Лелег

– Прибёг. Сам прибёг. Мы хотели было прогнать. Но он не отставал. Преданный. Такому псу такой конь.

– Развяжите.

Двое мужиков, недоумённо переглядываясь, освободили старосту от пут, подхватили под руки, подождали, пока вновь обретёт навык стоять самостоятельно.

– Фёдор, саблю его сюда.

– Дык ты не велел брать, барин.

– Неси.

– А я чё, я ничё. Так, прихватил на всякий случай. И откуда только прознал? Глашка! – крикнул жене. – Принеси-ка шаблю ту, золотую.

Альгис, когда старосте вернули оружие, извлёк из ножен своё. Филон понял, с ехидцей улыбнулся. Что-что, а в поединке равных ему не было. Выхватил саблю, покрутил, клинок зловеще засверкал. Такое считалось незаурядным мастерством. Стоявшие рядом крестьяне испуганно отшатнулись, Фёдор подхватил с земли кол.

Теперь действительно началась нешуточная схватка, не на жизнь. Великолепные, калёные клинки со звоном высекали искры. Староста постепенно успокоился, обрёл боевое хладнокровие, действовал умело, решительно атаковывал, финтил, перекладывал саблю из одной руки в другую. Показывал чудеса, загляденье прямо.

Альгис пока только оборонялся, ловко отбивал самые мудрёные выпады. У того, кто его знал, наверняка бы создалось впечатление, будто нарочно поддаётся. Кмита ухитрился несколько раз полоснуть лезвием по плечу, где имелся незащищённый участок, по щеке, куда-то под кольчугу успел просунуть. Кровь залила кафтан. Наблюдавшие за поединком молодицы постоянно вскрикивали, прикрывались руками. Мужчины вздрагивали, от отчаянья скрипели зубами. Но Альгис продолжал, словно вообще не чувствовал боли. Староста окончательно уверовал в собственное неожиданное превосходство, возомнил себе счастливое будущее и, возможно, гетманскую булаву, чем чёрт не шутит. У щенка-то больше гонору, нежели мастерства. Пора кончать гадёныша. Да, хватит с него, хорошего понемногу. Но каков мерзавец! Ловко он за нос меня.

Филон замахнулся наконец рубануть так, чтобы вместе с кольчугой, пополам вдоль хребта. Проделывал не раз. Даже успел издать победный рык, будто африканский лев или амурский тигр. В этот миг по нижней кромке его панцирной накладки, глубоко, прямо в печень вонзился острым концом клинок Альгиса. Кмита саблю выронил, сник. Но не упал, присел, прижав ладони к животу. Альгис махнул Фёдору, чтобы подвёл коня. Вместе подняли старосту в седло.

– Ну что же, братья, спасибо за подмогу. Теперь не мешкайте. Радзивилл вскорости будет здесь. Уводите скот, что можно, возьмите с собой. Гетман ничего не оставляет, кроме выжженной земли. Ещё поручение тебе, Фёдор…

Поклонившись, запрыгнул в седло. Поскакал впритык со старостой, поддерживая за плечи, чтоб не упал. Через час они приблизились на версту к стану Радзивилла. Кмита ещё жил некоторое время, пока подъезжали, но уже без сознания. Таким его Альгис и представил ясновельможному пану гетману, скупо, в нескольких словах поведав, как они, вопреки данным лазутчиков, напоролись на отряд царёвых стрельцов, приняли неравный бой. Пан староста сражался, аки лев или тигр, но проклятых русских было втрое, может, значительно больше. Как мужественно казаки охраны приняли основной удар на себя, давая возможность раненому старосте уйти живым.

Выслушав доклад, Радзивилл глубоко задумался.

– Значит, стрельцы уже здесь. Прочёсывают крупными отрядами округу. Это может значить одно. Западню мне готовят. Самого царя как приманку подсунули. Ай да Малюта! Хитёр, старый лис.

Он молчал минут пять, не шевелясь, никого и ничего не замечая. Потом перевёл затуманенный неожиданными мыслями взор на Альгиса. Тот безмолвствовал, будто идол с застывшими чертами лица.

– О, матка бозка! Да ты весь в крови, бедный мой мальчик. Эй, стража, лекаря сюда!

Явился щуплый старикашка, седой весь, редкие волосья спадали до плеч, глазки подслеповато сощурены, на носу, прямо на кончике, бугорчатая бородавка, словно пуговица от казачьего кафтана. Взгляд цепкий. Пальцы длинные, гибкие, ногти острижены коротко. Низко поклонился ясновельможному.

– Что пан Кмита?

– Он оставил нас, мой господин. Рана оказалась, увы, смертельной.

– О, бог мой, какая потеря! – Радзивилл горестно заломил руки, картинно воздел их к небу, даже слезой блеснул.

Помолчали ещё некоторое время. Вспомнив о лекаре, гетман велел осмотреть Альгиса. Лекарь помог стянуть доспехи, кафтан, рубаху. В животе сбоку зияла ровными краями сквозная, но без проникновения в брюхо рана, плечо несколько раз подверглось глубоким сабельным порезам. Щека продолжала кровоточить. Юноша действительно был весь в крови. Радзивилл под искренним впечатлением побежал к себе в покои, откуда вскорости вернулся с подарком. Лекарь, отлично зная своё дело, успел промыть, обработать и зашить раны, перевязал, заставил принять что-то невероятно горькое, весьма целительное.

– Позволь, юный мой друг, вручить тебе вот это. Бери, заслужил. Геройски заслужил, – и с полным восторга взглядом вручил уникальную карабелу в золочёных ножнах, инкрустированных драгоценными камнями. – Да ты не тушуйся, вынь, в руке подержи. Обрати внимание, какой стали клинок. Такую саблю не сыщешь во всём княжестве.

Альгис, не скрывая восхищения, извлёк карабелу из ножен, отошёл подальше, взмахнул ею вправо, влево, сделал казачью крутку и, не удержавшись, вжикнул по подсвечнику, на котором горело пять свечей. Никто ничего не понял, свечи остались вроде нетронутыми, даже пламя не дрогнуло. Но через минуту попадали, перерубленные ровно по центру. Альгис оценил подарок. Припал на колено.

– Благодарю, ясновельможный пан гетман, за высокую честь. Тронут до глубины души. Долгих тебе лет и счастья. А теперь позволь преданному воину удалиться. Хочу с паном старостой проститься.

– Да, да, конечно. Ступай, герой, зализывай раны телесные и душевные, – и когда Альгис уже приоткрыл дверь, Радзивилл спросил его: – Как думаешь, боярин, стоит ли соваться в Старицу?

– За Иваном Грозным, ясновельможный? Я бы не рискнул. Там немалая стрелецкая рать. Это головорезы ещё те. Как бы сюда не нагрянули. Нам отступать никак невозможно. В пустыне не выжить.

– Как ты сказал, пустыне? Именно. Пустыню по всей территории сделаем. Я им покажу вольную Русь.

Янычарские корпуса, пожалуй, были самым ценным обретением турецкого султаната. Подразделения, им подобные, в современных армиях именуются спецназом. Лучшие из лучших, не ведающие невыполнимых задач. В янычары протискивались явно помеченные судьбой мужеские особи, из которых турецкая военная машина, не жалея идеологических мощностей и финансов, изготавливала идеальных убийц.

Альгиса вначале приняли прохладно. О том предупреждали, не единожды инструктировали. Нормальная, в принципе, реакция. Чтобы стать своим, требовалось доказать, когда и жизнь на волоске, и безвыходная ситуация. Собственно, не ахти какие года молодого боярина пронеслись именно в таком жизненном сюжете, где грани между смертью и бренным существованием вырисовывались провидением весьма размыто.

Справедливости ради нелишне помянуть, что сии зыбкие грани для обычного человека фатальны. Уцелеть в подобных сюжетных туманностях судьба безнаказанно дозволяет ею избранным, наделяя такими запредельными качествами, что человек как бы уже и не человек, а некая неконкретная сущность, с размытыми личностными характеристиками, периодически меняющимися внешними признаками, которые никак не потянут на такие юридические улики, как примета, моральный облик, психологический статус, привязанность к чему-либо или кому-либо, и тому подобное.

Обитают они между небом и землёй, без определённого адреса, одновременно и там, и тут, вне пространства, времени, каких-либо координат. Позволяют собой управлять множеству хозяев сообразно собственным интересам, при этом их не огорчая, а когда требуется, то и поощряя либо без зазрения совести ликвидируя. И никогда, как сейчас отметили бы оперативники, не оставляют отпечатков пальцев, при том что чрезвычайно мобильны, как будто им Господь, наряду с невероятно талантливыми руками, головой и сердцем, в придачу подарил ещё и крылья.

Не сказать, чтобы янычары были чванливы, спесивы или подвластны гордыне. Человеко-зверю сии качества не свойственны. Но у них неукоснительно соблюдался принцип «свой-чужой». Отлаженный механизм требовал притирки каждой новой детали. И об этом русского боярина инструктировали. Посему в душу к новоявленным собратьям не лез, терпеливо выжидал своего часа.

Ко времени, когда янычарский корпус в силу исторических процессов вот-вот собирались предать забвению, разогнав либо уничтожив основной остяк, Альгис уже был ни много ни мало полковником османской империи. Чтобы не попасть в общую мясорубку, по тайному указанию родного ведомства хитроумно организовав «собственную гибель» в неравном бою, вышел из игры. Сие случилось ранней осенью тысяча шестьсот двадцать первого года под Хотинской крепостью, куда он не без приключений пробрался со своей золотой хоругвью через многие свои и чужие засады, секреты и камуфлеты.

«Официально» числясь резидентом османской разведки у короля Сигизмунда, столь же «официальный» ротмистр особого подразделения войска польского Альгис должен был исполнить тайные миссии друг другу враждебных государств. Суть этих миссий сводилась к примитивным разведывательно-террористическим актам в стане противника с последующим захватом как минимум главнокомандующих армиями, как максимум – королевского сына Владислава либо самого султана Османа Второго.

Любая из этих миссий при общей безалаберности правящих верхушек была хоругви Альгиса по плечу. Альгис вообще размечтался заарканить одновременно и того и другого, с главнокомандующими, разумеется. Сие также не составило бы особого труда. Он и планы операций уже собирался отослать на утверждение. Однако Посольский Приказ опередил. Однажды на одной из стоянок посреди Буджакской степи, словно призрак из отуманенной сумерками балки, высветился мелкий ростом скороход с грамотой. Вручил и тут же растворился, как не было его. По сусличьим норам, что ли, бегают, усмехнулся ничему не удивляющийся Олег. Ему предписывалось ни в какие аферы не встревать, в срочном порядке прибыть в крепость для получения особых указаний. Значит, важность предполагаемого задания превыше пленения монарших особ, являвших собой самых злостных на тот момент истории противников России. Не знал боярин Рындин Олег Романович, что будет ещё одна, горестная миссия. Проститься со смертельно раненым Сагайдачным, гением разведки и дипломатии семнадцатого века. Единственным родным человеком, как он думал все эти годы после гибели князя Яноша.

Наставления и приказания, согласованные гетманом с Посольским Приказом царя Михаила Романова, должны были ему передать ещё в Рашкове. Но к тому времени город был уничтожен вероломным Гиреем по тайному сговору с польским королём. В Хотине в самом разгаре гремело знаменитое сражение. На помощь польским войскам по слёзной просьбе Сигизмунда прибыли запорожские казаки. Султана Османа серьёзно трепали. Он, не считая потерь, бросал и бросал в бой всё, что имелось в наличии. Не щадил ни янычар, ни дефицитных артиллеристов. Мальчишка, борзой щенок.

Однако вернёмся назад, в янычарский корпус. Львы ислама, кошмар Европы. Для народов трёх континентов они были воплощением зла. В мирное время каждый янычар постоянно упражнялся с оружием, становясь искусным воином, презиравшим свою и чужую смерть. Одним взмахом легко мог срубить голову. Почиталось в их среде доблестью, за три таких боевых трофея вручался серебряный знак, носившийся на феске или тюрбане.

Известные высоким боевым духом, пусть даже и фанатичным, янычары повергали любую европейскую рать в панику, сражаясь в центре войска вокруг султана, что, как правило, определяло исход битвы. Противник, заслышав клич: «Аллах Акбар!», впадал в паралитический ступор. Ни в конном, ни в пешем бою равных янычарам среди европейцев не было. И вооружались соответственно. Луки изготавливали по секретной методике, использовали уникальные композитные материалы из нескольких проклеенных слоёв дерева и кости. На двести шагов любой пробивали доспех. Почти у каждого имелся арбалет, убойная сила которого вообще не поддавалась разумению. Для защиты боевых порядков от внезапных атак кавалерии использовались так называемые копейщики. Кто наблюдал результаты их работы, лишался сна на долгие годы. И лошадь, и всадник на одном копье, как на вертеле. Кто не повернул, не сбежал. Все!

Временами янычары за атакующими цепями пускали оркестр. Музыка специфическая, турецкая, малопонятная. Будто песнь муллы на утреннем намазе. Подобные психические атаки, как правило, повергали в бегство любую, даже превосходящую вражескую когорту.

С появлением огнестрельного оружия турецкая армия значительно продвинулась в тактическом и стратегическом отношении. Султан не скупился, приобретал самое современное, самое лучшее. Организованные внове артиллерийские части позволили османам покорить чуть ли не всю Европу.

В один из дней октября внушительный отряд янычар был отправлен в помощь крымскому хану Давлет-Гирею, который задумал совершить очередной поход на пана Вишневецкого, крупнейшего землевладельца Литовского княжества, обосновавшего на Днепровском острове Хортица казачье поселение, форпост, целый деревянноземляной городок с огромным замком, прототип Запорожской Сечи. Это произошло как раз в тот год, когда Альгис был принят на турецкую службу. Ранним утром янычарские отряды приблизились к Днепру. Пройдя мимо знаменитых Чёрных Порогов, через несколько часов пути заметили в туманной пелене смутный абрис Малой Хортицы. Тишина стояла удивительной тональности. Звенела недосягаемыми для уха ультразвуками, что издавали прибрежные травы, ивовые заросли, сам туман. Альгис их слышал через космос, отчего испытывал приятное волнение.

Остров казался живым существом. Повсюду раскиданы всякие капища, сакральные объекты, от которых исходили эманации, не свойственные неорганической материи. Необычные скалы, углубления, выбоины в береговом граните, им казаки давали прозвища, имена. И всякие происходили невероятные случаи. По ночам, особенно при ясной луне, возникали оптические аберрации, после чего муссировались всевозможные слухи о привидениях, потусторонних пришельцах. Зарождались мифы и легенды, смакуемые и передаваемые из поколения в поколение.

Янычары, не верившие ни в пророка, ни в шайтана, к подобного рода информации относились иронически. Над морями в дальних походах доводилось, конечно, наблюдать миражи, но все знали, что они отражение световых лучей от поверхности воды, не более. Кое-кто, как правило, выжившие из ума, утверждали, что встречали «летучих голландцев». Чушь! Холодная сталь клинка, крепкая рука, непобедимый дух – вот оружие против любых иноверных предрассудков. Посему шли янычары на Хортицу при душевном спокойствии.

Для разведывательного рейда была сформирована группа, десять человек. В её состав Альгис напросился заранее, обстоятельно переговорив с командиром корпуса, который вначале и слышать не хотел о его участии в рейде. Мероприятие, серьёзнее не придумать, отбирали самых проверенных. Никаких новичков! Но доводы, приведённые молодым литовским шляхтичем, в частности великолепное знание повадок, привычек, боевых качеств запорожского казачества, в конце концов главного янычара убедили.

Настала для Альгис-паши заветная пора продемонстрировать своё таинственное нутро, вызывавшее у некоторых турецкоподданных навязчивое любопытство вплоть до кожного зуда. Несмотря на сильное течение, разведгруппа легко перебралась вплавь. Запорожцы, судя по всему, полагались на патрули и конные разъезды. Основное же их войско предавалось безмятежному сну. Действительно, не успели янычарские лазутчики как следует замаскироваться в прибрежных плавнях, послышались приглушенные туманом топот копыт и конское ржание. Прижались к земле, перестали дышать.

Подскакав, казаки неожиданно всполошились, почувствовав присутствие врага. Всадников было пятеро. Их, по-видимому, старший натянул поводья, привстал в стременах, стал усиленно вертеть головой. Насторожились и остальные. Услышали, что ли, чужие сердцебиения? Ну конечно, это же Хортица, усмехнулся Альгис. Он заметил краем глаза, как лежавший рядом янычар вынул из ножен ятаган. И так ему стало жалко этого старшого, жить которому, по всей вероятности, оставалось несколько секунд.

Решение пришло само по себе, из ниоткуда. Сакральные места, что тут скажешь. Тронул за локоть, приложил палец к губам: тихо, мол, я сам. Тот кивнул и застыл. Около плавней, где они притаились, туман имел особо плотную пелену, на вытянутую руку ничего не было видно. Дождавшись, когда казак въехал в эту тягучую взвесь, Альгис буквально выпорхнул из укрытия, будто стрепет, и, каким-то волшебным образом, не произведя ни шороха, «приземлился» за спиной казака на лошадиный круп. Казак уже был без сознания от незаметного, но весьма точного удара в шею. Наблюдавший сквозь молочную муть янычар как раз подумал, что Альгис казака ухищрённо зарезал. В тумане слились в единый абрис. Тронув поводья, Альгис преспокойно развернул коня, потом пустил его лёгким галопом, негромко, чтоб не признали по голосу подвоха, прикрикнув остальным казакам:

– За мной!

Патруль сорвался следом и вскоре скрылся в кустарнике. Янычары тут же вскочили, оперативно распределились и бросились на поиски пресловутых разведданных. Тут же один из них натолкнулся на распростёртые тела. Появился из полумрака Альгис, кивнул рукой, подзывая. Когда янычар подбежал, протянул ему поводья, предложив дальнейшую разведку верхом. Оба проскакали в глубь острова и вскоре напоролись на секрет, в котором дежурили двое. Полусонные, казаки не сразу отреагировали на опасность. Впрочем, как не сразу это сделал и спутник Альгиса. Секрет столь умело был замаскирован, что янычар проскакал мимо. Когда уже за спиной раздалось несколько глухих ударов, даже вздрогнул.