Балканский венец. Том 2

Смех перешел в лошадиное ржание.

– Господа, – сказал с улыбкой Апис, он же полковник Драгутин Дмитриевич, поправляя окровавленную повязку на голове, – вам не кажется, что мы очень вовремя навестили королевскую чету?

– Апис, тут сообщают – наши убрали премьер-министра и министра обороны. И да, братьев королевы тоже. Сегодня воистину великий день!

– Живела Србия! – закричал Апис в ответ на это и выстрелил в потолок из револьвера.

– Живела Србия! – взревела вся королевская спальня, а далее крики и выстрелы раздались уже по всему дворцу и даже стали доноситься с улицы. – Живела Србия!

– Никогда еще Черная рука не была так сильна, – продолжил Апис, когда крики в комнатах стали утихать. – Но это только начало. Мы организуемся, мы сформулируем наши цели и способы их достижения. И пусть попробует кто-то встать у нас на пути!

– А что нам написать в утренних газетах? – спросил королевский секретарь Попович, тоже участвовавший в мятеже.

– Надо, чтобы в газетах написали что-то типа: «Тысячи людей утверждают, что сегодня около полуночи на востоке было видно небесное сияние, из которого показалась рука Карагеоргия, благословляющая Белград. Эта рука предсказала перемену в судьбе многострадального сербского народа. Сам Бог уничтожил род Обреновичей!» – ответил Апис. – Попович, записываешь? Молодец. А дальше… Что, собственно, дальше? «Да здравствует законная династия Караджорджевичей!»

– Не торопись, – сказал Попович, – не успеваю записывать. Кого ты там в короли назначил?

– Караджорджевича. Петра.

– Ааа, этого. Будет, значит, Петр I.

– Пусть будет, – Апис ухмыльнулся. Он был в приподнятом состоянии духа и не обращал внимания на кровь, текущую по лицу из-под повязки.

– Не рано ли мы радуемся, господа? – спросил бывший адъютант его величества. – А то как сейчас зарубежные державы…

– А что зарубежные державы? Начнут войну? Не смешите мою бабушку! – ответил Апис. – Побухтят у себя в газетах да успокоятся. И даже приедут на коронацию. Никто не вступится за убиенного короля сербского, чай не эрцгерцог какой. Войны не будет. Даже жаль бедолагу, никому-то он не нужен, разбежались от него буквально все, начиная с собственного отца.

– Может, того? Похороним их по-человечески?

– Этих-то? – Апис скроил брезгливую гримасу. – Пусть поваляются до завтра. По мощам и елей. Не подоспей мы вовремя, что б они со страной сделали и со всеми нами? Нет, погребения они не заслужили. И что-то я не припомню, чтобы его двоюродный прадед Милош Обренович хоронил Карагеоргия с почестями, каких вождь был достоин. Только голову отрезал и отправил белградскому паше. Пусть скажут спасибо, что мы этого не делаем.

– То-то я думаю, чего это король… в смысле, Александр который, в последнее время всё про Карагеоргия говорил, – опять встрял бывший адъютант. – Какой-то старец напророчил ему, что род Обреновичей проклят, и что Караджорджа с того света дотянется до них своей черной рукой…

– Кстати, очень правильное пророчество, – ответил Апис. – Каждая сволочь должна знать, что Черная рука Карагеоргия дотянется до любого и покарает отступников без жалости и милосердия. Что это был за старец?

– Не помню, но можно найти в записях. Правда, там была еще и вторая часть пророчества…

– И…?

– Да какой-то бред про убийство какой-то австрийской шишки в захолустном босанском городишке, войну с Австрией, потом другую войну – с изогнутым крестом, про Россию и про каких-то людей с красными звездами во лбу… Но в конце было что-то типа: «Пролитая кровь всегда будет взывать о мщении. И не будет покоя ни тем, кто пролил ее, ни потомкам их».

Рассмеялся Апис.

– Хотел бы я встретиться с тем старцем. Правильные слова говорит. А что до проклятия, то я его не боюсь. Тот, кто радеет о пользе державы, не должен бояться вообще ничего. А потомков у меня никаких не будет, спросить будет не с кого. Только с меня.

С этими словами Апис развернулся и вышел в коридор. По всему дворцу уже слышались громкие разговоры, топот каблуков и звук перетаскиваемой мебели. Новая власть требовала новой обстановки. В секретере королевы был найден миллион франков.

– Что там? – раздались крики из ее будуара.

– Дайте-ка посмотрю…

– О, тут франки! Смотрите, как много! Их тут десятки… нет, сотни тысяч!

– Господи, сколько их тут? Откуда?

– Откуда надо, оттуда и есть, – прервал их бывший министр внутренних дел Генчич. – Давайте-давайте, собирайте все это побыстрее. Деньги, деньги давай сюда!

Апис спустился по парадной лестнице дворца. Всюду сновали военные и гражданские, в одной из комнат составлялась секретная и срочная депеша Петру Карагеоргиевичу. Апис вышел из дворца. Неподалеку, за кустами роз валялись растерзанные тела королевской четы, но ими никто не интересовался, кроме парочки резвых журналистов.

Над городом светало. Багровое солнце лениво вставало за сиреневыми отрогами Авалы. Утренняя дымка поднималась над крышами домов. Птицы начали утреннюю перекличку. Где-то неподалеку слышались крики и выстрелы, что-то горело – это вроде народ повалил на винные склады. Новая династия, даже если это была новая старая династия, никогда не приходит без крови. Про это Апис прекрасно знал и потому не обращал внимания на признаки беспорядков. Скоро у них будет новый король, установится новый порядок, от старых безобразий не останется и следа. Разумеется, на востоке не было видно никакого небесного сияния, и не показывалась рука, благословляющая народ сербский. Но твердо знал Апис, страшно далекий от всякого спиритизма и психоанализа, что та рука есть. Дотянется Черная рука Карагеоргия до любого и покарает отступника без жалости и милосердия.

Вук Задунайский. «Преданье о Вуке Огнезмие»

Посвящается Ю. Л.

По саду, саду по зеленому

Ходила ? гуляла молода княжна

Марфа Всеславьевна,

Она с камени скочила на лютого на змея ?

Обвивается лютый змей

Около чебота зелен сафьян,

Около чулочика шелкова,

Хоботом бьет по белу стегну.

А в те поры княгиня понос понесла,

А понос понесла и дитя родила.

    Былина «Волх Всеславьевич»

Сидит Слободан Чарапич на дворе перед кучей[19 - Дом (с сербского – здесь и далее).] своей, радуется погожему солнечному деньку, а в руке его, в стеклянном чоканчиче[20 - Миниатюрная стопка в форме маленькой бутылочки, на Балканах используется для употребления ракии.] блестит, золотом играет в ярких лучах сливовица, и не просто сливовица, а сливовица-перепеченица[21 - Ракия из сливы двойной возгонки.]. От одного ее запаха душа окрыляется и воспаряет ввысь, аки ангел небесный. Кум Сречко принес, расщедрился, припас с последнего урожая. Никому всю зиму не давал, мало не дышал на бочонки свои, а тут вдруг перестал скопидомиться. Эх, видать, сдохло что-то на Цер планине[22 - Горный массив на западе Сербии, образованный горой Цер.], раз творится такое.

Слободан Чарапич, для своих – просто Слобо, давно и по праву стал старостой села Лешница, что на Ядаре, у самого подножия горы Цер. Дело свое он знал, разумен был и предусмотрителен, насколько это можно в такое-то неспокойное время. О селянах заботится, не только о пузе своем, а и пузо то было не такое уж и огромное – всяко меньше, чем у дахий[23 - Янычары, управлявшие Сербией в составе Османской империи.] белградских. Ежели кто из селян в беду попадал – помогал как мог. А ежели кто особо недовольный и отыскивался, говорил ему Слобо – а давай, вместо меня побудь старостой, уступаю тебе обязанность сию. Только, мил человек, и спрашивать с тебя будем, как заведено. За много лет желающих как-то и не отыскалось вовсе. Так и стал он «нашим Слобо» у всех, кто жил на Ядаре по эту сторону Цер планины.

А еще уважали его селяне за ум глубокий. Скажет порой староста будто сам себе: «Хорошо-то как, солнышко греет!» И тут же сам себе ответит: «Не очень-то это и хорошо, неровен час, сожжет посевы». Но тут же и продолжит: «Ежели посмотреть с другого бока, то тучи после такой жары тоже нехорошо: гроза начнется да урожай побьет». «Но с третьей стороны, – опять-таки скажет староста сам себе, – часть урожая-то может и побьет, но зато земля водой напитается и всё в рост пойдет. А так – точно засохнет». Любил он так сам с собой при людях говорить, за что и прослыл настоящим мудрецом. С другой же стороны…

– Добрая, добрая ракия! – говорит Слобо, жмурясь от радости и медленно отпивая перепеченицу из узкого горлышка чоканчича.

– Добрая как есть, – соглашается с ним кузнец Петар.

Третьим он пожаловал в этот теплый весенний денек во двор к старосте. Ракии отведать, а на деле – перемолвиться о том, что было у всех на слуху, но о чем и говорить-то было боязно. Привезли ему намедни тайно, в ночь, от гайдуков братьев Недичей стальные полосы, заготовки то есть, и потребно было выковать из них оружие, сабли. Уж понятно, для чего. И известно, чем это попахивало. Бунтом.