё, что нужно, или точнее, что ему было нужно, присутствовало. Девушка, друзья, не слишком интересная, но и не трудная работа. Он был сотрудником технического отдела в крупной финансовой компании. Всё, что от него требовалось – вовремя приходить, согласно внутреннему распорядку, и быть на короткой ноге с файловыми системами.

Девушка Маша хорошая, добрая, из обычной московской семьи. Она была проста, розовощека, очень мила и прекрасна в своей наивности. Она очень любила Шуру за его искренность, честность, хорошее чувство юмора и оригинальность. В компании друзей Шура был великолепен. Искромётные шутки, пародии, дружеская иронии и легкость на подъем. Только вот сам Шура давно перестал чувствовать эту лёгкость внутри себя. На тридцатом году жизни как будто чья-то невидимая рука убавила вокруг прежнюю яркость и резкость, как в настройках изображения телевизора. Работа казалась бессмысленной, встречи с друзьями стали сложными, прежние радости исчезли, оставив горьковатое послевкусие.

Шура частенько выпивал. Но не для веселья, как в лихие дни юности, а для очищения мозгов. Маше это не нравилось, были ссоры. Но за ними всегда следовали минуты сладкого примирения. Это продолжалось снова и снова, по кругу, так что уже оба не придавали этому никакого серьёзного значения.

Трамвай всё никак не показывался. Шура решил пройтись пешком до следующей остановки. Вечер плавно перетекал в ночь. Капли дождя сменились мутноватой взвесью. Лицо и руки покрылись влажной пленкой.

Сзади послышался гул автомобиля. Затем он стал стихать. Шура посмотрел на часы. Трамвай ждать уже бесполезно. «Надо вызвать такси, пока батарейка на телефоне не села», – рассуждал про себя Шура.

– Молодой человек, я вам повторяю, остановитесь! – раздался звонкий голос из-за спины.

Шура резко обернулся. В нескольких метрах от него, на обочине, стояла полицейская машина с включенной мигалкой. Сотрудников было двое. Один облокотился на водительскую дверь, а второй стремительно надвигался на Шуру.

– Куда вы так торопитесь? Старший сержант Самохин, документы ваши предъявите, – скороговоркой отчеканил сержант, и добавил, – пожалуйста!

Голос у сержанта был писклявый и очень тонкий, как будто и не ломался вовсе. Его напарник был крупнее, мощнее, и смотрел как-то исподлобья, агрессивно.

– Да пожалуйста! – ответил Шура и принялся хлопать себя по карманам.

Но документы остались в другой одежде, дома. А сейчас он был во всём старом, к тому же весь в грязи и цементной пыли, после необъятных мешков с мусором. Для порядка он проделал процедуру с хлопками по несколько раз на каждый карман, но нигде не обнаружил никаких признаков какого-либо содержимого. Только старый трамвайный билетик.

– Проедемте с нами. Для установления личности.

Шура ни сказал ни слова. Он молча сел на заднее сидение старенького полицейского Форда рядом с сержантом Самохиным. Шура был настолько уставшим и погруженным в себя, что не сразу понял, что к нему снова обращается назойливый сотрудник патрульной службы.

– Чего?

– Я спрашиваю, что вы делали на улице в такое время и куда направлялись?

Прежде и в другом настроении Шура бы не упустил возможности покачать права и развести непринужденную демагогию по поводу своих гражданских свобод. Но сейчас он был немногословен.

– Просто шел. Это запрещено?

– Нет. Но должна же быть у вас цель?

– Где написано, что у человека должна быть цель?

– Да нигде, – не унимался сержант, – значит гуляли?

– Нет, я же сказал, просто шел.

После каждого ответа, в зеркало заднего вида, на Шуру очень хмуро смотрел тот самый огромный сержант. Брови на лице исполина опускались всё ниже к глазам.

– Гражданин, так не бывает. У вас нет жилья? Вы – бомж?

– Можно, и, так сказать.

– Ну вот! – обрадовался сержант, – Другое дело! Жора, сейчас его быстро оформим и в макдак, а то с утра ничего ни ел кроме сникерсов.

Жора уже не косился на Шуру. И вообще потерял к нему всяческий интерес. Оставшуюся часть пути до Черемушкинского отделения ехали молча.

– Еще одного бомжа привезли, – весело присвистнул Самохин подходя к дежурному.

Шуру посадили в обезьянник. Рядом находились два замшелых жалких алкаша, которые при виде Шуры стихли и сделали вид, что уснули.

Вдруг зазвонил мобильный телефон. Дежурный резко подпрыгнул на своем расшатанном стуле. Шуру в этом сонном царстве теней забыли обыскать, как положено, по уставу.

– Я в Черемушкинском отделении, в обезьяннике, – успел сообщить Шура Маше, пока ретивый дежурный резким движением не выхватил у него телефон.