Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3

Обедал царь чаще всего один, после чего ехал на соколиную охоту или ложился отдохнуть на два-три часа (если молился ночью). Возвратившись с охоты, царь шел к вечере и остаток дня проводил в кругу семьи. Алексей Михайлович и Мария Ильинична (жена) вместе ужинали, потом призывались странники, занимавшие их рассказами. По вечерам царь читал Священное Писание, жития святых, духовные поучения, летописи, хроники и хронографы, посольские записки, книги по географии, а также повести и рассказы, привозимые из Польши, а чаще писал. Иногда шел в Потешную палату – своеобразный театр-балаган, где выступали шуты, карлики, скоморохи, музыканты. В 9 часов вечера государь уже спал.

Особого внимания заслуживают методы управления царя Алексея. В работах историков прошлого и настоящего времени отмечаются такие особенности его государственной деятельности, как мягкость, смиренность, истовость и серьезность. «Лучше слезами, усердием и низостью (смирением) перед богом промысел чинить, чем силой и славой (надменностью)»[44 - Ключевский В. О. Курс русской истории. Сочинение в девяти томах. Часть III. Москва, Мысль, 1988, стр. 303.] – таков как бы главный принцип управления, провозглашенный самим царем. Одновременно Алексей Михайлович был государем властным, гордился родством с Иваном Грозным и увлекался чтением исторических сочинений о нем. Фигура Ивана IV привлекала Алексея, прежде всего, стремлением к самодержавию. Но средства укрепления самодержавного права он использовал иначе, чем Грозный. При нем не было произвола и личной расправы с подданными. Более того, Алексей Михайлович начал смягчать строгости придворного этикета. В ряду своих предшественников он выделялся еще и тем, что сам читал челобитные и другие документы, писал или редактировал указы, первым стал собственноручно их подписывать.

Утвердившаяся в исторической литературе черта правления Алексея Михайловича как слабость, из-за которой он якобы искал опоры в своем окружении, легко поддавался чужому влиянию (Морозову, Мстиславскому, Одоевскому, Никону, Ордин-Нащокину, Матвееву), оказывается абсолютно неверной, если смотреть на то, как складывалось окружение царя, с какими взглядами были люди, близкие к нему, какой вклад они внесли в решение государственных проблем (все они были готовы к реформаторству, некоторые из них – Матвеев, Морозов – становились сторонниками распространения европейских обычаев, свои дома устраивали на «заморский манер», носили западное платье и т. д.), и даже как противостоял сам царь в попытке поставить его на вторые роли в государстве. Поэтому обеление бытовых представлений отстранением царя от дел является лишь путаной попыткой православных историков объяснить причины сложившейся в России деспотической системы управления – как бы безвольный царь, малодушием которого в своих эгоистических интересах пользуются его приближенные, – тогда как именно сам царь, центр Москвы и представитель православия, в себе нес семя деспотизма, холодного расчета в удержании собственного высокого достоинства построением системы превозношения (отражением мировоззрения достоинства всего народа), когда нижестоящая ступень общества ставилась в состояние безмолвия перед вышестоящей. К этому времени московской центральной власти, стремившейся сохранить моральное лицо для всех своих подданных, уже не возможно было прятаться ни за какие трудности, оправдывающие ужесточения гнета низших слоев общества, и, соответственно, еще более выстраивавшей «лествичную» систему, уже не было ни подчинение Орде, ни Смутного времени, ни разрухи после нее, потому народ не понимал, почему при таком религиозном православном царе ему становиться только тяжелее жить, и поэтому, в большей степени, народ сам для себя изобретал оправдания этому, что Алексей Михайлович, человек очень смиренный и добродушный: прозвание царя «Тишайшим» это в преломлении проявленное непонимание, что же в самом деле происходит в «добром отечестве». А русская власть, воспользовавшись «находчивостью» своего народа, стала скрываться за спинами «своевольных» бояр. Православность, умение сдерживать себя от явного свирепства являлись теми качествами, которые сохраняли в русском народе иллюзию милостивости их самодержца. Недавние времена Смуты заставляли власть хотя бы внешне идти навстречу обществу, создавать видимость народного царя. Сюда же можно отнести и особенности характера Алексея Михайловича, спокойного, как бы подчеркивающего чинность православия. Впоследствии, именно осознав это положение вещей, иллюзию милостивости и действительность подавления, реакционизма (православного) добродушия (особенно в период царского упорства капитализации страны), что это стало не выгодно вообще для государства, наблюдая пример цивилизованного мира, пребывающего в другом политическом устройстве, в России произойдет крах идеи царизма. А пока Алексей Михайлович, добродушный и набожный, для всех оставался надуманно «Тишайшим», тем для себя оправдывая скатывание государства к деспотизму, точно так же как Елизаветинский переворот впоследствии будет представляться необходимой мерой избавления страны от якобы немецкого засилья, а Екатерининский – от мужа-пьяницы.

Царь Михаил Фёдорович скончался в ночь с 12 на 13 июля 1645 г., благословив на царство единственного сына, шестнадцатилетнего Алексея. Царь Алексей вступил на престол «по приказу» отца своего и «по прежнему крестному целованью» всех людей Московского государства, как они целовали крест царю Михаилу с его царицей и великой княгиней и их царскими детьми, которых им, государям, Бог даст. Два современника, один иноземец, другой русский, так описали воцарение Алексея, что дали повод предполагать его избрание на престол Земским собором. Олеарий сообщает, что на утро по смерти отца Алексея приветствовали царем и «в тот же день еще, по единогласному решению всех бояр, вельмож и всей общины, короновали его и присягнули ему»[45 - Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Пер. А. М. Ловягина. Изд. А. С. Суворина, СПб, 1905, стр. 254.]; это было сделано притом с некоторой спешкой по стараниям Б. И. Морозова, так что далеко не все в стране, кто желал присутствовать на торжестве, могли явиться вовремя. Подьячий Посольского приказа Г. К. Котошихин говорит как будто определеннее – о царском «обрании», состоявшемся «мало время минувше», и что для того было на Москве дворян и детей боярских и посадских людей человека по два из города, «обрали» царя – весь духовный чин, бояре и думные люди, служилые, торговые и всяких чинов люди и чернь и «учинили коронованье в соборной большой первой церкви». Крестное целование молодому государю в Москве произошло в первый же день, 13 июля, – по городам в ближайшее время. Царское венчание состоялось 28 сентября, и только к этому времени могли съехаться выборные люди, но и то не из всех городов. «Обранье» – в котором участвовала и «чернь», и московская толпа, а по одному указанию, и иноземцы – могло быть только торжественным «явлением» царя народу для приветствия и видимости общенародного провозглашения, превратившегося в один из формальных моментов обряда венчания на царство.

Начало нового царствования вызвало изменения в личном составе правящих верхов. Первое место во дворце и в делах управления занял воспитатель царя Б. И. Морозов, и в силу вошли близкие ему люди. Когда Алексей Михайлович решил вступить в брак, то его история женитьбы была подобна делу Хлоповой. В начале 1647 г. царь выбрал из двухсот молодых девиц дочь Фёдора Всеволожского, но та при подготовке к свадьбе упала в обморок; ее признали больной и за сокрытие болезни вместе с родней сослали в Сибирь, и только с 1653 г. позволили им жить в дальних поместьях. Ходили в Москве слухи, что это дело рук Морозова, боявшегося возвышения Всеволожских. Царь вступил в иной брак, с Марьей Ильиничной Милославских, дочерью Ильи Даниловича Милославского, бедного и незнатного дворянина. Через несколько дней Морозов женился на сестре молодой царицы, Анне. Милославские во главе с царским тестем занимали видное придворное положение, ведали приказами, сидели на воеводствах, поддерживали своих родственников, свойственников и приятелей. Будучи небогатыми и незнатными в происхождении, Милославские, получив возможность, стали брать огромные взятки и воровать. На протяжении почти всего XVII в. их имена неизменно связывались с самыми острыми жалобами на приказные хищения и вымогательства. Так безудержный произвол стали звать Плещеевщиной по имени А. С. Плещеева, начальника Земского приказа, одного из близких людей Милославскому.

В 1669 г. после тяжелых родов умерла Мария Ильинична. Она родила царю 6 дочерей и 5 сыновей. После смерти жены Алексей Михайлович был «безутешен». Однако через 40 дней начались матримониальные хлопоты. Государю представили список девиц, где было 67 фамилий. В это время царь общался с просвещенным человеком Артамоном Матвеевым, возглавлявшим Посольский приказ. По жене он приходился в родстве с Нарышкиными, старинного рода рязанских дворян. В одной из семей Нарышкиных, Кирилла Полуектовича, кроме сыновей была и дочь, Наталья, которая с 11 лет воспитывалась в доме Матвеева. Девушка понравилась царю, и, понаблюдав некоторое время за другими, в частности, Авдотьей Беловой, которая составила своей красотой конкуренцию Наталье, остановился все же на Нарышкиной. Его родня неодобрительно отозвалась об этом выборе, так как видела в просвещенном Матвееве склонность к иноземным обычаям. Однако 23 января 1671 г. Алексей Михайлович женился на Наталье Кирилловне Нарышкиной. Царь был вдвое старше своей второй жены. 30 мая 1672 г. у них родился царевич Пётр. В ознаменование этого события Матвееву и отцу Натальи царь пожаловал звание окольничих. Царица Наталья, получив тем большую власть над супругом, стала ездить в открытой карете и показывалась народу, что было встречено неодобрительно среди ревнителей старины.

Время правления Алексея Михайловича – это разнообразные преобразования в политической, экономической, социальной и культурной сферах. Во всех делах он продолжал, с одной стороны, традиции старой Руси, с другой, не чурался новшеств, более того, стремился к ним, используя европейский опыт. По образной характеристике В. О. Ключевского, «царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взгляду на дело: одной ногой еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении»[46 - Ключевский В. О. Сочинение в 9-ти томах. Т. 3. Курс русской истории. Под ред. В. Л. Янина. Москва, Мысль, 1988, стр. 301.]. К этому следует лишь добавить, что в таком положении полустарины Россия осталась до наших дней.

Переходность эпохи Алексея Михайловича проявилась в формировании предпосылок абсолютизма, что прослеживается в разных сферах политической жизни страны: в изменении царского титула, отмирании такого атрибута сословно-представительной монархии, как Земские соборы, в эволюции приказной системы и составе Боярской думы, в повышении значения незнатных людей в госаппарате, наконец, в победоносном исходе для светской власти ее соперничества с церковной.

В новом титуле царя подчеркивалось божественное происхождение власти и ее самодержца. Вместо прежнего «государь, царь и великий князь всея Руси» после воссоединения Украины с Россией он стал звучать так: «Божией милостью великий государь, царь и великий князь всея Великие и Малые и Белые Русии самодержавец».

Теоретические постулаты самодержавия подкреплялись Соборным Уложением 1649 г., две главы которого были посвящены соблюдению престижа царской власти и определению мер наказания за все помыслы и действия, наносившие урон как «государственной чете», так и царскому двору.

Другим свидетельством усиления самодержавия было падение значения Земских соборов. Во всех трудных решениях того времени на начальных стадиях правительству помогал Земский собор. В глазах общественности он пользовался огромным авторитетом, т. к. в его состав входили выборные со всей земли. В царских грамотах часто можно было встретить ссылку на «всенародный» приговор. Термин «холопы» исчезает сам собой, заменяясь более соответствующим моменту: «господам» (таким-то) начинаются грамоты, перечисляя в приветствии чины и состояния, к которым адресуются: «и вы бы, господа…» – неизменная форма обращения автора к своим корреспондентам.

Первое время Земские соборы конкурировали с правительством, от них зависело окончательное принятие того или иного вопроса. Однако по мере того, как в правительстве крепнет чувство уверенности, оно все реже пользуется авторитетами «вселенского совета», вместе с тем Земские соборы все заметнее принимают характер простой осведомительной функции. После собора 1619—1622 гг. в их созыве наступает десятилетний перерыв, и очередные соборы заседали в связи с внешнеполитическими обстоятельствами: Смоленской войной (1632 и 1634 гг.), обострения отношения с Крымским ханством (1636—1639 гг.), с взятием Азова донскими казаками (1642 г.) Оба Земских собора (1648 и 1650 гг.) правительство царя Алексея Михайловича созвало в связи с городскими восстаниями в Москве и Пскове.

Становясь осведомительным орудием в руках правительства (неся простое знание местной жизни, что само по себе тоже немаловажно), представительство начинает рассматриваться, как своего рода служба, за которую, как и за всякую другую, следует получать жалование. С другой стороны, со времени Смуты прошло уже достаточно времени, власть окрепла, народ успокоился, и с его стороны стало проступать безразличие к выборам выборных людей. И порой воеводам только с помощью пушкарей и стрельцов удавалось заставить население осуществлять свои избирательные права. Земский собор 1653 г., принявший решение о присоединении Украины к России, считается последним собором полного состава. (Земскими соборами принято считать совещания с непременным участием в нем трех составных частей или курий: Освященный собор церковных иерархов, Боярской думы и представителей земли. Отсутствие одной из курий, прежде всего представителей земли, лишает права причислять такие совещания к Земским соборам, их следует называть просто соборами). Угасание этого института в последующие десятилетия выразилось в том, что правительство перешло к практике приглашения на совещание лишь представителей сословий, во мнении которых оно было заинтересовано. В 80-е годы XVII в. остатки Земских соборов (в виде разного рода совещаний) окончательно исчезли.

В Боярской думе шли двоякого рода изменения: повышался удельный вес думных дворян и думных дьяков, т. е. людей, проникавших в аристократическое учреждение благодаря личным способностям. В 1653 г. на долю бояр и окольничих приходилось 89% общего числа членов Боярской думы, в 1700 их удельный вес снизился до 71%.

Второе – изменение отношения к увеличению численности Боярской думы. Если в 1638 г. в думу входили 35 членов, то в 1700 г. она насчитывала уже 94 члена. Следовательно, дума превратилась в громоздкий, неработоспособный орган. Именно поэтому Алексей Михайлович создал при Боярской думе Государеву палату, состоящую из узкого круга лиц, предварительно обсуждавших вопросы, выносимые на заседание Думы.

Существенные изменения претерпела приказная система. На протяжении XVII в. функционировало в общей сложности свыше 80 приказов, из которых к концу столетия сохранилось более сорока. Количество приказов увеличилось, т.к. появилась надобность в управлении новыми отраслями государственного хозяйства. Создание полков нового строя вызвало появление Рейтарского приказа, а присоединение Украины к России сопровождалось появлением Малороссийского приказа. Однако переходом к абсолютизму было не появление новых приказов, а новшества в структуре каждого из них и рост влияния незнатных людей. Если в 1640 г. приказных людей числилось всего 837 человек, то в 1690 г. их стало 2739. Более чем по 400 человек в конце века сидели в Поместном приказе и приказе Большой казны. Штат приказа Большого дворца насчитывал более 200 человек. В остальных приказах сидело от 30 до 100 подьячих. По описаниям современников, подьячих в приказах было так много, что и «сидеть негде, стоя пишут». Рост числа приказных служителей – свидетельство повышения роли бюрократии в управлении государством.

Более важным новшеством в приказной системе было создание приказов Тайных дел и Счетного. Приказ Тайных дел осуществлял функции контроля над деятельностью остальных приказов, рассматривая подаваемые на имя царя челобитные, ведал царским хозяйством. Он находился в непосредственном ведении Алексея Михайловича и не подчинялся Боярской думе. По свидетельству Г. Котошихина, приказ Тайных дел был создан для того, «чтоб его царская мысль и дела исполнилися все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чем не ведали»[47 - Котошихин Г. К. О России, в царствование Алексея Михайловича. Издание третье. Археограф. комис., СПб, 1884, стр. 95.]. Контролирующие функции в области финансов выполнял учрежденный в 1650 г. Счетный приказ. Однако оба приказа прекратили существование после смерти их основателя. Организация контроля средствами чиновников – один из признаков становления жесткой централизации.

Изменения в организации местного управления тоже отражали тенденцию к централизации и падению выборного начала. Власть в уездах сосредоточилась в руках воевод, заменивших всех должностных лиц земских выборных органов: городовых приказчиков, судных голов, избных старост.

В результате всех изменений чиновничья Москва остается единственным нервом политической жизни страны. Земские соборы исчезают за ненадобностью, Боярская дума трансформируется в олицетворение символа сословности русского общества. Приближающееся царство холодной бюрократии и эгоистического абсолютизма ждала подготовленная почва.

В наметившихся преобразованиях правительство царя Алексея большое внимание уделяет служилому землевладению, поскольку это войско, без которого не может существовать государство. Оно издает ряд постановлений, в основном опираясь на старые правила. Крестьянский же вопрос оставался для них самым серьезным в этой сфере.

В XVII веке в экономической жизни России происходят изменения. Наиболее важные преобразования связаны с появлением мануфактур, развитием ярмарок и расширением межрайонных связей, сопровождавшимся началом формирования всероссийского рынка, углубления специализации. Это способствовало прогрессу в меновых отношениях, в качестве которого все большим спросом стала пользоваться монета. В то же время потребности государства шли впереди роста народного хозяйства на всем почти протяжении двух царствований династии Романовых. Наступившее было после первой польской войны «время тишины и покоя», когда, по выражению современника, «люди в животах своих пополнились гораздо», продолжалось только 14 лет – промежуток отдыха, слишком незначительный даже для того, чтобы дать время затянуться ранам пережитой «разрухи» и напряженной борьбы с соседями; разразившаяся затем вторая и третья война с Польшей и, кроме того, со Швецией, Крымом и Турцией предъявила народу еще большие финансовые требования в связи с реорганизацией военных сил (наем иноземных войск и обучение русских полков иноземному образцу).

Уже во время второй польской войны общий расход на содержание войска доходил до 600.000 рублей, т. е. превосходил больше чем вдвое обычный военный бюджет того времени. Война же из-за Малороссии потребовала еще больших затрат: только за первые два года ее ведения (1654 и 1655 гг.) московское правительство истратило по официальному отчету, предъявленному Москвой польским уполномоченным, 1.300.000 рублей – по тем временам сумма громадная. Тяжесть этих военных расходов усугублялась еще тем, что продолжительная война надолго вырвала из народного хозяйства производительные силы страны: по собранным П. Н. Милюковым данным, с 1654 по 1679 гг. в даточные (лица из тяглового населения, отданные на пожизненную военную службу) было принято до 70 тысяч человек. К бедствиям войны присоединилась моровая язва, унесшая, если верить С. Коллинсу, врачу Алексея Михайловича, до 700—800 тысяч человек (по сообщению А. Мейерберга, в одной Москве умерло от морового поветрия 70 тысяч человек).

В принципе, вся сложность экономической ситуации заключалась в том, что затраты на армию требовали твердых единиц в обмене, т.е. драгоценных металлов, серебра, золота, из которых в это время производились монеты (что являлось следствием примитивного товарообмена более ранней истории). Объем же добычи этих металлов внутри страны не удовлетворял все государственные потребности. Другой общеизвестный способ приобретения твердой единицы обмена является его импорт посредству внешнего рынка. Но так как производство и рынок в России были развиты слабее, чем в тех странах, с которыми она вела торговлю, то, соответственно, Россия, как правило, закупала европейские товары, т. е. наоборот, экспортировала драгоценные металлы в Западную Европу. В связи с таким положением постоянной нехватки финансовых средств (корни которого лежат в заинтересованности центральной власти выстраивания сословно-ступенчатой системы, т.е. системы превозношении, с сословным распределением обязанностей и, следовательно, примитивным внутренним товарообменом) российским реформаторам приходилось лихорадочно изобретать способы, их заменяющие, своими промахами еще больше увеличивая тяжесть хозяйственной жизни населения, с последующими волнениями, которые, по выражению современника, охарактеризовали царствование Алексея Михайловича как «бунташное время».

Финансовое состояние первых двух царствований новой династии официально выражено еще правительством Михаила Фёдоровича: «государственной казны нет нисколько», а «служилых людей, казаков и стрельцов в городах прибыло, жалование им дают ежегодно, докуки государю от служилых людей, дворян и детей боярских большие, а пожаловать нечем». Старая податная система не удовлетворяла новым потребностям государства, как ввиду рутинности приемов обложения, раскладки и сборов, так особенно потому, что бури смутного времени произвели громадные изменения и перемещения в народном хозяйстве, и старые приказные представления о средствах и силах тяглового населения не отвечали действительному расположению и состоянию. Приходилось не только выяснять наличное количество единиц земельного оклада (соха), но и устанавливать их платежеспособность в зависимости от живущего на них тяглового населения (живущая четверть), заботясь в то же время по возможности о равномерном распределении повинностей и чтобы «никто в избылых не был», т. е. не ускользнул от повинностей. Предпринимается сложная и кропотливая работа по составлению земельного кадастра (дозорные и писцовые книги с 1614 по 1630 гг.) и регистрирование тяглых рабочих сил, прикрепленных «переписными книгами» с 1646 г. к тяглу.

Но вся эта деятельность по наделению повинностями являлась не более чем, как восстановления пусть и правильного в соотношениях, но примитивного внутреннего товарооборота, существенно не увеличивающий государство твердым обменным эквивалентом. При таком способе существования экономики ее развитие, или правильнее сказать ее масштаб, мог происходить лишь с изменениями в большую сторону численности населения страны. Этот путь был медленным, неудовлетворяющим настроение центральной власти, поскольку международные отношения предъявляли России такие неожиданные и чрезвычайные требования, на которые правительство вынуждено было реагировать вынужденными финансовыми мерами в виде чрезвычайных военных сборов и рискованных финансовых операций, направленных к быстрому наполнению пустой казны. Сюда относятся, прежде всего, экстренные военные сборы так называемой пятой (20%), десятой (10%), пятнадцатой деньги и рублевый сбор со двора – с торговых людей; полтинную и полуполтинную деньги – с духовенства и служилых людей; в то же время делается проба ввести постоянную военную подать стрелецкую, сначала только в некоторых городах и волостях Новгородской и Устюжской четверти, а также на Вятке и Волге.

Иностранные купцы – «гости», не без основания намекали правительству Алексея Михайловича на то, что в хозяйственном кризисе страны не без греха приказная практика, не хотевшая знать мысли всего государства. Правительство, однако, не отказалось от осторожных, хотя и тяжеловесных способов взимания экстренных сборов предшествующего царствования, в виде назначения пятой, десятой и т. д. деньги; но в этом способе, не всегда гибком и целесообразном, особенно ввиду неохоты населения давать подлинные «сказки» своим доходам, оно не останавливалось: чрезвычайные расходы во время второй и третьей польских войн побуждали его прибегнуть к более смелым и рискованным способам обогащения казны, основанном на слишком теоретических расчетах.

Разнообразие податей в это время и их размеров по местам, неодинаковый способ из взимания и поступления по разным учреждениям – все это вносило большую путаницу в финансовую систему. Поэтому скоро появилась мысль об объединении стрелецких и ямских податей и переложение их на всем необходимый предмет потребления, сделав сие налогом для всех неизбежным и равномерным, и обогатительным для казны, 7 февраля 1646 г. последовал указ и боярский приговор: «для пополнения государевы казны служилым людям на жалованье положити на соль новую пошлину, за все старые пошлины и за проезжия мыты, перед прежним с прибавкою, на всякий пуд по две гривны… А как та соляная пошлина в государеву казну сполна зберется, и государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Руси указал по всей земли и со всяких людей свои государевы доходы, стрелецкие и ямские деньги, сложить, и заплатить те стрелецкие и ямские доходы теми соляными пошлинными деньгами»[48 - Российский государственный архив древних актов. Ф. 141. Приказные дела старых лет. Оп. 1. 1645. №67. Л. 374—375.].

В некоторых западных странах использовались косвенные налоги, особенно соляной, для пополнения казны. Но перенесение этого опыта в Россию оказалось неудачным, главным образом, из-за желания государства вытянуть из населения несоизмеримо большие деньги. Установленная пошлина стала превышать рыночную цену соли почти в полтора раза (т.е. было равносильна строжайшей запретительной пошлиной) и оказалась большой тяжестью на бедные слои населения, что только критически отразилось на соляной торговле. Кроме того, мера эта вызвала сильнейшие злоупотребления со стороны местной администрации и сборщиков податей.

Неудачи реформы признало и правительство. В конце 1647 г. оно отменило соляной налог и вернулось к прежней налоговой системе, причем стало нещадно взыскивать образовавшуюся недоимку по прямым налогам. 1 июня 1648 г. Алексей Михайлович со многими приближенными и охраной возвращался с богомолья из монастыря. В столице его встретила большая толпа москвичей и приезжих. С криками они окружили карету царя и жаловались на Плещеева, бросали камни в бояр, и некоторые из них получили ранения. Царь не стал никого слушать, а активных бунтовщиков приказал арестовать, что вызвало в народе большое негодование. На следующий день в Кремль ворвались толпы горожан, стали требовать отставку Плещеева, прекратить притеснения и взятничество приказных людей. На этот раз царь к ним не вышел, тогда начался самосуд: «разграбили многие боярские дворы и окольничих, и дворянские, и гостиные». Восставшие разгромили дома Б. И. Морозова, П. Т. Траханиотова (начальника Пушкарского приказа), дьяка Н. И. Чистого (начальника Посольского приказа), Л. С. Плещеева и др. Н. И. Чистого как беззастенчивого взяточника и инициатора налога на соль восставшие безжалостно изрубили, бросив тело в кучу навоза. Чтобы утихомирить восставших, царь вынужден был отдать на растерзание Плещеева, затем Траханиотова, только Морозова удалось спасти, отправив его в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь. (После того, как волнения стихли, царь вернул воспитателя ко двору. Морозов пользовался царским расположением, но прежнего влияния не имел).

Из Москвы летом 1648 г. восстание перекинулось на многие города юга – Курск, Козлов, Елец, Ливна, Валуйка, Чугуев и др.; севера – Сольвычегодск, Устюг Великий; Сибири – Томск, Енисейский Острог, Кузнецк, Верхотурье. Самые упорные и продолжительные восстания развернулись в 1650 г. – в Пскове и Новгороде. Поводом восстания послужило резкое повышение цен на хлеб, вызванное обязательством правительства поставить Швеции зерно в счет компенсации за перебежчиков с территорий, захваченных Шведами, закупка зерна в больших объемах дала толчок к взвинчиванию цен, что вызвало волнения сначала в Новгороде, а затем и в Пскове. В обоих городах власть перешла в руки земских старост. Однако если выборная власть в Новгороде не проявила ни стойкости, ни решительности и открыла ворота карательному отряду – князю И. Н. Хованскому, то псковичи отказались повиноваться карателям, в город их не впустили и оказали вооруженное сопротивление.

Началась трехмесячная осада Пскова (июнь – август 1650 г.) Полновластным хозяином города стала Земская изба, распределявшая среди горожан хлеб, изъятый из боярских житниц. Она же осуществляла конфискацию имущества у некоторых богатеев.

В Москве было собран экстренный Земский собор, утвердивший состав делегации для уговора псковичей. Они прекратили сопротивление только после того, как добились прощения всем участникам восстания, в том числе и пятерым «заводчикам» во главе с Гавриилом Демидовым, руководившим Земской избой.

Используя растерянность и ослабление правительства во время волнений, дворяне и верхи посада летом 1648 г. подали челобитную, в которой выдвигались требования созыва Земского собора. Жизнь диктовала необходимость наведения порядка в законодательстве, т. к. почти за столетие от Судебника 1550 г. было обнародовано 445 новых указов, некоторые из которых отменяли статьи Судебника или им противоречили. Вместе с тем челобитчики стремились использовать ситуацию в своих интересах. Патриарх Никон однажды односторонне высказал, что составление Уложения предпринято было «боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинныя правды ради»[49 - Мнение патриарха Никона об Уложении. Записки отделения русской и славянской археологии императорскаго русскаго археологическаго общества. Том второй. Тип. Иосафата Огризко, СПб, 1861, стр. 426.].

16 июля 1648 г. царь советовался с патриархом Иосифом, со всем Освященным собором, со своими боярами, окольничими и думными людьми. Было принято решение о необходимости составления нового Уложения, «чтобы Московскаго Государства всяких чинов людем, от большаго и до меньшаго чина, суд и расправа была во всяких делех ровна»[50 - Полное собрание законовъ Российской империи, повелением государя императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Съ 1649 по 12 Декабря 1825 года. Том I. Съ 1649 по 1675. Тип. II Отд. Собств. Е. И. В. Канц., СПб, 1830, стр. 1.]. Исполнение этой кодификационной работы было поручено особой комиссии в составе окольничего кн. Ф. Ф. Волконского, дьяков Г. Леонтьева и Ф. Грибоедова и возглавляемой кн. Н. И. Одоевским. Вместе с тем, «для того своего государства и земского великого царственного дела» указал царь созвать в Москву выборных: от стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов по два человека, от дворян и детей боярских больших городов по два, из новгородцев с пятины по человеку, от гостей трех человек, от суконных сотен по два, от черных сотен, слобод и посадов по человеку – «добрых и смышленых людей, чтобы его государево царственное и земское дело с теми со всеми выборными людьми утвердити и на мере поставити, чтобы те все великие дела по нынешнему его государеву указу и Соборному Уложению вперед были никем нерушимы»[51 - Там же, стр. 2.]. 28 июля были разосланы грамоты о присылке выборных в Москву к 1 сентября. Всего на соборе присутствовало более 350 человек различных сословий.

Несмотря на большую сложность и трудность нового законодательного предприятия оно было произведено с чрезвычайной быстротой. Составление проекта Уложения комиссией кн. Одоевского, при участии выборных людей, было закончено к октябрю, и с 3-го числа этого месяца началось соборное обсуждение проекта в двух палатах: в одной заседал царь с Боярской думой и Освященным собором, в другой, «ответной», палате – выборные люди под председательством кн. Ю. А. Долгорукова. 29 января 1649 г. Уложение было закончено обсуждением и переписано; члены собора приложили к нему свои руки. Напечатанное весной в виде книги, Уложение быстро разошлось, и в том же году было второе его издание.

Уложение 1649 г. – универсальный кодекс права государства ориентированного внутрь себя, на собственную традицию, с промонастырским уклоном разделения по «ступеням просветленности», в реальности принявшее вид выделения и большего разграничения в правах сословий, и суровости воздействий, ниспосланных «откровениями» сверху, призванных излечивать «бесноватую братию». Уложение устанавливало нормы во всех сферах жизни общества – социальной, экономической, административной, семейной, духовной, военной и т. д. Уложение определяло меры наказания за нарушение этих норм. Универсальность обеспечивала ему долгую жизнь: хотя некоторые статьи его были отменены, но оно действовало до 1826 г., когда его нормы использовались во время суда над декабристами.

Уложение состоит из 25 глав, в каждой из которых сгруппированы статьи по какой-либо теме. Общее количество статьей – 967.

Памятник открывается главой «О богохульстве и церковных мятежниках». По ней светская власть берет под защиту соблюдение чистоты веры. За хулу на Бога и Божью Матерь, на святых и на честный крест устанавливалась смертная казнь через сожжение. За производимые в храме бесчинства и беспорядки, к числу которых относилась и подача челобитной царю и патриарху во время богослужения, также налагались суровые наказания, от смертной и торговой казни до тюремного заключения. Другие церковные вопросы были рассыпаны в последующих главах: постановления о присяге для людей духовного мирского чина, о совращении православных в бусурманство, об ограничении прав иноверцев, о браке, об охране церковных имуществ от похитителей, об охране чести духовных лиц, о почитании праздников, о святительском суде, церковных приказах и тому подобное. Все эти меры направлялись к ограждению достоинства и интересов православной церкви и к упорядочению церковной жизни. В то же время, Уложение ущемляло интересы церкви, ликвидируя ее прежние привилегии и усиливая ее подчинение светской власти. Обе тенденции отражены в двух специальных главах, «О суде патриарших и приказных и дворовых всяких людей и крестьян» – глава XII, и «О монастырском приказе» – глава XIII, а также некоторых статьях XI и XIX глав.

Церковь в конце XVI в. владела третью земельного фонда страны. Экономическое могущество духовных феодалов подкреплялось их некоторыми иммунитетными правами, например, автономным управлением. Уложение сохраняло автономию в управления лишь патриаршими владениями, а население всех остальных вотчин передавало в юрисдикцию специально созданному Московскому приказу, являвшемуся светским учреждением, который возглавил кн. Н. И. Одоевский.

Наибольший протест церковных иерархов вызвали три статьи XVII главы, запрещавшие передавать вотчины в монастыри при пострижении в монахи и в епархии на помин души. Уложение, таким образом, перекрывало источники роста церковного и монастырского землевладения. Удар по экономическому благосостоянию епархий и монастырей наносили статьи XIX главы, ликвидировавшие на посадах белые слободы и институт закладчиков. Именно по этим принципам Уложение вызвало резкое осуждение патриарха Никона, назвавшего Одоевского «Новым Лютером».

Разыгравшийся на глаза самого царя мятеж 1648 г. напомнил печальные времена Смуты, когда царская власть так много пострадала от всякого рода «измены». Под влиянием этих воспоминаний и только что пережитых событий в Уложении были введены главы о доносах о государственных преступления, впоследствии ставшее «Словом и делом государевым»: «О государской чести и как его государское здоровье оберегать» (гл. II) и «О государеве дворе, чтоб на государеве дворе ни от кого никакого бесчинства и брани не было» (гл. III). Первая их этих глав была заимствована из Литовского статута и отчасти из «градских законов». Она устанавливала кары за политическую измену, за всякий злой умысел против государева здоровья, за приход к нему «скопом и заговором на его государевых бояр и окольничих и на думных и на ближних людей». Следующая глава, вся заимствованная из Литовского статута, стремилась оградить жестокими наказаниями спокойствие и достоинство царского двора от всяких бесчинств и самоуправств. Обе эти главы Уложения были первой попыткой законодательной нормировки вопросов, касавшихся верховной власти. Но Уложение, затронув некоторые вопросы из области чисто внешних отношений верховной власти, обошло молчанием коренные вопросы государственно права – о существе верховной власти, о порядке ее преемства и т. п. Факт воцарения новой династии путем народного избрания вызывал новые политические понятия и создавал новые политические отношения, которые, казалось бы, не могли быть укреплены исторически сложившимся методом, силою обычая (на котором держалась власть старой династии), а требовали укрепления силою закона. Но характерной чертой восстановления разрушенного Смутой государственного порядка было признание, что новая династия вступает на Московский престол столько же в силу избрания, сколько и в силу наследственного на него права по родству с угасшей династией Рюриковичей. Новые политические понятия, возникавшие в умах московских людей после Смуты, не разрушили, однако старого взгляда на Московское государство как на вотчину государя. А этот взгляд делал ненужным законодательное определение существа власти новой династии. Такое определение впервые было дано уже Петром I.

В составлении Уложения особое значение имели интересы дворянства, которое численно преобладало на Земских соборах, восстанавливавших вместе с правительством новой династии государственный порядок, и на которое перед лицом народного мятежа оно могло опереться.

Все интересы, которыми жило служилое дворянство, сводились к двум главам – службе и землевладению. Глава VII Уложения – «О службе всяких ратных людей Московского государства», заимствованная в большинстве своих статей из Литовского статута, не вносила никаких изменений в существующую военную организацию. Она только подтверждала общие нормы отправления военной службы, устанавливала порядок сбора на службу и увольнение с нее, вводила наказание за «нетство», за преступления, совершенные на службе, ограждала неслужилое население от насилий и самоуправства со стороны служилых людей.

Более живой интерес представлял для дворянства вопрос об упорядочении служилого землевладения, которому посвящены две главы Уложения (XVI – «О поместных землях» и XVII – «О вотчинах»), главным источником которых послужила Указная книга Поместного приказа, составленная после большого московского пожара 1626 г. Сохранив в силе главные нормы этого законодательства, закрепив только отдавать вотчины по душам в монастыри, Уложение точнее определило круг лиц, имевших право владеть вотчинами: это право принадлежало только служилым людям, в том числе состоявших на службе у церковных властей на высших должностях, а также гостям. Дворовых людей, служивших церковным властям, и неслужилых отцов детей, купивших себе «порозжие» поместья в вотчины, велено было «по тем вотчинам написати в государеву службу в городы», а кто не захочет службы нести, у тех отнять вотчины и раздать, кому государь укажет. Запрещено было также вотчины покупать и держать в закладе боярским людям и монастырским слугам. Усваивая, таким образом, вотчинному землевладению характер сословной привилегии служилого класса, Уложение, вместе с тем, санкционировало давно обозначившийся процесс слияния поместий с вотчинами. Главное отличие между ними состояло в том, что вотчина являлась наследственным владением, а поместье – пожизненным. Прекращение службы теоретически влекло за собой изъятие поместья. Поэтому каждый владелец поместья стремился превратить его в вотчину. Уложение удовлетворяло это желание: оно разрывало непосредственные связи и зависимость службы от владения поместьем – поместья оставлялись «в пожить» дворянам, лишенным возможности продолжать службу по старости или состоянию здоровья, допускало свободу обращения поместий между различными группами служилых людей, мену поместья не только на поместья, но и на вотчину, и, обратно, сдачу поместий. Определение доли поместной земли, причитавшейся вдовам, сыновьям, не достигшим возраста, с которого начиналось несение службы, а также дочерям, тоже являлось показателем стирания различий между поместьем и вотчиной.

Еще более важным в землевладельческих интересах служилого класса, чем урегулирование и укрепление вотчинных и поместных прав, был вопрос об отношении его к крестьянству. Этот вопрос, затрагиваемый до этого времени лишь частичными узакониями и мероприятиями, давно уже требовал общего законодательного разрешения. В нем, можно сказать, завязывался главный узел всей внутренней политики Московского государства XVI—XVII века.

Особенность крестьянского вопроса в Уложении открывается уже с самого заглавия XI главы – «Суд о крестьянах». Лет за десять до Уложения служилые землевладельцы, преимущественно мелкие землевладельцы провинциальных городов, обращаются к правительству с настойчивыми коллективными челобитными об отмене установленного в 1547 г. пятилетнего срока для исков о беглых крестьянах. Правительство под влиянием «сильных людей», для которых «урочные года» были выгодны, не сразу уступило натиску челобитий служилых людей. В 1640—1641 гг. установлена было общая исковая 10-летняя давность для беглых крестьян и 15-летняя для вывозных крестьян. В 1646 г. в наказе о дворовой переписи дано было обещание отменить урочные годы после составления переписных книг, по которым уже впредь должны были стать крепкими крестьяне и бобыли. Это обещание не удовлетворило служилых землевладельцев, и на соборе 1648 г. они сделали последний натиск, добиваясь безусловной отмены урочных лети прикрепление крестьян не только по новым переписным, но и по старым писцовым книгам. Заявленной в такой серьезный момент, когда правительство особенно внимательно прислушивалось к голосу выборных людей, это челобитье, наконец, достигло цели. Отмена «урочных лет», т.е. исковой давности на беглых крестьян и установление за прием и укрывательство беглых крестьян 10-рублевого штрафа в год за каждого крестьянина, были основными мерами Уложения по крестьянскому вопросу. Все остальное содержание XI главы посвящено нормированию последствий, вытекающих из этих мер.

Уложение прямо санкционировало или молча признало ряд отношений между землевладельцем и крестьянином, которые легли прочной основой для окончательного развития крепостного права. Вечная крепость по писцовым и переписным книгам и иным крепостям была распространена не только на самих крестьян-дворохозяев, но и на их «братью, и детей, и племянников, и внучат с женами и с детьми и со всеми животы»[52 - Там же, стр. 64.]. Допускалось распоряжение личностью крестьянина, отрывавшее его от земли. Было предоставлено на произвол землевладельца определение земельного участка крестьян и размер повинностей. Личность крестьянина не ограждалась от жестокого обращения. Запрещалось крестьянам владеть городскими дворами и лавками и вступать в некоторые личные обязательства. Не отражено было право крестьян на принадлежащее им движимое имущество – «животы», которое могло иногда отбираться в уплату долгов господина. Наконец, было запрещено принимать от крестьян «изветы» на господ, «опричь великих дел», т.е. измены и злоумышления на государя. Кроме того, Уложение рассматривало множество других подзаконных актов, как например, устанавливало порядок выдачи замуж за крестьян, принадлежавших другим помещикам, наставляя, как поступить в случаях, когда беглый крестьянин изменил имя, судьбу прижитых в бегах детей и т. д. Ключевский заключил статьи Уложения «О крестьянах»: «личные права крестьянина не принимались в расчет; его личность исчезала в мелочной казуистике господских отношений; его, как хозяйственную подробность, суд бросал на свои весы для восстановления нарушенного равновесия дворянских интересов»[53 - Ключевский В. О. Сочинение в 9-ти томах. Т. 3. Курс русской истории. Под ред. В. Л. Янина. Москва, Мысль, 1988, стр. 170.].

Однако вместе с прикреплением Уложение все-таки сохраняло за крестьянами государственный характер. Крестьянин оставался государственным тяглецом и ясно отличался от холопа: на него нельзя было взять служилой кабалы; за ним сохранены были еще некоторые личные и имущественные права, установлена плата за его бесчестье и увечье. Государственный характер крестьянской крепости обнаруживается и в новом порядке поступления в крестьяне «вольных людей». Это поступление совершается через государственное учреждение, Поместный приказ. Желавшие вступить к кому-нибудь в крестьяне расспрашивались в Поместном приказе и по удостоверении, что они действительно вольные люди, записывались в приказе и отдавались уже вечно в крестьянство.

В момент составления Уложения затронутый вопрос о холопстве уже не вызвал стольких страстей, как крестьянский. Главным источником главы XX «Суд о холопах» являлась книга Приказа холопьего суда, и в составлении этой главы выборные люди не проявили столь заметной инициативы, которая клонила бы к каким-нибудь существенным изменениям в законодательстве о холопах.

Различаются два вида холопства – «полное» и «кабальное». Уложение оставило неприкосновенным сущность института полного холопства, т.е. безусловного рабства, но сохранила в полной силе только один источник холопства, т. е. средство обращения свободного человека в раба, только посредством рождения от холопа. Все остальные действовавшие в древней Руси источники рабства (плен, преступления, торговая несостоятельность, служба «по ключу», семейный союз) или вовсе теперь исчезают, или подвергаются более или менее существенным ограничениям. Везде, где в Уложении говорится о поступлении свободных людей в холопство, разумеется, холопство не полное, а кабальное.