Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3

В конце декабря 1662 г., не без наставлений бояр, царь потребовал от Никона сведений о состоянии имущества церквей и дома патриарших, а также какие вещи и подарки преподносили ему настоятели. Раскрыт был тайный архив Никона. Он жаловался за это оскорбление царю, подчеркивая, что этим нарушены тайны совести, вверенные ему как святителю. Царь не мог не признать правдивость жалоб Никона, но его раздражал резкий тон письма, смелые и неумеренные обличения.

В 1663 г. снова обострилось дело Боборыкина из-за того, что последний требовал слишком много вознаграждения за свои убытки. Недовольный этим Никон, созвав братию в церковь и положив царскую жалованную грамоту о монастырских землях под крест, отслужил молебен и после него возглашал клятвенные слова из псалма 108 против обидящих. Боборыкин же донес царю, что Никон, выбирая из псалма слова проклятия, якобы относил их к государю и в тот же день порицал последнего в своей келье. По этому поводу назначено было расследование. В монастырь прибыли архиепископ Астраханский Иосиф, Богоявленский архимандрит, кн. Никита Одоевский, Родион Стрешнев и Паисий Лигарид.

В какой обстановке протекало исследование дела передает Костомаров: «Разгоряченный патриарх грозил, что он „отчтет“ царя от христианства, а бояре сказали: „Поразит тебя Бог за такие дерзкия речи против государя; если бы ты был не такого чина, – мы бы тебя за такие речи живого не отпустили“»[137 - Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ея главнейших деятелей. Том второй. Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II. XVII-ое столетие. Четвертое издание. СПб, тип. М. М. Стасюлевича, 1895, стр. 194.]. Архиепископ Филарет пишет: «Тогда, как Царь приказал вельможам следователям обходиться с П. Никоном со всем уважением, они окруженные толпами стрельцов и десятками чиновников, распорядились Никоном по своему, – допрашивали его с наглою дерзостию, вместо вопросов предлагали ему укоризны и брань, запирали его в келье и живших с ним в монастыре подвергали пыткам»[138 - Филарет. История русской церкви. Четвертый период: период патриаршества 1588—1720. Харьков, универ. тип., 1853, стр. 63.]. Расследование не подтвердило доноса. Никон доказал, что проклинал не царя, а Боборыкина. Царь поспешил успокоить патриарха, прислал ему подарки.

Многочисленные враги патриарха, и с политической, и с религиозной сторон, продолжали действовать против него. Вместе с тем, нужно было принимать какое-либо решение из сложившегося церковного казуса, когда патриарх одновременно был и не был и, в дополнение ко всему, высказывал необычайное на Руси мнение о превосходстве священства перед светским.

Никоновские идеалистические взгляды, сами по себе, являлись выпадом честолюбия, от которого в этом мире фактически уже ничего не зависело. Это была его защитная реакция, но преподнесенная обществу как призыв к пересмотру устоявшихся отношений. Общество же, что называется, читало то, что читало, не вдаваясь в тонкие намеки его рассуждений, и даже некоторые перенимали его взгляды. Так воззрения Никона вызывали особый интерес в церковной среде. Но в то время, когда очевидцы Смуты еще находились при жизни, претензии на превосходящую власть, в обход устоявшейся, не могли иметь реальных результатов; не могли иметь результатов и вследствие мировоззрения русских о царском первосвященстве, когда патриарх был не более чем ближайшим его подручным, да и сам реформатор был более склонен к погоне за собственным величием (и благополучием), нежели за «невиданными» идеями доселе. И как бы для священнослужителей не оказывались заманчивы никоновские идеи, по существу ставшие в России лишь слабой беспочвенной попыткой копирования папства, вызванный этим спор формально ничем не мог разрешиться, как «полюбовным» разделением полномочий. А это т.н. разделение обратно моментальным самоподчинением духовной власти светской. В отличие от Запада, где церковь являлась школой религиозного просвещения, образующей культурно-нравственную атмосферу общества, в России наоборот, в школе религиозного просвещения нуждалась сама церковь. И чтобы последняя окончательно не превратилась в дремучий лес мертвого сна, именно светская власть станет ее недремлющим оком.

Лигарид письменно советовал царю снестись по делу Никона с Константинопольским патриархом. Он же приготовил вопросы (всего 25) о царской и патриаршей власти, не называя в них имени Никона, но выбирая связанные с ним случаи. После этого царь отправил вопросы ко всем патриархам. В 1664 г. от них были получены ответы. Митрополит Макарий пишет: «Соборный свиток или грамота восточных патриархов, привезенный Мелетием в двух списках, принят был в Москве с великой радостью. На все вопросы по делу Никона здесь изложены были такие ответы, что освященному русскому собору оставалось только воспользоваться ими, чтобы порешить это дело окончательно. Патриархи в своих ответах объясняли и утверждали: 1) Царь есть верховный владыка в своем царстве и имеет право наказывать всех, сопротивлявшихся ему, своих подданных, хотя бы кто из них занимал самое высшее место в Церкви; в монархии должно быть одно начало – царь, а не два, и патриарх в вещах мирских должен покоряться царю наравне с прочими подданными и не в праве требовать от него никаких отчетов в его делах, а в вещах церковных не должен изменять древних уставов и обычаев; если же дерзает сопротивляться царю или изменять древние уставы, то да будет лишен своего достоинства… 2) Если епископ, или митрополит, или патриарх захочет усвоять себе какие-либо названия, несвойственныя его сану, и именоваться государем, увлекаясь гордостию и мирскою славою, то да извергнется; если захочет обладать и мирскою властью и священническою честию, да извергнется… 5) Если епископ или патриарх своею волею отречется от своего престола, сам сложит с себя архиерейские одежды пред множеством народа, говоря, что не будет более архиерействовать, и отойдет в монастырь, то уже не может снова воспринять свой сан и архиерействовать, а должен считаться простым иноком… если даже не отречется от своего престола, а только своевольно удалится от него и без благословной причины останется в удалении от него более шести месяцев, да извержется; если даже будет пребывать в пределах своей епархии, в каком-либо монастыре или селении, более шести месяцев вдали от своей кафедры, да извержется, и поместный собор имеет полное право поставить на эту кафедруи епархию нового архиерея…»[139 - История русской церкви Макария, митрополита Московскаго. Том XII. Издание второе. Патриаршество в России. Книга III. Т-во Р. Голике и А. Вильборг, СПб, 1910, стр. 472—473.]

Патриарх Иерусалимский Нектарий, подписавший соборный список, 20 марта отправил Алексею Михайловичу письмо, в котором говорилось: «Нам кажется, что вы мирным образом можете успокоить сие дело, и снова однажды или дважды пригласить кир Никона, чтобы он возвратился на свой престол, показав ему статьи положения для точнаго соблюдения6 и ежели он окажется сперва преступившим оныя, а потом раскается и даст обещание соблюдать, то достоин прощения; ибо часто случалось весьма много таковаго и еще важнейшаго в церкви, и все поправлено для мира и тишины»[140 - Собрание государственных грамот и договоров. Часть четвертая. Москва, тип. С. Селивановскаго, 1826, №37 (стр. 136—137).].

«К сожалению, – пишет митрополит Макарий, – эта грамота Нектария, почему-то, слишком запоздала и доставлена в Москву не раньше ноября или декабря того года, а потому не могла уже оказать никакого влияния на ход событий»[141 - История русской церкви Макария, митрополита Московскаго. Том XII. Издание второе. Патриаршество в России. Книга III. Т-во Р. Голике и А. Вильборг, СПб, 1910, стр. 479.].

В декабре 1664 г. произошло следующее событие. Боярин Никита Зюзин имел сношение с дружескими к патриарху и близкими к царю Артамоном Матвеевым и Афанасием Ордын-Нащекиным. У последних сложилось впечатление, что Алексей Михайлович стремится восстановить с патриархом прежнюю дружбу, и передали о том Зюзину, а тот – Никону. Сам Никон в это время, находясь в монастыре, якобы видел во сне, что сонм московских «святителей», восставая в Успенском соборе, по зову «святителя» Ионы, вторично возвел его на престол. Ночью с 17 на 18 декабря Никон с братией Воскресенского монастыря въехал в Москву, торжественно вступил в храм Успения и, приложась к мощам и иконам, стал на патриаршее место, с оставленным им некогда посохом митрополита Петра. Старец митрополит Иона (местоблюститель ростовской митрополии) подошел к Никону под благословение со всеми присутствующими. Затем он отправился во дворец с вестью о возвращении патриарха и приглашал царя в храм. Однако примирение сторон не состоялось. Митрополит Павел Крутицкий, князья Одоевский и Долгорукий пришли в собор и передали Никону царское приказание вернуться в Воскресенский монастырь. Огорченный Никон сказал, что отрясает прах с ног своих там, где его не принимают. Он вышел из собора, но взял с собой посох митрополита Петра в знак того, что не с клятвенным отречением оставил престол. Однако царь был иного мнения и приказал вернуть посох. Никон послал его непосредственно государю.

Для Зюзина эта история закончилась ссылкой в Казань. Митрополит Иона лишился должности местоблюстителя, которую занял митрополит Павел. Никон, видя, что для него все кончено, вскоре заявил, что согласится на избрание нового патриарха с условием, чтобы ему оставили патриаршее титло, а также второе место на соборах, со свободным доступом к царю и обещанием со всеми желающими его посещать. Просил оставить за ним три созданные им обители. Обещал в случае раскаяния разрешить от клятвы всех, которых он подвергнул ей.

Дело Никона приобрело затяжной характер вследствие того, что он был поставлен на патриаршество Вселенским собором, к созыву которого немало усилий приложил Алексей Михайлович. 2 ноября 1666 г. в Москву прибыли патриархи Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский, имея полномочия остальных двух патриархов, Дионисия Фессалоникийского, оставившего кафедру и бежавшего туда из Царьграда, и Нектария Иерусалимского, которые отказались от поездки из-за смятения дел в своих областях и страха перед турками. Известные процарские позиции прибывших в Россию патриархов не устроило нового Константинопольского патриарха Парфения IV. Он объявил на них проклятия с отречением от власти.

Целый месяц шли торжественные приемы и ознакомления прибывших с делом. На соборе присутствовали царь, два патриарха, четыре русских митрополита, шесть греческих, один грузинский и один сербский, шесть русских и два греческих архиепископа, пять епископов, более пятидесяти архимандритов, игуменов и протоиереев; присутствовал весь синклит царский. Всех собраний собора было восемь: три – предварительных, четыре – посвященных суду над Никоном (два – заочному и два в присутствии подсудимого), и одно – заключительное, на котором происходило только объявление и исполнение судебного приговора.

Заседание собора началось 1 декабря, а 12-го был вынесен приговор. В этот день все архиереи и прочие духовные лица собрались в кельях патриархов в Чудовом монастыре, куда они еще ранее переехали с Кирилловского подворья. Царь отсутствовал, прислал несколько бояр. Все перешли в Благовещенскую церковь, где облачились в мантии. Туда же прибыл Никон. После краткого молебна был оглашен по-гречески и по-русски соборный приговор или «объявление о низложении Никона». Объявление состояло в том, что Никон досаждал государю, вторгался в дела, неподведомственные патриарху, отрешением от патриаршества бросил паству на произвол судьбы, препятствовал избранию нового патриарха, глумился над архиереями, поносил греческих патриархов, основал монастыри с противозаконными названиями и называл себя «патриархом Нового Иерусалима».

Дальнейшее Соловьев излагает так: «Когда вины были объявлены, патриарх Александрийский снял с Никона клобук и панагию, и сказал ему, чтоб вперед патриархом не назывался и не писался, назывался бы просто монахом Никоном, в монастыре жил бы тихо и безмятежно, и о своих согрешениях молил всемилостиваго Бога. „Знаю я и без вашего поучения, как жить, – отвечал Никон, – а что вы клобук и панагию с меня сняли, то жемчуг с них разделите по себе, достанется вам жемчугу золотников по пяти и по шести, да золотых по десяти. Вы султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостынею, чтоб было чем заплатить дань султану. Откуда взяли вы эти законы? Зачем вы действуете здесь тайно, как воры в монастырской церкви, в отсутствие царя, думы и народа? При всем народе упросили меня принять патриаршество; я согласился, видя слезы народа, слыша страшныя клятвы царя; поставлен я в патриархи в соборной церкви, пред всенародным множеством; а если теперь захотелось вам осудить нас и низвергнуть, то пойдем в ту же церковь, где я принял пастырский жезл, и если окажусь достойным низвержения, то подвергните меня, чему хотите“. Ему ответили, что все равно, в какой-бы церкви ни было произнесено определение Собора, лишь было бы оно по совету государя и всех архиереев. На Никона надели простой клобук, снятый с греческого монаха; но архиерейскаго посоха и мантии у него не взяли, страха ради народнаго, по одним известиям, по просьбе царя – по другим»[142 - Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга третья. Том XI—XV. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 267—268.].

Таким образом, для Никона и Вселенский собор оказался ничета, сравнивая его с воровским сговором. Теперь он видит законный способ своего низложения только посредством воли простого народа, а это значит, что его мировоззрение резко претерпело изменения (точнее сказать, подстроилось под ситуацию) – теперь только народ находился превыше всего, и светской, и общецерковной власти.

Митрополит Макарий описывает события дальше: «Выходя из церкви, в которой выслушал соборный приговор над собою, Никон говорил вслух народа, толпившегося вокруг: «погибла ты, правда, господствует ложь; не следовало тебе, Никон, так смело говорить правду царям и боярам, а льстить им и угождать, и ты не дожил бы до такого осуждения»[143 - История русской церкви Макария, митрополита Московскаго. Том XII. Издание второе. Патриаршество в России. Книга III. Т-во Р. Голике и А. Вильборг, СПб, 1910, стр. 746.].

Макарий сообщает и другое известие о процедуре низложения Никона: «Сохранилось, хотя краткое, но драгоценное суждение о суде и приговоре над Никоном одного из лиц, участвовавших в этом суде и подписавших этот приговор, именно черниговскаго епископа Лазаря Барановича, мужа сколько просвещеннаго, столько же благочестивого, и не имевшего никаких побуждений относительно к Никону неприязненно и несправедливо. В письме своем к киевопечерскому архимандриту Иннокентию Гизелю, тотчас по возвращении с московского собора, Баранович писал: „Бывшего патриарха низложило собственное его упорство. Он самовольно отказался от престола; всенародно, в виду клира и народа, сложил с себя патриаршеския отличия, и что он сам отказался, в том дерзновенно и признание учинил, слагая причину удаления своего с престола на гнев царский; но смирение все бы победило. Надобно было изумляться благодушию и кротости царя; заливаясь слезами, он исторгал слезы у зрителей. Доказано было со стороны царя, что Никон, не подвергаясь никакому преследованию, незаконно оставил свою паству. Смирение одержало бы верх; но оно вовсе оскудело: в порыве гнева Никон укорял и восточных патриархов в том, что они, лишившись своих престолов, беззаконно требуют его к суду; всех против себя возставил… Изложены были (пред собором) противозаконные его поступки, жестокое управление его клиром, низвержение им собственною своею властию одного епископа, что послужило причиной скоропостижной смерти его от умопомешательства. Приговор собора прочитан был всенародно, сперва на греческом, а потом на славянском языке, в домовой церкви у патриархов. После того велели Никону снять свой клобук, украшенный серафимом; но он не послушался. Тогда александрийский патриарх, как вселенский судья, сам сбросил с него клобук и надел на него простой, дабы показать, что с этого времени он монах-простец. Зрелище было изумительное для глаз и ужасное для слуха. Я страдал и издыхал от ударов, переносил ужасы и упал духом, когда погасло великое светило“»[144 - Там же, стр. 744—746.].

Патриархи совершали богослужение 21 декабря, в день памяти «святителя» Петра, на Рождество Христово, Крещение Господне. После праздников архиереи собрались в патриаршем дворце для подписания акта о низложении Никона. И здесь выяснилось, что некоторых из них не устраивает одно место в свитке восточных патриархов, унижающих патриаршую власть перед царской. Возникли споры. Собор приобрел второе действие. Теперь на нем обсуждалось главенство светского или духовного. В этом вопросе главными последователями никоновских воззрений оказались его основные противники, митрополит Крутицкий Павел, блюститель патриаршества, и Рязанский епископ Иларион, которых поддержали и все другие русские иерархи.

На соборе 1667 г. в течение нескольких заседаний происходили очень горячие прения о власти царской и патриаршей, причем русские архиереи употребляли все усилия доказать, на основании, по преимуществу, свидетельств отцов церкви, что священство выше царства. Они дружно и решительно заявляли: «вот слова Златоуста яснее солнца утверждают, что степень священство выше степени царской»[145 - Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. Том 2. Москва, «TEPPA» – «TEPPA», 1992, стр. 214—215.]. Напротив, присутствовавшие на соборе греческие иерархи явились энергичными защитниками царской власти, они всячески стремились доказать, что царство выше священства, что «те никонствуют и папствуют, кто покушается уничтожить царство и поднять на высоту священство»[146 - Там же, стр. 216.]. Ввиду упорства русских архиереев, восточные патриархи удалили с соборных заседаний и даже на время запретили священнодействовать Крутицкому митрополиту Павлу и Рязанскому архиепископу Илариону, причем, Павел был отстранен от местоблюстительства патриаршего престола, и на его место был назначен проживавший в Москве Сербский митрополит Феодосий. Тогда, рассказывает П. Лигарид, иерархи Павел и Иларион, желая оправдать свое поведение перед патриархами, явились к ним ночью и говорили, «что Златоустый еще сказал: священство выше царской власти». В подкрепление себя приводили и тот древний обычай, употреблявшийся при хиротонии архиерейской, что хиротонисаемый архиерей становится ногами на двуглавого орла – римский знак самодержавной власти. Приводили и то, что неприлично и даже преступно архиереям целовать руку царя… «Вы, – продолжали говорить архиереи патриархам, – находитесь под насильственным владычеством христоненавистных Агарян, за свое терпение и страдание, несомненно имеете получить награду и венец от праведнаго мздовоздаятеля и венценосца – Спасителя; а мы несчастные и ублажаемые за то, что находимся в самых недрах христианства, терпим великую нужду в своих епархиях и всякия затруднения, и хотя много тяжкаго по неволе переносим от властей [светских], но страшимся еще худшаго впереди, когда утверждено будет, что государство выше церкви, хотя и не имеем в уме той мысли, чтобы пришлось нам терпеть такия несправедливости и оскорбления в благополучное царствование богохранимаго и добропобеднаго Царя нашего, государя Алексея Михайловича, боимся за будущее, опасаемся, чтобы последующие государи, не зная смысла патриаршаго постановления, не погрешили, последуя просто букве, которая часто убивает»[147 - Богословский Вестник. 1892, Октябрь, стр. 58—59. Барсов Т. Б. Святейший Синод в его прошлом. СПб, Печатня С. П. Яковлева, 1896, стр. 218.].

Поскольку обе стороны на соборе, русская и греческая, расходились между собой в решении вопроса об отношении власти царской и патриаршей, то после горячих прений, продолжавшихся несколько заседаний, было решено за лучшее избрать средний, примирительный путь. Патриархи, в конце концов, заявили: «Итак да будет положен конец слову. Да будет признано заключение, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх – в церковных»[148 - Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. Том 2. Москва, «TEPPA» – «TEPPA», 1992, стр. 216.]. Все рукоплескали и взывали: «сие есть мнение богоносных отец! так мыслим и все; да живет на многия лета добропобедный и непобедимый наш царь, да продлжатся на многая лета и ваша жизнь и благоденствие святейшие и блаженнейшие»[149 - Богословский Вестник. 1892, Октябрь, стр. 62—63. Барсов Т. Б. Святейший Синод в его прошлом. СПб, Печатня С. П. Яковлева, 1896, стр. 219—220.]. Так был решен собором 1667 г. вопрос об отношении власти царской и патриаршей – вопрос, только в этот единственный раз официально возникший у русского народа в течение всей его истории и единственный раз публично обсуждавшийся на соборе, главным образом, взбудораженный Никоном. Но решения собора и соборные рассуждения по этому вопросу сами по себе были столь неординарны и не укладывающиеся в стереотип установившейся патриаршей системы, что они не вошли в соборные официальные деяния, не были закреплены подписями присутствующих сторон, делая из собора подобие дворцовой сходки и уличных крикунов, а потому это стало одной из причин, что впоследствии они не получили официального и практического значения.

Собор низвел Никона до простого монаха и определил место ссылки – Ферапонтов монастырь в Белоозере. В санях он проехал на подворье, где проживал. На другой день царь прислал ему серебряные деньги, различные одежды, собольи и лисьи, для дороги, и просил благословения. Никон дары не принял, благословения не дал, сказав последнему: «еслибы благоверный царь желал от нас благословения, он бы не явил нам такой милости»[150 - История русской церкви Макария, митрополита Московскаго. Том XII. Издание второе. Патриаршество в России. Книга III. Т-во Р. Голике и А. Вильборг, СПб, 1910, стр. 746.]. 21 декабря он прибыл в Ферапонтов монастырь.

В монастыре Никон сначала пребывал в жесткой тесноте, у него отобрали мантию и посох архиерейский. По воле царя положение Никона было улучшено. Ему позволили иметь свою церковь, в которой богослужения совершали последовавшие за ним добровольно в заточение священноиноки, его патриаршего рукоположения. Любя труды подвижнические, Никон совершал их и теперь, расчищал лесистые участки, разрабатывал поле для хлеба и овса.